Визит дамы в черном - Елена Ярошенко

— Митя? Ты не спишь? — удивился Бурмин, войдя в столовую. — А я думал, разгильдяй Васька забыл потушить лампу. Надеюсь, ты не будешь донимать меня бестактными вопросами, где я был и что делал?

— Петя, я вовсе не хочу тебя донимать. Ты уже вполне взрослый мальчик…

— А ты, позволь напомнить, не моя няня. Я ходил в театр. Там сегодня премьера, «Принцесса Грёза» Ростана. Очень модная вещь, идет на всех лучших сценах России. Ну и наш Богомильский решил не отставать. У него в труппе новая прима — Скарская-Чужбинина, спектакль поставлен под нее…

— А пьеса, конечно же, в переводе Щепкиной-Куперник? «Грёзу» Ростана в оригинале я не читал, но перевод получился довольно пошлый:

Любовь — это сон упоительный,Свет жизни, источник живительный…Люблю я любовью безбрежною,Любовью, как смерть, безнадежною…

Такие вещи должны нравиться шестнадцатилетним гимназисткам…

— Брось, Митя! У сценического принца мелодекламация звучит проникновеннее. Ты бы видел, какую овацию устроили гимназистки!

— Вот-вот, гимназистки, и ты с ними. Я сижу, удивляюсь, куда тебя по холоду понесло из дома, а ты с гимназистками вместе слушаешь про сон упоительный.

— Ну почему с гимназистками вместе? В моей ложе никаких гимназисток не было!

— Ты еще и ложу взял? Что за расточительство? Я понимаю, если бы ты собирался пригласить какую-нибудь даму…

Петя вдруг смутился и покраснел.

— Ладно, Колычев, Бог с ней, с «Принцессой Грёзой»… Ты-то почему не спишь?

— Ты будешь смеяться, но я жду тебя. Мне нужно с тобой поговорить. Ты все время предлагал мне помощь в деле об убийстве Синельниковой. Кажется, сейчас я готов ее попросить…

Вопреки сомнениям Колычева, Петр сразу и без всяких оговоров согласился пойти с ним в дом Варвары Ведерниковой для участия в «засаде» на Бычкова.

— Я с удовольствием помогу тебе в этом, тем более мы сможем окончательно снять все подозрения с Витгерта. Его сестра так переживает…

— А ты откуда знаешь про ее переживания?

— Знаю, и все. И мне ее очень жаль. Только я не уверен, что Бычков сразу же кинется признаваться Варваре в совершении убийства. Покаянные сцены с криком: «Вяжите меня, православные!» очень любят авторы мелодраматических романов и пьес, но Бычкова я в таком амплуа не представляю. Не такой он человек. В нем и хитрости, и ловкости довольно.

— Я и сам не уверен. Но чем черт не шутит…

На следующий день Варвара Ведерникова отправила Бычкову записку с просьбой непременно быть у нее к пяти часам вечера.

Посыльный из «Гран-Паризьена» тут же принес ответ Бычкова. Федул Терентьевич благодарил за приглашение и обещал, что обязательно придет.

Глава 13

В половине пятого, в сгущающихся сумерках Колычев и Бурмин подошли к саду Ведерниковой со стороны реки. Садовая калитка была открыта, а дорожка к дому расчищена.

У приоткрытой двери их ожидала Варвара, завернувшаяся в теплый платок.

— Проходите, господа. Я сегодня Саввишну и кухарку отпустила, в доме никого нет. Я приглашу Ведерникова (Виверра: опечатка, должно быть Бычкова) в кабинет для беседы, а где разместитесь вы?

— Варвара Савельевна, только, ради Бога, не прячьте нас за портьерами, как в плохом водевиле!

— Тогда придется устроить вас в смежной с кабинетом комнате. Помогите мне отодвинуть это бюро, за ним дверь. Вот так, сейчас я найду ключ. Правда, этой комнатой давно не пользовались, там должно быть пыльно, а убирать уже некогда.

Варвара распахнула створки двери и провела Дмитрия в небольшую комнату, в которой стояли диван и несколько старых стульев. Тут было не холодно, печь, которой отапливался кабинет, одной стенкой выходила в соседнее помещение, но пыль и душный, застоявшийся воздух делали пребывание в этой комнате весьма неуютным.

— Да, вам придется претерпеть неудобства, — вздохнула Варвара.

— Ничего, ради благого дела потерпим. Петр, иди сюда, давай устраиваться.

— Возьмите, — Варвара протянула Колычеву покрывало с тахты, стоявшей в кабинете. — Киньте на диван, чтобы одежду не запачкать. Дверь я прикрою, но не плотно, чтобы вы все слышали.

Было заметно, что она волнуется. Дмитрий с удивлением заметил, что у девушки дрожат пальцы.

«Вот так-то, голубушка, а ты думала, это просто будет», — мысленно обратился к ней Колычев.

