Сыск во время чумы - Далия Трускиновская

– Так это свечные? Не твои? – очень недоверчиво спросил Левушка. – Это как же, Николаша?..

– Ну, ты, брат, того… – наконец неодобрительно заметил Матвей.

– Стану я своим жалованием с чужой девкой делиться. Ладно бы еще с ней побаловался… Я думал, для твоих разлюбезных мортусов деньги потребуются, тюремное житье им облегчать, ну и взял. Ты вот не догадался, что им помощь понадобится… Отдай ей как от себя, понял? – приказал Архаров. – Меня не поминай. И растолкуй, что это – на дело. Лавку там открыть, мастерскую, как все француженки… или замуж пускай выходит… И уезжает. Понял?

Матвей присвистнул.

Много он в жизни повидал, и самые знатные дамы, бывало, под пресловутым покровом ночного мрака к нему за врачебной помощью езжали, и знал он, что когда вот этак начинают спешно возводить стенку между мужчиной и женщиной, ничего путного из такой стенки обычно не выходит…

– Понял, – и Левушка вздохнул.

– Нехорошо, Николаша, – неуверенно сказал Матвей. – Не твое же. Вроде бы грех…

– А ты мне не поп, чтобы грехов не отпускать.

Спорить с ним ни Матвей, ни Левушка не рискнули.

Вещицы увязали в чистую тряпицу. Получился опрятный узелок.

Два дня спустя, когда выдалось свободное время, Левушка принарядился, велел себя побрить и причесать в две букли, извел полфунта душистой пудры на прическу, даже пошлепал по щекам пальцем, вымазанным в румянах, потом приказал, чтобы ему оседлали Ваську, и в превеселом расположении духа отправился в Зарядье.

По дороге он размышлял весьма возвышенно.

Коли француженка вдруг полюбилась Архарову, коли он наметил ее себе в любовницы – так подпоручик Тучков не имеет права становиться на дороге у боевого товарища. Даже коли сам бы втюрился по уши. Левушка даже несколько пожалел, что в его сердце не вспыхнула пылкая страсть, от коей он бы с таким мужественным благородством отказался ради Архарова. И он положил себе хоть как-то замолвить за приятеля словечко – понимая, сколько трудно будет Архарову добиться благосклонности своей любезной, Левушка вздумал как можно более облегчить задачу.

Покидая особняк, солдаты заперли парадный ход, и потому Левушка, похожий на долговязого и благоухающего с бронебойной силой купидона, вздумал заявиться с черного хода. Однако и эта дверь оказалась на запоре.

С француженки бы сталось и сбежать неизвестно куда в одной рубахе и пудромантеле. Левушка, забеспокоившись, принялся кидать в окна камушки и чурочки. Наконец додумался – подвел коня вплотную к стене и с седла, разбив окно, влез в особняк.

Он оказался в знакомом помещении – отсюда выковыривали не успевших занять позиции у окон мародеров. Вот только их оружие солдаты увезли, прочее же имущество так и осталось валяться.

Найдя лестницу, он взбежал наверх – Левушка еще не дожил до тех лет, когда по ступенькам поднимаются медленно.

Он попал в ту самую анфиладу, где уже бывал неоднократно – и все почему-то с обнаженной шпагой.

Неся перед собой перехваченный ленточкой узелок за петлю, стараясь при этом двигаться, как природный версальский маркиз, танцующий менуэт, и даже выделывая ногами томные глиссады, Левушка приближался к гостиной. Там, за дверью, было тихо. Он постучал. Никакой голос не отозвался. Левушка совсем не по-версальски приоткрыл дверь и сунул нос в щель.

В гостиной, похоже, никого не было.

Левушка обошел ее всю, только что не заглядывая под кушетки. Наконец поднялся по двум маленьким ступенькам на возвышение и посмотрел, что за раскрытые ноты лежат на клавесине.

Это точно были тетради с трудами гениального дитяти. Левушка просмотрел первую страницу – однако! Впрочем, и дитя ведь росло – сейчас ему, пожалуй, лет пятнадцать?..

Кроме нот, на клавесине лежало недогрызенное яблоко. Оно не ссохлось, а лишь потемнело. Возможно, мадмуазель Виллье не покидала особняка, но была поблизости. Однако не вопить же благим матом!

Левушка догадался – сел, красиво откинув полы мундира, к клавесину, положил узелок рядом с яблоком и заиграл, и заиграл! Он целую вечность не прикасался к клавишам, целых три недели! Он блаженствовал, воспарял душой и не сразу услышал стремительный треск каблучков.

Француженка бежала откуда-то на звуки музыки, неслась, летела!

