Сыск во время чумы - Далия Трускиновская

– Вернут, откуда взяли, – поправил граф.

– А коли по справедливости, – они свой грех искупили, – упрямо заявил Архаров.

– Вот тоже негодяйский благодетель сыскался! И куда ты намерен их девать? Может, в гвардию их определить? Под твое начало? – вопрос был поставлен жестко, тут бы и выпалить подсказанный Карлом Иванычем ответ, но Архаров промолчал.

По чести, он и сам не знал, на что употребить мортусов. Диковинную идею Шварца оглашать – на резкий ответ нарываться: мало ли, что было при императоре Петре, тогда, может, и каторжник попадался иной, более склонный к добродетели… Но, коли не будет иного выхода…

– Ты полагаешь, будто они станут полезными членами общества – ну так и подскажи мне, убогому, каким манером! – ядовито осведомился Орлов.

– Они потрудились не за страх, а за совесть. Банду мародеров взяли, убийцу митрополита, как кобеля на сворке, привели, – в этих словах Архаров попытался подпустить намек.

– Да знаю, докладывал! Дальше что с ними делать – придумал?

– Нет. Но надо их в люди вывести. Заслужили.

– Экую ты на меня взгромоздил мороку… В люди! Тут сам себя не знаешь, как в люди вывести! – воскликнул Орлов. – Мало хлопот – еще и Архаров со своими каторжниками! Ну вот скажи – Самойловичу разве их отдать? Ему в больницах крепкие мужики нужны. Совсем их на волю отпускать нельзя – за старое примутся. Ну, скажем, отдам я их Самойловичу – так чума пойдет на убыль, и они без дела останутся, пустятся чудить.

Архаров молчал, глядя в пол. Возразить было нечего. Оставалось лишь пустить в ход замысел Шварца.

– Нешто ты сам с ними в Москве останешься следить за их примерным поведением? – сердито спросил граф и вдруг замер. Мысль посетила его – и по красивому лицу было видно, как эта мысль в голове обживается, укореняется, расцветает и приносит изумительный плод.

– В люди, стало быть, хочешь их вывести? Ну, гляди! Где они у тебя?

– Снаружи. Ждут у крыльца.

Орлов решительной походкой вышел на крыльцо. За ним выскочил еропкинский лакей с фонарем.

– А ну, выходите! Все, все! И ты, Ваня! – велел Архаров.

Мортусы, наконец-то хоть малость смутившись, предстали пред графские очи.

– Все, что ли? – спросил Орлов.

– Мортусы, встать отдельно, – приказал Архаров. Они подчинились.

Граф счел пальцем по головам – Архаров следил за этим пальцем – и хмыкнул.

– Девять рыл, – сказал граф. – Только-то? Я думал, за всю тюрьму просишь.

– Есть и другие, но сейчас делом заняты. Они же мортусы, никто их в отставку не увольнял, – Архаров позволил себе нечто вроде шутки, внимательно следя за графским лицом.

– Ничего, плечистые. Всего – сколько?

– Десятка два, пожалуй, будет, – вспомнив штурм особняка, сказал Архаров.

– И берешься их всех в люди вывести? Так, что ли?

Архаров видел – люди уставились не на Орлова, люди на него самого уставились с надеждой.

– Коли будет на то Божья воля, выведу.

– Ну, сам напросился! Ступай, мне сейчас недосуг, письма надобно диктовать, государыня ждет победных реляций, а решение мое вскоре узнаешь.

– Так им в тюрьму не возвращаться? – упрямо переспросил Архаров.

– Пусть службу свою пока не бросают. А ты составь список, дашь мне.

– Тучков, перепиши их всех, – тут же переадресовал поручение Архаров, ища взглядом в толпе Левушку.

– Честно, говоришь, служили? – переспросил Орлов. – И драться умеют?

– Честно служили. И драться умеют.

– Ох, Архаров, не быть тебе при дворе, – вдруг заявил граф. – Не говорун ты, нет чтобы риторически, с вдохновением рассказать… Ну, знаю я теперь, как с вами быть, братцы. Коли что – не прогневайтесь!

И, резко повернувшись, исчез в освещенных дверях, а лакей поспешил следом.

– Сдается, вас на службу возьмут, – сказал тогда Архаров.

И тогда лишь к нему вышел Левушка.

Архаров и Левушка, сидя на тюфяках, обувались, чтобы пойти завтракать, а Матвей Воробьев пугал офицеров докторскими байками про ожившие чумные трупы, когда Левушкин взгляд скользнул под соседний стул – и там остановился, а рожица отобразила недоумение.

– Что это у тебя, Николаша? – спросил Левушка, тыча пальцем под стул, рядом с которым стоял архаровский баул, так что это пространство, огороженное изголовьем тюфяка, баулом и стенкой, как будто все принадлежало Архарову.

– А что?

