Слишком смышленый дурачок - Григорий Константинович Шаргородский

даже не думая подходить к мосткам. Так что мне пришлось выползать из лодки, едва не сверзившись в воду. Подойдя к поджидавшей меня женщине, я вопросительно посмотрел на неё.

— Он согласился. Этот старый пенёк должен мне столько, что вовек не рассчитается, — сказала Виринея, чуть сморщившись, словно ей в рот попало что-то кислое, и тут же спохватилась: — Но не вздумай хоть чем-то выказать неуважение. Он очень тщеславен и злобен. Если обидится, может уморить тебя так быстро, что Здебор и чихнуть не успеет. — Стоявший неподалёку волколак возмущённо рыкнул, но Виринея на него даже не взглянула, а продолжила наставлять меня: — Умом понимаю, что затея совершенно бредовая, но мой дух силы нашёптывает, что мы на правильном пути. Я знаю, что тебе сейчас страшно. Знаю, что здесь много прибавилось, — она прикоснулась к моей голове, словно погладила, а затем положила ладонь на середину груди. — Но здесь ты ещё совсем ребёнок. Будь острожен и терпелив. Не бойся и верь Здебору. Ты нам очень нужен.

И ведь помогло! На душе потеплело, и нервная дрожь прошла. У меня есть цель, и, достигнув её, я смогу помогать людям как никто другой, а не просто жить словно дурной воробей, у которого всех забот — найти место посуше да помойку побогаче. Так что, поклонившись Виринее, я решительно зашагал по тропинке. За мной бесшумно двинулся оборотень. Теперь ощущение его присутствия рядом не пугало, а вселяло уверенность.

Тропинка шла по густому лесу вдоль ручья и метров через двести вывела нас на красивую, заросшую почти нетронутой травой поляну. На другом конце у стены вековых дубов виднелись кусты малины. Такие же росли рядом с нашей церковью, и я тут же пожалел, что сейчас весна и на кустах лишь цветочки. Во рту даже возник малиновый привкус.

Из следов проживания человека имелся лишь грубый, крытый еловыми ветками навес над таким же неказистым очагом, а ещё подозрительный, поросший травой холм с тёмной дырой у основания. Словно наперекор окружающей красоте, у этой пугающей дыры стояло неряшливое нечто. Я даже замер на краю поляны, но, почувствовав тычок в спину от оборотня, подошёл ближе и поклонился шаману:

— Поздорову ли, почтенный Козул? Меня зовут Степаном…

Хотел ещё сказать, что буду рад учиться у такого мудрого человека, но этот неряха перебил меня и забормотал что-то маловразумительное. Я с трудом понял, что ему плевать на то, как меня зовут, а мне нужно помалкивать и делать то, что велят.

Вблизи он вызывал ещё более противоречивые чувства. Покрытые каким-то облезлым колпаком длинные спутанные волосы он явно не мыл лет десять, а то и вообще с рождения. Сморщенное и, вопреки моим ожиданиям, совсем не ускоглазое лицо было перепахано глубокими морщинами. Торчащая вперёд козлиная борода была похожа на паклю, а одет он в какую-то невообразимую хламиду, сплетённую из различной травы и ремешков, среди которых попадались различные кости, как обработанные в виде фигурок, так и вообще словно только что выдранные из звериной туши. Что там под хламидой, не видно.

Что самое интересное, хоть шаман и походил на бездомного юродивого, но при этом не вонял, как однажды явившийся к нашей церкви блаженный. Отец Никодим таких гостей не привечал, но и прогнать не мог. Зато прихожане нашего района встретили юродивого неласково, так что он у нас не задержался. Истово верующих в Речном не так уж много, поэтому воняющего так, что глаза слезились, и ведущего себя как умалишённый чужака быстро спровадили. Так вот, хоть шаман и был похож на того юродивого, но никаких неприятных запахов не издавал.

Я так задумался, что с трудом уловил приказ своего будущего учителя идти за ним, так что немного замешкался. Даже опасливо оглянулся на Здебора, который уже устроился на пеньке под навесом. Печально вздохнув, я полез за шаманом вглубь холма. Пришлось сильно пригнуться, потому что проход был делан не под таких, как я. Росточка Козул невеликого и макушкой доставал мне лишь до подбородка. При этом смотреть на него сверху вниз никак не получалось.

Пройдя по короткому и жутко неудобному проходу, я оказался в довольно просторной то ли землянке, то ли пещере. И было здесь не так уж страшно, даже в тусклом освещении двух масляных ламп и тлеющих в очаге угольев. Почему-то в голове появилась мысль, что это, конечно, не нора хоббита, но всё равно неплохо. Иногда получалось так, что из заёмной памяти всплывали какие-то слова и целые фразы, но вслед за ними не приходило понимание, что это вообще такое и к чему вспомнилось. Раньше подобный некомплект пугал, а сейчас просто раздражал.

Ничего, скоро у меня появится свой собственный багаж знаний, и доставшийся от чужака мусор просто перестанет всплывать по поводу и без.

— Эй. Чаво стоишь? Тупой совсем! — недовольно забубнил шаман и ткнул крючковатым пальцем на расстеленную перед выложенным камнем кострищем шкуру. Сам он сидел на точно такой же, но с другой стороны очага.

Погоняемый припекающим взглядом этого странного учителя, я сбросил свой мешок у входа и плюхнулся на кусок шкуры. Затем внимательно посмотрел на шамана. Он тоже с угрюмым интересом разглядывал меня, явно не наблюдая ничего для себя приятного. Впрочем, тут мы с ним солидарны. Игра в гляделки продлилась минут пять, а затем Козул просто сказал:

— Вторяти по мне.

Только благодаря тому, что по привычке сразу анализировал всё непонятное, я догадался, о чём он вообще. Так что начал хлопать в ладоши, повторяя за сидящим напротив стариком. Это игра в бессмысленные ладушки подзатянулась и постепенно начала меня утомлять, но тут уж ничего не поделаешь: взялся за гуж — не говори, что надоело.

— Жмурься, — продолжая хлопать, прокаркал шаман и демонстративно сам закрыл глаза.

Страшновато как-то не видеть, что делает это странный человек в не менее странном месте, но Виринея приказала слушаться, а я ей доверял. Так что продолжил хлопать уже с закрытыми глазами. Изменения, отражённые лишь звуком, происходили как-то плавно, даже не сразу осознал, что хлопки шамана сменились ударами в бубен. Приказа прекращать хлопать никто не давал, так что я продолжил делать то, что делал.

Ещё через несколько минут снова услышал сакральное «вторяти по мне», но теперь выполнить его было значительно сложнее, потому что шаман запел, точнее начал гортанно, вибрируя низким голосом гудеть какой-то сложный мотив, вплетающийся в наши дружные удары. Я честно старался, при этом вполне осознавая, что делаю всё неправильно, и даже немного втянул голову в плечи, ожидая прилёта