Сыск во время чумы - Далия Трускиновская

– Да Господи! – торжественно воскликнул купец. – Неужто на Москве порядок наконец заведут? Слушаю – и ушам не верю, ваша милость. Чтобы покраденное – да через неделю в целости сыскалось? Простите, не ведаю, как вашу милость звать-величать…

– Николай Петрович, – тихо подсказал Шварц.

– Батюшка Николай Петрович!.. – возгласил Кучумов, и тут же заговорил в какой-то иной тональности, не столь певуче, зато деловито: – А которого Николы память, вешнего или зимнего?

– Вешнего, – забавляясь купеческой музыкальной патетикой, отвечал Архаров.

– Молебны каждый год служить велю во здравие.

– Так были другие пропажи? – повторил вопрос Архаров.

– Нет вроде…

– Федя, выкати-ка на свет молодца, да тряпку изо рта ему вынь.

При этом Архаров очень внимательно глядел на красивое кучумовское лицо, особенно на глаза. Именно игра глаз перед ответом на хитрый вопрос выдавала обычно лгуна.

– Батюшка Харитон Палыч! – закричал приказчик Иван. – Прости дурака! Ты меня на розыск посылал, воров искать, велел без товара не возвращаться, а я, дурак, согрешил, бес меня попутал, во второе жилье залез, тут меня и взяли!

Был миг, когда Архаров испытал сильнейшее желание удавить приказчика. Тот, Архаров и рта разинуть не успел, тут же подсказал Кучумову, какого объяснения событий им обоим держаться.

– И точно, что пропажа! – воскликнул купец. – Мой это детинка! Мой дурень! Велите его, ваша милость, батюшка Николай Петрович, развязать.

– Нет, – сказал Архаров. – Мне твой приказчик пока что самому надобен. Он поедет со мной.

– Я ли тебе верой-правдой не служил! – успел вставить приказчик. – Я ли за твое добро!..

– Да как же! – возвысил голос Кучумов. – Я без него, как без рук! Я уж обыскался, а он – ишь где прохлаждается!

Вдруг купца осенило.

– Может, я под залог своего детину возьму? Господин офицер, я залог в нужной пропорции предоставлю!

– Пошел ты к монаху на хрен! – отправил его Архаров. – Ничего твоему приказчику дурного не сделается, коли его совесть чиста.

– Мне в деньгах отчет давать, мне в книге записи сверять… – принялся перечислять приказчик свои обязанности, явно подсказывая хозяину, что говорить далее.

Но Архаров уже увидел и услышал то, что ему требовалось. Он встал с постели и вышел на свет.

– Сунь ему тряпку в рот, – велел Федьке. – Мусью, встань в дверях. Карл Иванович, ну-ка, повтори, что тебе господин Кучумов сказал, когда ты ему про его товар сообщил.

– Сказал, что премного благодарен, что и не чаял отыскать, что с фабричных спроса нет…

– А что посылал своего человека в ховринский дом – не говорил?

– Нет, ваша милость, никого и никуда он не посылал, – твердо заявил Шварц.

– Тучков, галопом на Остоженку! Раздобудь там карету и тут же с ней – обратно, – велел Архаров.

Левушка, хотя и сгорал от любопытства, тут же выбежал из спальни.

– Посылал! – воскликнул купец. – Неужто я тебе про все докладывать стану?! Понятное дело, разослал приказчиков, кто где чего услышит!

– И твои приказчики слонялись по чумному городу, слухи ловили? – уточнил Архаров. – То-то они тебе этого добра понанесли! Кто тебе доложил, что Устин Петров от чумы помер? Не этот ли детинушка?

Тут купец уставился на Архарова с понятным недоумением.

Человек, которому он врал про смерть Устина, был несколько иной – хотя и тогда уже Кучумов догадывался, что он прибыл в Москву вместе с орловской экспедицией. Лицом покруглее, посвежее, выбрит…

Если бы Архаров знал, что до такой степени подурнеет и осунется, гоняясь верхом через всю Москву и обратно, недосыпая, шастая по ночам Бог весть где и питаясь всякой дрянью, то и не удивился бы ошалевшему взгляду купца. Но он крайне редко взирал на себя в зеркало. Да и что там хорошего увидишь? Не купидон, чай…

А вот лицо Кучумова было для него сейчас куда как любопытнее своего собственного. Сперва недоумение, затем – узнавание, и вдруг – настоящий ужас.

Кучумов сделал два шага назад, резко развернулся и кинулся было бежать, но был остановлен Клаварошем. Тот, не мудрствуя лукаво, выставил длинную ногу, и купец растянулся. Тут же ему на спину ловко, как кот, прыгнул Демка.

– Ну, кажись, не его, а моя пропажа сыскалась, – сказал Архаров невозмутимому Шварцу. – Демка, разверни его рожей ко мне. Кучумов, говори живо – куда тот рубль девал, что я тебе дал на упокой Устиновой души?

