Визит дамы в черном - Елена Ярошенко

— Да. Он был в такой маске с большим носом и в черном плаще. Мадам повернулась к нему и говорит: «Наконец я тебя дождалась!» А он ей: «Дождалась, дождалась!» И сдвинул маску на лоб. Она вскрикнула: «Семен?!» А он откинул плащ, достал пистолет и выстрелил, а потом еще и еще раз. И ушел по коридору. А под плащом у него такие блестящие штуки были, как у рыцарей в книжке. Только у рыцарей их хорошо видно, и еще шлем на голове есть. А у этого дядьки весь рыцарский костюм был спрятан под плащом, а шлема не было вовсе. Я и заметила эти штуки только потому, что он плащ откинул, когда пистолет доставал.

— А на руке, которой он держал пистолет, перчатка была?

— Да. С такими кусочками из блестящей бумажки.

— С кусочками?

— Ну как будто тоже рыцарские перчатки и как будто из железа. А на самом деле обычные, только обклеены серебряной бумажкой, которая в коробках с чаем бывает.

— Удивительно наблюдательная девочка! И ты все время пряталась за диваном?

— Да. Мне было страшно выйти, вдруг бы этот дядька и меня убил?

— Ты просто умница. А что было дальше, после того как он выстрелил?

— А дальше этот дядька бросил пистолет на пол, остановился возле мадам и посмотрел на нее. Долго смотрел. А у нее кровь так текла, аж все волосы красные стали.

Серафима Кузьминична снова зарыдала, обняла Наташу и стала поглаживать худенькое плечико девочки под выцветшим байковым платьем.

— Бедная ты моя, такого насмотрелась, цыпленок беззащитный!

Колычев взглядом остановил причитания Серафимы Кузьминичны.

— Ну, Наташенька, бросил он пистолет и что?

— Бросил и пошел себе. А тут как раз другой дяденька пришел, хромой, одетый пиратом. Он как мадам Синельникову на полу увидел, так испугался, вскрикнул даже. Наклонился над ней, потрогал, а потом пошел в зал на помощь звать. И даже палку свою забыл. Еле-еле пошел, он ведь хромой, ему трудно без палки. А я сразу из-за дивана выскочила, на лестницу и ну бежать. Прибежала в приют, а там дверь заперли, не войти. Я до утра в дворницкой пряталась. И даже спать не могла, как глаза закрою, мне все кажется, что тот дядька с пистолетом в меня целится. Так страшно было…

— Ну, каков рассказец, Дмитрий Степанович? Я как Наташу послушала, сразу поняла, что ее нужно к вам вести, и на сегодняшний день из приюта отпросила.

— Что и говорить, рассказ занимательный. За такой рассказ одной шоколадки мало. Серафима Кузьминична, могу я вас с Наташей пригласить в кондитерскую «Трамбле»? Раз уж Наташеньке вышла сегодня увольнительная из приюта, грех не воспользоваться случаем. Поедим пирожных, попьем лимонаду, а Наташе я куплю большого шоколадного зайца. Ей премия положена. Только прошу вас меня подождать минут тридцать-сорок. Нужно одну формальность завершить.

Возвращения Колычева Серафима Кузьминична и Наташа ожидали в приемной, сидя рядышком на стульях.

— Вы, бабушка, не плачьте! — говорила Наташа. — Мадам Синельникова смотрит сейчас на вас с неба и расстраивается. Когда мой папаша умер, я тоже очень плакала. А потом подумала — папаша ведь на меня смотрит, батюшка в церкви об этом говорил, смотрит и видит, как мне плохо, и тоже плачет там на небе, наверное. Пусть лучше они там за нас порадуются.

— Какая же ты, Наташенька, умница, — Серафима Кузьминична вытирала слезы и гладила девочку по светлой головке.

Семен Ярышников на бойне руководил мясниками, занимавшимися разделкой туш. На праздники было много заказов, теперь следовало пополнить запасы и заложить в ледник новую партию говядины и свинины.

— Поворачивайтесь, молодцы! — покрикивал Семен. — Снимай тушу с крюка! Как ты рубишь, раззява! Дай топор, я тебе сам покажу. Ххек! Вот как надо рубить. Ххек!

Белый фартук Семена оказался забрызганным кровью, руки тоже испачкались, но он продолжал задорно махать топором, отделяя говяжий филей.

Вдруг дверь рубочной открылась, и на пороге появился следователь в сопровождении двух городовых.

— Господа, куда вы? — строго спросил Семен. — Сюда в уличной одежде нельзя-с! У нас по части санитарии строго!

— Ну так вы к нам выйдите, господин Ярышников! Э, батенька, руки-то у вас в крови, — заметил Колычев.

Ярышников взглянул на свои окровавленные ладони и вытер их о передник.

— В нашем деле без кровушки нельзя… Так чему обязан, господа?

— Вот те на! Вы же сами жаждали узнать, кто убийца Синельниковой и когда он будет арестован.

