Канцлер. История жизни Ангелы Меркель - Кэти Мартон

Меркель никогда не хотела быть самой влиятельной на Западе, ей навязали такую роль, и она неохотно смирилась с ней. Однако уже через два месяца после начала последнего срока на посту канцлера она поняла: ей не придётся сдерживать волну авторитаризма на международной арене в одиночку. Наконец-то в Европе нашёлся способный глава государства, который поддерживает её представления о будущем. Оба мечтали о невозможном — о «единой Европе», однако нетерпеливый порывистый Макрон хотел воплотить свою мечту в жизнь здесь и сейчас. Меркель, медлительная и неторопливая, предпочитала действовать гораздо осторожнее. Более того, в глубине души она была привязана к США значительно сильнее нового французского лидера — пусть даже демагогия Трампа и вызывала у неё отвращение. Вскоре различия в подходе и нраве Макрона и Меркель проявят себя.

Государства, как и люди, проще учатся на неудачах, чем на успехах, и по Меркель с Макроном можно спокойно судить о том, что именно пережили в прошлом их государства. Меркель родом из той культуры, которая после унизительного поражения во Второй мировой войне не празднует военных побед и в основном поднимает флаг своей страны только во время футбольных чемпионатов. Часть из наиболее посещаемых достопримечательностей Берлина увековечивает память о разрушительных поражениях Третьего рейха. Освенцим — это символ Германии времён Второй мировой войны. Германия — это государство, которое стремится к скромности и изо всех сил старается отработать то, в чём провинилось в прошлом. Подход Меркель к руководству не менее скромен. Даже одетый в серую униформу, неуклюжий бундесвер — государственное войско Германии — всеми силами стремится оставаться незаметным.

Ангела Меркель старалась быть невидимой с тех самых пор, как в школьные годы проявился её исключительный ум. Такое отношение к жизни явно было незнакомо Франции, чья Республиканская армия носила великолепную форму: сверкающие латунные шлемы, кители с аксельбантами, красные брюки, заправленные в начищенные сапоги. Франция — единственная западная демократия, которая до сих пор проводит военные парады. В июле 2017 года, в День взятия Бастилии, нового президента Соединённых Штатов Дональда Трампа, который прибыл на Елисейские Поля, настолько поразили величественные гвардейцы на лошадях, за которыми последовала хвастливая демонстрация новейшей французской военной техники, что он попытался организовать аналогичное военное зрелище в Вашингтоне, хотя Америка осуждает военные парады почти так же сильно, как Германия.

Представить страшно, чтобы танки грохотали по берлинской Курфюрстендамм, — чистое светопреставление. Для Франции несменным символом победы во Второй мировой войне является движение Сопротивления. «Мы освободили Францию», — настаивал Шарль де Голль, причудливо перекроив историю себе в угоду[50]. Наполеоновские войны с 1803 по 1815 год принесли лишь страдания и кровопролитие, однако парижское метро сегодня проезжает мимо остановок, названных в честь величайших сражений той эпохи: Аустерлиц, Сольферино (в честь сражения, которое вёл Наполеон III)… Когда Макрон стал президентом, то первым делом проехал по Елисейским Полям в военном джипе с камуфляжным окрасом и зажёг огонь в честь погибших возле Триумфальной арки. Меркель считала, что военная драма должна разворачиваться на сцене Байрёйтского фестиваля, а не на политической арене.

В 2017 году Макрон совершил первую поездку в качестве президента в Берлин, чтобы увидеться с Ангелой Меркель. Самый неопытный и молодой лидер демократической державы будто хотел попросить благословения у самого опытного. Однако прямолинейная учёная, которая однажды избрала участь политика и уже тринадцатый год занимала должность канцлера, и лихой подтянутый Макрон, который только что нанёс решительный удар по французской политике, явно не подходили друг другу. «В любом начале волшебство таится», — с улыбкой поприветствовала Меркель Макрона, который прибыл в ведомство, цитатой немецкого писателя Германа Гессе. Однако она никогда не любила ораторское искусство, а потому быстро добавила: «Но волшебство длится ровно до тех пор, пока есть результаты». (Оба говорили по-английски, что было в новинку для многовековых франко-германских отношений: до сих пор главы государства, как правило, полагались на переводчиков.) Это замечание не мешало президенту Франции сиять от гордости: вот, посмотрите, мы делим одну мировую арену с такой исторической личностью. Одновременно с этим Макрон общался с Ангелой Меркель, которая была старше его на двадцать четыре года и была ровно того же возраста, что и его супруга Брижит Макрон, совершенно непринуждённо.

Оба хотели сделать Европу сильной, способной играть на равных и с Россией, и со всё более напористым Китаем, и с дерзким Дональдом Трампом. Меркель радовалась тому, что после череды слабых руководителей у французского руля наконец встал умный и целеустремлённый единомышленник. Меркель была счастлива, что после болезненного Ширака, безрассудного Саркози и нерасторопного Олланда появился Макрон, который возвратил Франции былое достоинство. Однако это не означало, что она будет при Макроне вторым пилотом. «Не торопись», — советовала Меркель Макрону. Однако энергичному новому президенту этот совет не пришёлся по душе.

Неподвластный ни одной политической партии, кроме созданной им же «Вперёд, Республика!» (Меркель никогда и ни за что не стала бы связываться с партией, в названии которой присутствует восклицательный знак), Макрон стремился разрушить прежние устои. Свою программу реформ он изложил в книге под скромным названием «Революция»[51]. «Нельзя, чтобы всё разрушали только ультраправые и ультралевые, — говорил он Меркель. — Разрушить всё должны мы с тобой, Ангела!» Так он предупреждал о том, что в случае бездействия Германии, возможно, придётся иметь дело с Марин Ле Пен — главой ультраправого «Национального фронта».

Макрон пришёл к власти с головокружительным стремлением укрепить то, что он называл «европейским суверенитетом». В полуторачасовой речи Макрона, которую он произнёс в легендарном Большом амфитеатре Сорбонны, взорвалось больше риторических фейерверков, чем во всех речах Меркель за её долгую политическую карьеру он предложил создать по-настоящему единую еврозону с общей банковской системой, своими облигациями и отлаженным миграционным режимом. Европе как раз не хватало всех этих институтов, о чём с разочаровывающей ясностью свидетельствовали как финансовый кризис, так и кризис беженцев. ЕС нужна была общая политика в обеих сферах. (Из-за пандемии COVID-19, которая охватила мир в 2020 году, проявилось аналогичное слабое место в сфере здравоохранения.) «Необходимо выстроить европейский суверенитет, и сделать это должны мы!» — призывал он свою аудиторию, всё время обращаясь за поддержкой к Меркель. Франко-германское партнёрство всегда было краеугольным камнем Европейского союза — в конце концов они были самыми густонаселёнными и крупными государствами на континенте, — однако соперничество и разногласия между ними были такими же вечными, как история их взаимодействия. В двадцать первом веке ничего не изменилось, разве только разногласия больше не решаются на поле боя.

Шарль де Голль, символ