100 великих узников - Надежда Ионина

Княжна Тараканова

В одном из лучших словарей даже утверждалось: «Тараканова (княжна). Под этим именем известны в нашей истории две княжны: одна действительная, другая – самозванка. Первая, рожденная от морганатического брака императрицы Елизаветы Петровны с А.Г. Разумовским, по имени Августа». Однако мнение это разделяли не все. Так, А.А. Васильчиков, автор многотомного биографического труда «Семейство Разумовских», заявлял, что у Елизаветы Петровны вообще никогда не было детей.

Под именем княжны Таракановой вошла в историю молодая особа, появившаяся в Париже в начале 1770-х годов. История обошлась с этой женщиной жестоко, не донесла до нас даже ее настоящего имени: в разное время она называла себя то Али-Эмете, то принцесса Владимирская, то мадемуазель Франк, то мадам Треймуль, то графиня Пиннеберг… В Париже молодая красавица[36] остановилась в роскошной гостинице и жила на широкую ногу. Расположения ее добивались князья и принцы крови, крупные военачальники и дипломаты, политические деятели и художники. С одними она была приветлива и ласкова, других отвергала… Выдав себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны, она начала вести переговоры с несколькими русскими вельможами, римским папой и турецким султаном о возведении ее на российский трон.

Княжна Тараканова. Картина К.Д. Флавицкого

В России в это время разгоралось Пугачевское восстание, и тот факт, что жива внучка Петра Великого, сильно ударял по престижу Софьи Фридерики Августы Цербтской, которая взошла на русский престол под именем Екатерины II. Императрица, конечно же, не могла мириться с претензиями самозванки и решила любой ценой убрать появившуюся в Париже «авантюрьеру»… Но красавица долго не задерживается на одном месте, кочуя по самым блистательным городам Европы – Киль, Берлин, Гент, Лондон, Рим… Переезды ее всегда обставлялись с большой роскошью: кавалькады карет и повозок, сопровождаемые всадниками, двигались по дорогам с такой стремительностью, какая была под стать только курьерам или срочной почте. В городах для нее нанимались шикарные особняки или освобождались целые этажи в гостиницах; по вечерам они светились всеми окнами, у подъезда выстраивались вереницы карет и ландо, гремела музыка, а в небо взвивались замысловатые фейерверки. О ней заботились десятки поваров и горничных, а покой охраняли молчаливые люди в наглухо запахнутых плащах и опущенных на глаза широкополых шляпах.

В Италии «бродяжку», как называла ее Екатерина II, нашел командир русской эскадры Алексей Орлов. К этому времени денежные средства княжны Таракановой сильной истощились, и агенты А. Орлова отыскали ее в очень скромной, почти бедной квартирке. Граф уверял княжну, что признает ее права на русский престол, уговорил ее переехать из Рима в Пизу и нанял там для нее богатый дом. Он исполнял все ее прихоти и капризы, что обошлось русской казне в копеечку. Закружившись в вихре волшебных удовольствий, принцесса Владимирская забыла об осторожности. Граф клялся совершить в России государственный переворот в ее пользу, к тому же притворился влюбленным и предложил ей обвенчаться с ним по православному обряду. Некоторые исследователи (например, французский историк А. Деко и др.) считают, что граф Алексей Орлов на самом деле без памяти влюбился в княжну. Более того, никто не верил в нее так, как он: она еще будет царицей, и за это он готов был положить жизнь свою. Вскоре он смиренно просил будущую «императрицу», не удостоит ли она, Романова, простого Орлова чести стать его супругой. Дело оставалось только за священником, и под этим предлогом А. Орлов перевез доверившуюся ему женщину в Ливорно, где стояла русская эскадра.

Граф нанял двух человек, которые разыграли роли попа и дьякона, и в Ливорно состоялось «венчание». Влюбленная и ничего не подозревавшая женщина с радостью согласилась прибыть на корабль «Исидор» – «частичку земли русской» – и отпраздновать их свадьбу, а потом отправиться в Санкт-Петербург. Она была уверена, что там ее ждет трон. Адмирал Грейг, помощник А. Орлова, выслал навстречу Таракановой эскорт матросов, и в ту минуту, когда она прибыла в порт, прогремел ружейный салют. С борта адмиральского корабля спустили на канатах парадное кресло, княжна села в него, и ее торжественно подняли на борт. В разгар «свадебного» веселья граф А. Орлов куда-то исчез, матросы тут же схватили «новобрачную» и заковали в кандалы. До самых берегов Бретани княжна вела себя спокойно и ждала, что «жених» приедет за ней. Но в порту, куда зашла русская эскадра, ее никто не встретил, и только тогда открылась ей ужасная правда. В рапорте контр-адмирала Грейга сказано, что княжна «пришла в отчаяние, узнав свою гибель, и в великое бешенство, а потом упала в обморок и лежала в беспамятстве четверть часа, так что и жизни ее отчаялись; а как опамятовалась, то сперва хотела броситься на аглицкие шлюпки, а как и тово не удалось, то намерение положила зарезаться или в воду броситься».