— И что же, неужто нашли? И арестовали? Так кто же убил Маргариту?

— Как кто? Вы убили, господин Ярышников! Вы и убили. А арест убийцы мы в данный момент как раз и производим. Ну что? Ваше любопытство удовлетворено?

Когда городовые уводили Семена, он тяжело вздохнул.

— Эх, не удалось мне немчуру заставить греметь кандалами на каторге. А там бы ему, колченогому, самое место. Ошибся я, слишком сложный путь избрал. Надо было тюкнуть его в темном переулке топориком, оттащить к Волге и кинуть под лед. И все. И концы в воду… Как же я его, аспида, ненавижу!

— А Синельникову-то за что убили? — не удержался от вопроса Колычев.

— Да просто под руку подвернулась. Я на маскарад с револьвером Витгерта пришел, думаю, в суматохе кого-нибудь хлопну, пока моряк оружия своего не хватился, да на него убийство и свалю. А Синельникова очень кстати в безлюдное фойе из зала вышла. Чего ее жалеть-то? Бабенка пустая, безголовая, толку от нее нет по жизни. Если б еще моряка за ее смерть под суд подвести — ничего лучше и вообразить невозможно. На Маше тогда никто, кроме меня, и не женился бы… Жаль, что сорвалось!

Глава 16

Как только по городу пронесся слух, что убийцу Синельниковой арестовали, Витгерт с сестрой и дочерью и Маша Мерцалова с матерью уехали в Петербург.

Венчание Маши с Витгертом в Никольской церкви Демьянова и пышную свадьбу они решили отменить и обвенчаться в Петербурге в кругу самых близких людей, в маленькой церкви, прихожанкой которой была Анна Витгерт.

Викентия Викентьевича задержали в Демьянове дела фирмы — арест компаньона создал слишком много сложностей. Но ко дню свадьбы Мерцалов обещал подъехать в столицу, чтобы обязательно присутствовать на венчании дочери, пусть и скромном.

Демьяновцы, предвкушавшие свадьбу Маши, как яркое событие в жизни города, были разочарованы. Впрочем, горожанам было о чем посудачить…

Через два дня после ареста Ярышникова, закончив с бумагами по делу об убийстве Синельниковой, Дмитрий не пошел на службу. Он решил остаться дома и как следует отдохнуть. Утром он долго спал, потом повалялся в постели с книгой, потом не спеша завтракал и пил кофе.

К обеду сибаритское настроение его покинуло. Дмитрию стало скучно.

— Слушай, Петр, а не устроить ли нам сегодня маленький карамболь? Давай поедем к девочкам. В кафешантане пополнение в кордебалете, есть очень миленькие. С одной, она называет себя Лулу, я уже перемигнулся. Уверен, она не побрезгует нашим обществом и прихватит для тебя какую-нибудь товарку. Как ты насчет балетных?

— Дмитрий, ты бываешь ужасным пошляком. Просто противно тебя слушать! У меня совершенно нет настроения болтаться где-то с твоими балетными. И вообще, я заскучал в этом городишке. Мне хочется в Петербург. Там сейчас жизнь бьет ключом, скоро Государственная дума начнет заседать, представляешь, какой это этап в жизни России?

— Эк тебя несет, друг мой! Мне казалось, ты тут обжился, полюбил этот городок. Да и нам с тобой под одной крышей так славно… И вдруг тебе нужна сопричастность к новому политическому этапу в жизни России! Это, брат, неспроста… Ну-ка, рассказывай как на духу, в чем дело?

— Митя, как ты думаешь, если я сделаю предложение Анне Кирилловне Витгерт, она мне не откажет?

— Вот так штука! Я так замотался с делами, что и не заметил, как ты влюбился и жениться собрался. А тебя не смущает, что она на несколько лет старше тебя?

— Какое это имеет значение! Она такая необыкновенная женщина! Знаешь, я из собственного опыта, а у меня, конечно, не Бог весть какой опыт, вывел определенную классификацию женщин.

— Так-так, интересно. Все-таки в тебе погибает профессор…

— Есть тип женщины, который можно назвать — женщина-дитя, женщина-девочка. Их нужно вечно опекать, потакать им во всем, ласкать и баловать. А они будут капризничать, требовать то того, то этого, позволять себе разные фокусы и сцены в полной уверенности, что имеют на это право. Любую свою низость они считают очаровательной ребяческой выходкой и не понимают, как мужчина смеет на них за что-нибудь обижаться. Это весьма распространенный тип, и у него много поклонников, хотя я, признаться, не понимаю, что в нем хорошего.

Следующий тип — женщина-шлюха, причем не в социальном, а в нравственном плане. Это не обязательно уличная девица, она может быть и женой крупного сановника, и аристократкой. Такая женщина всегда идет на поводу своих инстинктов и не желает ни в чем себя обуздывать. Такие женщины привлекают мужчин, но не на предмет женитьбы, а с другими целями.