Правда о деле Гарри Квеберта - Жоэль Диккер

— Мне надо закончить расследование.

— К дьяволу ваше расследование!

Мы встали друг напротив друга и обменялись скупыми ударами; один бил, другой должен был держать боевую стойку и защищаться. Гарри бил здорово.

— Вы не хотите знать, кто убил Нолу? — спросил я.

Он застыл на месте:

— А вы знаете?

— Пока нет. Но что-то проясняется. Завтра мы с сержантом Гэхаловудом поедем к сестре Лютера Калеба. В Портленд. И надо допросить кое-кого в Авроре.

Он вздохнул:

— Аврора… После выхода из тюрьмы я ни с кем не встречался. Постоял тогда у сгоревшего дома. Пожарный сказал, что я могу войти внутрь, я забрал кое-что из вещей и пешком пришел сюда. С тех пор не двигаюсь с места. Рот занимается страховками и всем прочим. Я не могу больше появляться в Авроре. Не могу посмотреть в лицо этим людям и сказать, что любил Нолу и написал для нее книгу. Я сам себе в лицо посмотреть не могу. Рот говорит, ваша книга будет называться «Дело Гарри Квеберта».

— Это правда. В этой книге говорится, что ваша книга прекрасна. Я люблю «Истоки зла»! После этой книги я и решил стать писателем.

— Не говорите так, Маркус!

— Но это правда! Это, наверно, самая прекрасная книга, какую я когда-либо читал. Вы мой любимый писатель!

— Ради бога, замолчите!

— Я хочу написать книгу в защиту вашей, Гарри. Когда я узнал, что вы написали ее для Нолы, я был в шоке, это верно. А потом я ее перечитал. Это замечательная книга! Вы же там говорите все! Особенно в конце. Описываете печаль, которая будет снедать вас всю жизнь. Я не позволю людям поливать грязью эту книгу, потому что эта книга создала меня самого. Знаете, вот эта сцена с лимонадом, когда я первый раз был у вас в гостях: я тогда открыл холодильник, ваш пустой холодильник, и понял, насколько вы одиноки. И еще в тот день я понял: «Истоки зла» — это книга об одиночестве. Вы так потрясающе описали одиночество! Вы грандиозный писатель!

— Маркус, перестаньте!

— А какой прекрасный конец у этой книги! Вы отказываетесь от Нолы: она исчезла навсегда, вы это знаете, и все же, несмотря ни на что, ждете ее… Теперь, когда я по-настоящему понял вашу книгу, у меня только один вопрос — про название. Почему вы дали такой прекрасной книге такое мрачное название?

— Это сложно, Маркус.

— Но я и пришел, чтобы понять…

— Это слишком сложно…

Мы смотрели друг другу в лицо, стоя в боевой стойке, словно два бойца. В конце концов он произнес:

— Не знаю, сумею ли я вас простить, Маркус…

— Простить меня? Но я отстрою Гусиную бухту заново! Я все оплачу! На деньги за книгу мы вам отстроим дом! Вы не можете вот так взять и уничтожить нашу дружбу!

Он заплакал.

— Вы не понимаете, Маркус. Дело не в вас! Вы ни в чем не виноваты, и тем не менее я не могу вас простить.

— Простить за что?

— Я не могу вам сказать. Вы не поймете…

— Гарри, в конце-то концов! К чему все эти загадки? Что происходит, дьявол вас возьми?

Он вытер слезы тыльной стороной руки.

— Помните мой совет? Когда вы были моим студентом, я вам однажды сказал: никогда не пишите книгу, если не знаете, какой у нее будет конец.

— Да, прекрасно помню. И всегда буду помнить.

— И какой конец у вашей книги?

— Очень хороший конец.

— Но ведь в конце она умирает!

— Нет, книга не кончается со смертью героини. Потом происходят разные хорошие вещи.

— Это какие же?

— Человек, который ждал ее тридцать лет, начинает жить заново.

Он понял, что ничто никогда не сбудется, что все их надежды напрасны, и написал ей в последний раз. Письма любви кончились, настала пора письма печали. Приходилось смириться. Отныне он будет только ждать. Всю жизнь он будет ждать ее. Но он прекрасно знал, что она больше не вернется. Знал, что больше ее не увидит, не встретит, не услышит.

Он понял, что ничто никогда не сбудется, и написал ей в последний раз.

Моя милая!

Это мое последнее письмо. Мои последние слова. Я пишу, чтобы сказать Вам «прощайте».

С сегодняшнего дня «мы» перестанет существовать. Влюбленные расстаются и не встречаются вновь; так кончаются все истории любви.

Милая моя, мне будет Вас не хватать. Мне будет так Вас не хватать.

Мои глаза плачут. Во мне все горит.