Все это происходило на глазах многочисленной публики, которая съехалась, чтобы увидеть таинственную узницу, поэтому Грейг поспешил плыть на всех парусах к Кронштадту. В Санкт-Петербурге пленницу отправили в Алексеевский равелин – в камеру, где от сырости на камнях выступала вода, в углах настывал лед, зеленая плесень покрывала стены. Только бой курантов да выстрелы сигнальных пушек нарушали могильную тишину. Очень скоро пленница сильно простудилась и стала чахнуть на глазах.

Допрашивал узницу петербургский генерал-губернатор князь А.М. Голицын, подготовивший для императрицы рапорт, по которому «биография» княжны Таракановой выглядит следующим образом. «Ни родителей своих, ни места рождения, ни национальности своей она не знала. Смутно помнила, что маленькой девочкой жила в Лионе, потом – в Киле; помнила свою воспитательницу, которая сообщила, что крестили ее “по православному образцу”. Содержали ее и обеспечивали ей безбедную жизнь баронесса Штерн и купец Шуман из Данцига, но кем приходились ей эти люди – она не знала.

В 1761 году, когда ей было 9 лет, ее повезли в Санкт-Петербург, а оттуда по повелению Петра III почему-то к персидской границе. Там она сильно заболела, а после выздоровления оказалась в Багдаде, где ей наконец сообщили: немилость царя вызвана тем, что она – дочь Елизаветы Петровны… Затем сказочно богатый персиянин везет ее путешествовать по Европе, потом она останавливается в Париже, откуда часто наезжает в Италию».

Этот рапорт – один из немногих документов, позволяющих (и то не всегда достоверно) восстановить некоторые эпизоды из жизни княжны Таракановой. Через несколько дней А.М. Голицына сменил Ушаков, который снова увещевал пленницу открыть всю правду и своих сообщников, обещая за это милость императрицы. Но она продолжала повторять то же самое… В допросах княжны принимал участие и ее «супруг» – граф Алексей Орлов, но и его попытки вынудить признание узницы ни к чему не привели: она упорно продолжала утверждать, что является царевной… Даже на исповеди, когда тюремный священник задавал ей вопросы, которые были необязательны по обряду, она твердила о своем высоком происхождении.

Вскоре по распоряжению императрицы условия жизни узницы были резко ухудшены. В камере ее день и ночь находились офицер и двое солдат, у арестантки отобрали все, кроме постели и необходимого платья, и стали кормить арестантской пищей: на обед приносили черный хлеб, солдатскую кашу и щи. Привыкшая к роскоши и довольству, узница не могла заставить себя притронуться к грубому угощению и долго просиживала над мисками голодная. Люди, сторожившие княжну день и ночь, за все время не могли подметить в ней минуты душевной слабости или колебания. Никакие лишения не могли заставить ее открыть истину. Да и знала ли она ее сама? Может быть, ей со стороны внушили уверенность в ее царском происхождении? Может быть, она была совершенно искренней, когда призывала Бога и всех святых в свидетели, что говорит правду? Царственное происхождение, безусловно, вскружило ей голову, и она не устояла перед искушением «поиграть в престол»…

Болезнь княжны со временем стала усиливаться, она беспрестанно кашляла и сильно страдала от постоянного присутствия в камере солдат, приводивших ее в неистовство. Через некоторое время их удалили, но приказали строго следить, чтобы узница не наложила на себя руки. Болезненная агония княжны продолжалась больше двух суток, а потом солдаты закрыли своими руками карие глаза этой необыкновенной женщины. Ранним утром следующего дня они вырубили кирками и ломами на внутреннем дворике Алексеевского равелина глубокую яму и с большими предосторожностями закопали тело княжны. Погребение производилось тайно, безо всяких обрядов…[37]

С именем княжны Таракановой ученые связывают и историю таинственной узницы московского Ивановского монастыря – инокини Досифеи; видеть ее могли только мать-игуменья и священник монастырской церкви, который даже церковную службу служил для нее отдельно – по ночам. Первое время инокиня Досифея жила в доме игуменьи, затем для нее выстроили отдельный двухкомнатный домик с окнами, обращенными к монастырской стене. У крыльца день и ночь дежурил вооруженный часовой, убирала комнаты и готовила пищу специально приставленная келейница, которую обязали также шпионить за узницей и обо всем доносить игуменье. Поэтому можно себе представить, как пугал обитательниц монастыря призрачный свет в надвратной церкви и черная фигура таинственной инокини. В такой обстановке инокиня Досифея прожила до смерти императрицы Екатерины II в 1796 году.