Незаметная, назначенная для прислуги дверь отворилась и на пороге явилась Тереза Виллье – с живым румянцем на щеках, с радостной улыбкой, с устами, готовыми встретить пылкий поцелуй. Солнечные лучи, бившие в окна, падали на ее лицо с торжественностью царственных моцартовских аккордов.

Левушка увидел ее, почти такую, какой встретил впервые, вот только курчавые черные волосы она как-то собрала сзади, вместо пудромантеля на ней была бледно-розовая атласная накидка с широким рюшем понизу, да и белая юбка уже не походила на подол нижней рубахи, а, кажется, была выткана мелкими букетиками, как полагается верхней одежде.

И она увидела Левушку, воздевшего руки над клавиатурой.

Она ухватилась за косяк, вглядываясь в его лицо и не разбирая черт, потому что смотрела против света и видела лишь стройный силуэт. Она шагнула раз, и другой, и вышла из-под солнечных лучей, и улыбка стала таять, таять, и вдруг раздался короткий вздох.

– Мадмуазель! – воскликнул Левушка, вставая, и заговорил по-французски, с ужасом видя, что при всех своих стараниях не в силах сделать, чтобы она его услышала. Она смотрела на опустевший стул перед клавикордами и молчала.

Наконец она словно очнулась, и Левушке пришлось заново представляться: ее императорского величества гвардии Преображенского полка подпоручик Тучков, и так далее, с поручением от некой высокопоставленной особы.

Имелся в виду Архаров. Левушка решил преподнести приятеля наилучшим образом.

– Я не знаю никаких высокопоставленных особ, – тут же ответила Тереза.

– Сия особа вас знает и в восхищении от ваших достоинств, – деликатно и правдиво, как ему казалось, выразился Левушка. – Велено вам передать, мадмуазель, сей скромный пакет. Сия особа дарит вас некоторыми безделушками…

– Я не могу принять, – тут же быстро отвечала Тереза. – Я девица низкого звания, но честью своей дорожу не менее знатной госпожи!.. Так и передайте господину, что вас послал! Всякое покушение на мою честь я заранее отвергаю бесповоротно!

Левушка, невзирая на благие намерения, рассмеялся (он вообразил Архарова, покушающегося на честь девицы, картинка получилась презабавная, но Тереза этого не знала) и сказал:

– Успокойтесь, вам, к сожалению, сие не грозит. Берите подарок спокойно.

Он развязал узелок и показал Терезе целое сокровище. Архаров набрал в сундуке монет и побрякушек щедрой рукой.

– Я не могу это принять! – Тереза даже вздернула подбородок, чуть выдвинутый вперед подбородок – свидетельство звучного и красивого голоса, с которым можно даже выходить на подмостки.

– Мадмуазель, вы это примете! – Левушка при нужде мог быть упрям, как дюжина взбалмошных француженок. – Тем более, что высокопоставленная особа делает вам подарок с определенной важной целью.

Он придал себе такой вид, как будто речь шла о наиважнейшем дипломатическом поручении.

– С какой целью? Зачем? Что я должна сделать взамен? – взволновалась Тереза.

– Есть некое условие. Вы должны будете оставить музыкальные занятия и открыть лавку, – сказал Левушка и добавил то, чего Архаров не говорил: – На Ильинке! Чума идет на убыль, скоро в город начнут возвращаться богатые госпожи, вы имеете шанс составить себе состояние.

– Я – модную лавку?!. Какое безумие…

– В этом более разума, чем вы можете предположить, – холодно произнес Левушка. – Коли вы верите в Бога…

Тереза кивнула.

– То должны знать, что Господь оказывает нам благодеяния человеческими руками. В ином случае такие безделушки просто сыпались бы с неба. Не станете же вы отвергать милосердие Божье?

Левушка не сам выдумал сей аргумент, а позаимствовал его в какой-то книге. Но оказалось кстати – Тереза призадумалась.

Сперва она, размышляя, смотрела в пол. Потом подняла глаза – и Левушка увидел совсем иное лицо. Не радостное, как в первый миг встречи, не возмущенно-гордое, а окаменевшее.

Такие лица он видел ночью – когда мимо него вели на расстрел мародеров.

– Нет, я не стану отвергать милосердие Божье, – отвечала Тереза. – Но я бы хотела считать, что это дано мне в долг…

– Не надо так считать, – попросил Левушка. – Лицо, пославшее вам сии безделицы, сильно огорчится. И Господь ведь тоже не в долг дает.

В архаровском огорчении он, впрочем, сомневался – старший товарищ умел считать деньги, и возвращенный долг вряд ли бы испортил ему настроение, хотя… хотя и деньги ведь – не его… но, может, и впрямь огорчился бы, как всякий мужчина, чей подарок отвергают из необъяснимого каприза?.. Воистину диковина – Архаров, посылающий подарки француженке! В Петербурге рассказать – не поверят! Не влюбился же он, в самом деле…