Мы не увидимся больше никогда; мне будет так Вас не хватать.

Надеюсь, Вы будете счастливы.

Я говорю себе, что Вы и я — это был сон, а теперь пора просыпаться.

Мне будет не хватать Вас всю жизнь.

Прощайте. Я люблю Вас так, как больше не буду любить никогда.

12. Человек, который писал картины

— Научитесь любить свои поражения, Маркус, ведь именно они выкуют вас. Только поражения дадут вам в полной мере почувствовать вкус победы.

В день, когда мы приехали в Портленд к сестре Лютера Силле Калеб-Митчелл, стояла прекрасная солнечная погода. Это было 18 июля 2008 года. Семейство Митчелл обитало в прелестном доме неподалеку от холма, на котором располагался центр города. Силла приняла нас на кухне; к нашему приезду на столе уже дымились две одинаковые чашки кофе, а неподалеку лежала стопка семейных альбомов.

Гэхаловуд дозвонился ей накануне. По дороге из Конкорда в Портленд он мне рассказал, что, когда она взяла трубку, ему показалось, что она ждала его звонка.

— Я представился, сказал, что я из полиции, расследую убийство Деборы Купер и Нолы Келлерган и что мне надо встретиться с ней и задать несколько вопросов. Обычно, как только люди слышат слова «полиция штата», они начинают волноваться, спрашивают, что происходит и какое они к этому имеют отношение. А Силла Митчелл только и ответила: «Приезжайте завтра в любое время, я буду дома. Нам нужно поговорить, это важно».

На кухне она сидела напротив нас. Красивая женщина лет пятидесяти, мать двоих детей, прекрасно выглядит и держится необычайно изящно. Ее муж тоже присутствовал при разговоре, но стоял поодаль, словно боялся показаться навязчивым.

— Так что, все это правда? — поинтересовалась она.

— Что именно? — спросил Гэхаловуд.

— То, что я читала в газетах… Все эти жуткие вещи про убитую девочку из Авроры.

— Да. Пресса немного все исказила, но факты именно таковы. Миссис Митчелл, вы, кажется, не удивились моему вчерашнему звонку…

Она погрустнела.

— Я уже говорила вам вчера по телефону: имена в газете не названы, но я поняла, что Э. С. — это Элайджа Стерн. А его шофер — это Лютер. (Она достала вырезку из газеты и прочитала вслух, словно хотела понять то, что ей непонятно.) «Э. С., один из богатейших людей Нью-Гэмпшира, посылал своего шофера в центр города за Нолой, и тот отвозил ее к нему домой, в Конкорд. Спустя тридцать три года одна из подруг Нолы, в то время еще девочка, расскажет, что однажды присутствовала при встрече с этим шофером и что Нола уезжала с ним как на смертную казнь. Юная свидетельница опишет шофера как страшного человека с могучим торсом и изуродованным лицом». Судя по описанию, это мог быть только мой брат.

Она замолчала и подняла на нас взгляд. Она ждала ответа, и Гэхаловуд выложил карты на стол:

— Мы нашли дома у Элайджи Стерна портрет Нолы Келлерган, в более или менее обнаженном виде. Стерн утверждает, что его написал ваш брат. Судя по всему, Нола согласилась ему позировать за деньги. Лютер отправлялся за ней в Аврору и отвозил в Конкорд, к Стерну. Что там происходило, точно неизвестно, но так ли иначе Лютер написал ее портрет.

— Он много рисовал! — воскликнула Силла. — Он был очень талантливый, он мог бы сделать прекрасную карьеру. А вы… вы подозреваете его в убийстве этой девочки?

— Скажем так, он входит в список подозреваемых, — ответил Гэхаловуд.

По щеке Силлы скатилась слеза.

— Знаете, сержант, я вспоминаю день, когда он умер. Это было в пятницу, в конце сентября. Я только что отметила день рождения, двадцать один год. Нам позвонили из полиции и сообщили, что Лютер погиб в автокатастрофе. Я хорошо помню, как зазвонил телефон и мать взяла трубку. Рядом были мы с отцом. Мама ответила и шепнула нам: «Это полиция». Внимательно выслушала и сказала: «О’кей». Никогда не забуду эту минуту. На другом конце провода полицейский сообщил ей о смерти сына. Сказал что-то вроде: «На меня возложена тяжкая обязанность сообщить вам, что ваш сын погиб в автомобильной катастрофе», а она отвечает: «О’кей». Потом вешает трубку, смотрит на нас и говорит: «Он умер».

— Как это произошло? — спросил Гэхаловуд.

— Он упал с тридцатиметровой высоты, с прибрежных скал в Сагаморе, в Массачусетсе. Говорят, он был пьян. Дорога там извилистая и ночью нет освещения.