– Лохань какая-то под тряпицей, – встав и потопав, чтобы ноги удобнее обустроились в башмаках, сказал Левушка.

– Какая еще лохань?

Левушка нагнулся и тут же, морща нос, выпрямился.

– От чумы, что ли, оберегаешься?

Никодимка, посреди гостиной бривший Артамона Медведева, смахнул с бритвы пену и тоже подошел поглядеть. Даже опустился на четвереньки, держа при этом бритву на отлете.

– Уксус, – доложил он. – Только весь высох.

– Вспомнил, – буркнул Архаров. – Кыш отсюда.

На дне лоханки лежали драгоценности из сундука, прихваченные, чтобы как-то облегчить жизнь мортусам – на случай, если их вернут в тюрьму. Архаров держал их наготове до последнего – до того вечера, когда Орлов определенно пообещал мортусов, участвовавших в поимке мародеров, не возвращать в тюрьму, а пристроить к делу. И составленный Левушкой список уже лежал в еропкинском кабинете.

Архаров знал одну малоизвестную истину: дважды карать за один и тот же грех плохо, но дважды вознаграждать за одно и то же доброе дело – может, даже и хуже. Если, скажем, Господь сам вознаградит несоразмерно доброму делу – на то его воля, а человеку надобно быть осторожнее, дабы ближние не избаловались и не принялись клянчить награду еще и в третий раз.

Граф Орлов уже довольно отплатил бы мортусам за труды и отвагу, избавив их от заключения и вернув в общество, определив на места, где они смогут честно прокормиться. Доплачивать к графскому благодеянию, как рассудил Архаров, незачем, и так изрядно. Но не себе же брать сундучные сокровища! И не сдавать же их теперь в казну, когда сундук давно уже принят, описан и оприходован! Вот сраму было бы… И не за окошко же швырять…

Он крепко задумался – и раздумье продолжалось до самого того мига, как Архаров вдел в рукава мундир и привесил сбоку шпагу.

Почему-то именно шпажный эфес под левой ладонью пробудил некое воспоминание – словно бы однажды уже приходилось вот так решать, и поступать яростно и безумно, имея опору в шпаге…

Мысль, посетившая архаровскую голову, была воистину безумна – никаким здравым смыслом ее не оправдать. А тем не менее он обрадовался найденному выходу из положения – точнее, сказал себе, что радуется только удачному выходу из нелепого положения, только способу избавиться от незаконно присвоенного имущества, хотя примешивалось что-то иное, а что – один лишь шпажный эфес, должно быть, знал, но он молчать умеет.

Медведев тем временем предупредил, что сразу после завтрака – всем внизу собираться, и ушел вслед за прочими офицерами. Убрался и Никодимка с цирюльным прикладом.

В гостиной остались Архаров, Левушка и Матвей.

– Тучков, ты у той Жанетки бываешь? – вдруг спросил Архаров.

– У которой Жанетки? – удивился Левушка. Женщины или девицы с таким именем он в Москве не знал.

– Ну, у той – из ховринского особняка. Которая на клавикордах учит.

– Так она не Жанета, она Тереза.

– Один черт. Дура девка. Кормиться только тем, что учишь на клавикордах изображать и песенки петь, а дельного ремесла не знать, – такое только французишкам на ум взойдет, – сказал Архаров. – Вот, возьми, отдай этой своей Жанетке, или как там ее, на первое обзаведение. Пусть хоть лавчонку модную откроет, что ли, с пудрой, помадой. Все кусок хлеба…

И показал на лоханку, так и стоящую под стулом.

Левушка не поленился, нагнулся, вытащил ее, снял тряпицу и ахнул.

Там лежали золотые кольца, кресты с камушками, цепочки, зарукавья – и все это вперемешку с серебром.

– Т-ты хочешь, чтоб я все это свез Т-терезе?..

– Именно так.

– Николаша, ты влюблен! – воскликнул Левушка.

– Какое там влюблен. Жаль девку, вот и все. Одна на чужбине. И вернуться-то дуре, поди, некуда. Скажи – пусть не боится, вещицы недели две в уксусе пролежали.

Если бы самому Архарову кто-либо сказал эти слова так, как он сам их произнес, то Архаров прищурился бы с великим подозрением. Но Левушка не умел понимать намерений по скорости голоса, его оттенкам и сопровождающим речь взглядам.

– Две недели? А где они раньше были?

– Где были – там их нет.

Левушка подозрительно уставился на приятеля – откуда у него этакое сокровище?

– Николашка, ты что, в митрополитов сундук лапищу запустил? – с комическим ужасом предположил Матвей.

Архаров не возразил, и тогда на докторской физиономии отобразился настоящий, неподдельный ужас.

Но Матвей уже уразумел, что в сомнительных случаях капитан-поручик Архаров сам себе законы пишет, и до поры промолчал.