Варвара скинула старушечий серый платок и заменила его на нарядную шаль с красными цветами. Впервые со дня похорон Савелия Лукича Ведерникова, когда Варвара облачилась в глубокий траур, Колычев увидел на ней яркую вещь. Дмитрий только сейчас заметил, что волосы Варвары, обычно скрученные в незамысловатый узел, на этот раз уложены в модную прическу.

«Эге, да она готовилась к встрече с Бычковым. Даже прическу сделать не поленилась. Трудно понять женщин — для того, чтобы изобличить преступника, им нужно нарядиться».

Вскоре у парадного входа задребезжал дверной колокольчик.

Федул Терентьевич не обманул и пожаловал к пяти часам. Варвара Ведерникова пригласила гостя в кабинет и усадила поближе к двери смежной комнаты. Колычев и Бурмин замерли…

— Варенька, я так рад, что ты меня позвала, что вспомнила обо мне! Я прямо духом воспарил, как твою записку увидел! Знал, всегда знал, что ты меня не забудешь.

— Федул Терентьевич, я пригласила вас, чтобы поговорить о деле.

— Да что ты, ей-Богу, как чужая? Какой я тебе Федул Терентьевич? Были времена, когда ты меня Федей звала.

— Это дело прошлое. Незачем вспоминать.

— Как это незачем? Я и не забывал никогда. Как глаза закрою — перед глазами ты, гимназисткой еще, в передничке белом… Ух! Ну и девка ты была в восемнадцать лет — огонь! Небесам было жарко… Эх, Варюха, до чего ж ты была хороша тогда!

Дмитрий почувствовал, как его лицо заливается краской. Да, не такие тайны хотел бы он тут узнать. Не зря в детстве матушка говаривала ему: «Подслушивать скверно, подслушивать гадко! Так поступают только дурные люди».

— И как ты с тех пор изменилась, — продолжал за дверью Бычков. — Мрачная стала, злая. Живешь монашкой, от людей прячешься, дом свой в какую-то берлогу медвежью превратила… Разве это дело?

— Дело, не дело — не вам, Федул Терентьевич, рассуждать. А что изменилась я, так жизнь многому меня научила.

— Ты все, Варя, на меня обиду держишь? Ну прости, если обидел.

— Бог простит.

— Ну возьми ты в рассуждение, глупая, — женат я был тогда, жена болела, к могиле шла, нельзя ее было тревожить. Померла она со спокойной душой, похоронил ее честь по чести, долг последний отдал, теперь вдовец и свободный человек. Чего ж ты хотела? Чтобы я жену прежде времени на тот свет отправил? Я такого греха на душу никогда бы не взял.

— Значит, боитесь греха-то?

— Ну что ты за язва такая? Я, позволь напомнить, уже без малого два года вдовею и давно мог бы тебе предложение сделать, да только неугоден теперь стал. Ссыльный этот, политический, тебе подвернулся. Первый встречный-поперечный, и сразу — друг сердечный… Как же, он образованный, хоть и простым монтером служить устроился, он книжки приносит, языком молоть дюже горазд, с ним интереснее. Ну и где теперь этот интересный господин, позволь спросить? Ищи-свищи! Бежал из места ссылки, где-нибудь в Москве на баррикадах по жандармам пуляет. Известно, что там такие социалисты устроили — бунт и безобразие полное! А ты, из-за какого-то подлеца…

— Да уж, на подлецов мне везет, аж косяком идут, — перебила его Варвара. — Вот о подлецах-то мы и поговорим, любезный Федул Терентьевич. Мне Маргарита Синельникова, покойница, незадолго до смерти папочку одну приносила интересную.

Бычков неожиданно раскашлялся. Колычев, сидя в укрытии, мысленно благодарил Варвару, что той удалось наконец направить разговор в нужное русло.

— Не задохнитесь, Федул Терентьевич! Эк вас забирает! Не угодно ли водички? — в голосе Ведерниковой послышались издевательские интонации. — Так вот, бумаги в папочке той Ритиной я просмотрела, все счета по благотворительным делам самолично обсчитала и копии с бумаг сделала. Желаете взглянуть? Или вам тут все бумажки известные?

— Варя, ты все не так поняла! Вишь, обсчитала она самолично… Тут с понятием подходить нужно. Я просто временно позаимствовал часть денег, ты же знаешь, для меня по моим доходам это не сумма, но в тот момент все деньги были в деле, не векселя же долговые подписывать. Этот конфуз тоже ради тебя вышел — больно уж мне хотелось вложиться в твой проект строительства железнодорожной ветки к Демьянову, а наличных, как на грех, под рукой не было.

— И ты, Федя, пошел на воровство? Через интерес к железнодорожному проекту?

— Ну почему на воровство? Я на благотворительность сам сколько вносил, когда свободные деньги были? Не считано! И уж поболе, чем мною взято! И потом, в другой момент возместил бы эти деньги сторицей.