Купец молчал.

– Сам у себя в лавке ты за него гнилую селедку покупать бы не стал. С кем и за что ты тем рублем расплатился? Как он в кошель к твоему покойнику косому Арсеньичу попал – знаешь? Молчишь? Ничего, я и до этого докопаюсь…

На Остоженку прибыли уже ночью.

В особняке ни одного пустого местечка не было, чтобы осуществить затеянный Архаровым допрос. Левушка предложил было чердак – но там спали солдаты. Наконец Архаров вспомнил – ледник! Там все еще, уже непонятно зачем, жил крикун и драчун Якушка. Кормили его, когда вспоминали, – получалось примерно раз в день.

Якушку выпроводили со двора пинком под зад. Пообещав на прощание, что коли еще скажет гнилое слово про орловскую экспедицию – отсидкой в леднике не отделается.

В леднике то было хорошо, что он находился не в доме, а на дворе и представлял собой довольно глубокий погреб, оснащенный трубами для оттока талой воды. Предполагалось, что в нем будут хранить полугодовые запасы мяса и битой птицы, закупаемые в дешевую пору. Так что место там имелось в достатке – а вот мебели не было никакой.

Поэтому сундук с деньгами и драгоценностями внесли в дом и поставили, за неимением иного угла, в дальнем конце коридора, под окошком. Купца Кучумова отдали временно под надзор семеновцев, которые в эту ночь охраняли еропкинский особняк (после пожара его сиятельство граф научился-таки расставлять караулы). А приказчика Ивана втащили в ледник и усадили прямо на пол со связанными за спиной руками.

Оставив с ним Левушку, Демку и Шварца, Архаров взял Федьку и пошел за Сашей Коробовым.

Студенту велели взять чернильницу, перья, бумагу и табурет. Нагрузив его, отправились за Устином Петровым.

– Выходи, грешник, – сказал Архаров дьячку. – Вот правда и открылась.

– Какая правда? – испуганно, но вместе с тем и радостно спросил Устин, быстро вставая на ноги.

– О митрополите правда. Давай, не мешкай! Пошли!

Устина вывели на двор, дали ему возможность справить в углу малую нужду, и доставили к большим, косо лежащим дверям ледника. Архаров вошел первым.

– Ну, Иван, теперь не отопрешься, – весело сказал он приказчику. – Сашка! Входи, располагайся. Федя! Давай его сюда!

Саша спустился, установил табурет, сел и приспособил на колене бумагу – на манер площадных подьячих, которые еще недавно чуть ли не на перекрестках писали кляузы и прошения под диктовку простого люда.

Федька втолкнул Устина. Тот, едва не загремев по ступенькам, спустился, и тут уж Шварц взял его за плечо, поставил на середину и поднес к его лицу свечку.

– Гляди, – кратко сказал немец приказчику Ивану. – А ты пиши.

И тут приказчик зарычал, заскреб по полу ногами, пытаясь найти опору и, елозя спиной по стенке, встать.

– Сука, сука! Врет он, врет! Он это, он указал! Он владыку выдал!

– О Господи… – прошептал, крестясь, Устин.

– Он кричал – туда побежал, туда! На хоры забрался! Он выдал! Он! Я-то промолчать думал! И все – за ним, с кольями!.. И на двор из храмав поволокли, и он тут же!.. Все слышали, как он кричал – вон, вон куда владыка забрался!..

– Заткнись, – велел Архаров. – Не то опять пасть тряпками забьем.

Но приказчик не унимался, лишь голос малость приглушил, и припоминал какие-то лишь ему и Устину понятные подробности – дверь какую-то, скамейку на церковных хорах, мужика по имени Васька Андреев, старую рясу и много чего иного. Саша, скрючившись, что-то карябал по бумаге, кляксы так и шлепались на слова.

Устин же молча слушал обвинения и угрозы. Слушал их и Архаров, вдумчиво кивая. Наконец Иван, видя, что никто более не перебивает, замолчал.

– Саша, что там у нас получается? – спросил Архаров.

– Что этот человек, Устин Петров, когда владыка Амвросий приехал в Донской монастырь и переоделся там в простую рясу, выдал фабричным, где он спрятался, – заглянув в свои каракули, сказал Саша. – В церкви, на хорах. А когда его вывели оттуда, сам начал его убивать…

Архаров посмотрел на Устина. Тот стоял, повесив голову.

– Верно ли? – спросил Архаров Ивана.

– Верно!

– А ты что скажешь? – вопрос обращался к Устину.

– Да, я его выдал… Я ж говорил, вы не верили…

Архаров повернулся к Ивану.

– Ты полагал, Устин Петров при розыске на тебя показал? Потому и заорал?

– Так как же! Непременно показал! Иначе для чего бы нас вместе свели?

– А почему он это сделал?

Иван задумался. Вопрос был неожиданный и опасный.