Слишком смышленый дурачок - Григорий Константинович Шаргородский

— Нет, я вообще не думала, что это случится в ближайший год. Василиса в последнее время сильно замедлилась в развитии. Она была не способна принять и тем более подчинить себе дух силы.

— А теперь способна? — уточнил я, чтобы расставить всё по своим местам.

— Да, теперь у неё всё получится, раз уж сподобилась прогнать ляда одними лишь наговорами и силой своего собственного духа, — говорила Виринея с гордостью за ученицу, так что я не удержался и сунул в эту бочку мёда свою ложку дёгтя:

— Могли бы и похвалить её.

— Что ты понимаешь в наставничестве? — раздражённо бросила ведунья.

— Я? Вообще ничего. Но если бы так поступили со мной, то было бы обидно. Но вы же… умнее, и вам виднее.

С трудом удержал слово «старше», но Виринея всё поняла. Недовольно поморщившись, она проворчала:

— Уйди уж спать, обидчивый ты наш. Доброй ночи.

— Доброй ночи, Виринея Гораздовна.

На этом мы и разошлись. Не знаю, планировали ли хозяева обеспечивать меня постельным бельём и освещением, но сейчас им явно не до этого. Так что в хижину я забрался на ощупь и на топчан лёг как есть — прямо в одежде. Нервная встряска хоть и взбудоражила, но накопившаяся усталость взяла своё, и я начал проваливаться в сон, надеясь, что до утра меня не потревожат. Ага, как же! Поспать дали от силы полчаса.

Это уже какая-то традиция получается — просыпаться от ощущения присутствия рядом чего-то непонятного. Хорошо, что в этот раз, для разнообразия, не было навалившегося страха, только любопытство и раздражение. Я уже понял, что таким образом чувствую присутствие рядом свободного духа. Если он оказался в наверняка хорошо защищённом доме ведуньи, то, вполне возможно, это домовой. Гостям вроде бы он вредить не должен, но….

А дальше началось представление, которое в детстве напугало бы меня до полусмерти. Под потолком что-то с дробным цокотом пробежалось, словно огромный паук. Затем начало скрести в стенку почти над моей головой. Послышалось змеиное шипение из-под топчана. Под конец, когда меня всё это начало утомлять, кто-то невидимый зловеще прогудел прямо в ухо:

— Гу-у-у!

И тут я разозлился. Вот сколько можно издеваться?! В гости пригласили, а нормальных условий не обеспечили. Без постели, без света, ещё и гукает какая-то зараза. Я даже не успел вскочить на ноги, только поднял голову, как у уха кто-то заорал по-кошачьи с нотками панического визга, и ощущение чужого присутствия тут же пропало.

— Задолбали, уроды, — проворчал я себе под нос и, повернувшись к стенке, постарался расслабиться.

И ведь получилось — сон снова одолел меня, и опять ненадолго. Проснулся я от скрипнувшей двери и тихих шагов, так что этот визитёр, так сказать, пребывал во плоти. Да и не было ощущения присутствия рядом ни свободных духов, ни бесноватых. Кстати, Виринею как одержимую я совершенно не ощущал, а ведь она носительница духа-слуги. Я даже не начал гадать, кто это припёрся, как унюхал знакомый цветочный запах. Поэтому сделал вид, что сплю. Вдруг уйдёт.

Не ушла. Спокойно ориентируясь в темноте даже без лампы, Василиса подошла к моему топчану и присела на краешек. Я продолжал притворяться, пока она не погладила меня ладошкой по щеке. Вот уж когда порадовался, что лёг прямо в одежде, а не в одном исподнем.

— Васька, ты что тут делаешь? — постарался я сразу сбить её романтический настрой нелюбимым именем, но не получилось.

— Я тебе совсем не нравлюсь?

Опыт общения с дамами у меня куцый, но чуйка вопила, что на такие вопросы лучше не отвечать. Так что будем выкручиваться.

— А я тебе? — со вздохом повернулся я на спину.

— Нравишься, — совсем не помогала мне эта взбалмошная девица.

— Вот прям сильно-сильно? Прям любишь? Даже больше Бурислава?

Теперь вместо поглаживания щеки был довольно болезненный удар кулачком по груди.

— При чём тут это? — упрямо заявила она. — Чтобы возлечь с мужчиной, не нужна большая любовь. Разве у вас в городе не так? Сам-то ту, с кем кувыркался, сильно любишь?

— Не сильно, — не стал я врать. — Но она вдова без детей, а ты девица, ещё и слишком юная.

А ещё я очень не хотел ссориться с ведуньей. Мало ли, вдруг для того, чтобы принять дух силы, Василиса должна быть девственницей. А тут я такой возбуждённый нарисовался и всё испортил. Внезапно появились крамольные мысли, что получить удовольствие нам обоим можно и без лишения Василисы девственности, в смысле телесной, но я их отогнал как не просто греховные, а ещё и подлые. На мои слова она никак не отреагировала, так что пришлось добавлять:

— И почему именно я?

— Потому что другим страшно.

— А мне, думаешь, не страшно? — от негодования я даже закашлялся. — Не смотри, что иногда так дерзко говорю с твоей наставницей. На самом деле боюсь её так, что поджилки трясутся.

— Вот и ты такой, как все, а я тебя ещё защищала. — В голосе девушки послышалась нешуточная обида, но она не сбежала и, лишь скрипнув топчаном, отвернулась от меня.

Пришлось изворачиваться и садиться рядом, потому что разговаривать лёжа было неудобно во всех смыслах.

— Я не такой и боюсь не гнева твоей наставницы, а навредить тебе. Куда ты спешишь? Это дело от тебя никуда не денется. К тому же первый раз лучше с тем, кого ты действительно любишь, а не вот так, с незнакомцем, назло всем.

— А может, я тебя полюбила? — с раздражением и злостью заявила девушка.

— Ага, вот как раз таким тоном в любви и признаются.

Внезапно мы оба рассмеялись, и стало немного легче. И вообще мои чувства к этой девушке были скорее братскими, как к младшей сестре.

— Можешь хотя бы поцеловать меня по-настоящему? Я даже не знаю, как оно вообще.

Ну-у, в конце концов, она мне вовсе не сестра и даже не родственница…

Аккуратно извернувшись, я осторожно нащупал ладонью щёку девушки и привлёк её к себе. Поцелуй получился чувственный, а не простое тыканье губами, но не таким лихим, как бывало у нас с Элен. Когда почувствовал, как Василиса неумело отвечает и обнимает меня, мягко отстранился, вовремя разрушая то, что могло привести к чему-то большему. Девушка уже дрожала от возбуждения, впрочем, как и я. Так что смутились оба. Василиса судорожно вздохнула, вскочила с топчана и убежала. Я же испытал облегчение с изрядной долей разочарования. Впрочем, как только вспомнил о Виринее, разочарование тут же выветрилось. Улёгшись обратно, я уставился