Пустошь. Первая мировая и рождение хоррора - У. Скотт Пулл

кадры, снятые с разных ракурсов, чтобы показать нам сшитую из мертвых марионетку. Но мы сможем немного понять, какая жуть их охватила, если вспомним, что это был период, когда ничто другое не напоминало так о скрытой угрозе и не вызывало такого ужаса, как мертвое тело.

Колин Клайв в роли доктора Франкенштейна сыграл почти такую же важную роль, как и Чудовище. Уэйл, очевидно, считал доктора центральным персонажем, гораздо более важным, чем герой Карлоффа. Хотя его маниакальный крик «Оно живое! Оно живое! Оно живое!» справедливо считается одним из самых известных моментов в истории кино, современным зрителям, возможно, слишком хорошо знакомы заигравшиеся в богов «безумные ученые», чтобы они могли прочувствовать ту тревогу и напряжение, которые Клайв придает всему фильму.

До «Франкенштейна» большинство американских зрителей знали Клайва как капитана Стэнхоупа по экранизации пьесы Роберта Седрика Шерриффа «Конец путешествия» в постановке Джеймса Уэйла (1930). Фильм вызвал почти такой же интерес в Великобритании и Соединенных Штатах, как и «На Западном фронте без перемен», снятый в том же году. В ту эпоху у этих двух фильмов были отношения, возможно, немного похожие на отношения «Взвода» и «Цельнометаллической оболочки» для американской аудитории после Вьетнама.

В роли Стэнхоупа Клайв казался абсолютно невыносимым. Он играет британского офицера, находящегося на грани нервного срыва. Стэнхоуп напивается, пытаясь скрыть свою слабость, и требует, чтобы его подчиненные, часто вопреки здравому смыслу, исполняли свой долг. В одной особенно сильной сцене он не выдерживает и плачет вместе с другим солдатом, только что обвинив его в уклонении от службы и сообщив ему, что предполагаемая болезнь солдата не может быть хуже, чем расстрел за дезертирство. Кинокритик Джеймс Кертис увидел сходство Стэнхоупа и Франкенштейна в том, что они оба «находятся на пути столкновения с судьбой, терзаемы личными демонами и бессильны предотвратить собственное разрушение»13.

Иными словами, Стэнхоуп в исполнении Клайва – что-то вроде призрака на военном параде. Он олицетворяет ужасную правду о войне, которую пытается скрыть от нас вся эта сентиментальная болтовня о самопожертвовании британского солдата и тот попсовый патриотизм, которым до сих пор отдает чествование погибших на войне.

Ноэл Кауард назвал постановку Уэйла «дерзким маленьким очернением войны», которое, по его мнению, является необходимым противоядием от сентиментализма. Этот фильм вдохновил его на создание собственной пьесы «Пост Мортем». Трагедия Рэйли, молодого офицера под руководством Стэнхоупа, подытоживает идею фильма и роднит ее с некоторыми решениями Уэйла во «Франкенштейне». У Стэнхоупа и Рэйли непростые отношения, отчасти вызванные горем Рэйли из-за потери его друга Осборна, мертвое тело которого лежит где-то на ничейной земле, запутавшись в колючей проволоке. Стэнхоупа, который был знаком с Осборном гораздо дольше и который изо всех сил пытается подавить свои чувства, раздражают переживания Рэйли. Однако в конце фильма Рейли получает травму позвоночника и его переводят в офицерскую землянку. Стэнхоуп пытается его утешить, но в финальной сцене он бросается в атаку – и в этот момент вражеский снаряд попадает в блиндаж и хоронит Рэйли под обломками.

Катастрофическое погребение Рэйли прочитывается в обрушении пылающей ветряной мельницы, в которой погибает монстр Франкенштейна, – сцена, которую Уэйл считал самым подходящим финалом для своего фильма. Действительно, в фильме «Невеста Франкенштейна» 1935 года Чудовище еще раз оказывается погребенным, на этот раз вместе со своей невестой, когда башня доктора Франкенштейна взрывается и обрушивается. Так Уэйла и не отпускала картина, разыгрывавшаяся снова и снова на всех фронтах Первой мировой войны: тела, живые и мертвые, погребенные в окопах и блиндажах взрывами снарядов и мин.

Клайв практически идеально передал тревожную энергию Стэнхоупа. Возможно, отчасти ему помогли его собственные «демоны». Сегодня актеру, вероятно, диагностировали бы какую-нибудь форму нервного расстройства. В 1930-е годы он испортил себе репутацию обильным употреблением алкоголя, нередко прямо на съемочной площадке. Возможно, это действительно помогло ему сыграть Стэнхоупа – испуганного, злого и вечно пьяного. Зрители, которые через год увидели Клайва в роли измученного доктора Франкенштейна – когда тот, потный, с испуганным взглядом, постоянно бегущий куда-то в ужасе, даже во главе толпы, чтобы уничтожить свое опасное творение, – те же самые зрители не могли не вспомнить трагического, сломленного капитана Стэнхоупа.

Несмотря на несколько негативных отзывов кинокритиков, «Франкенштейн» имел огромный успех у американской публики. Газетная рецензия назвала его триллером и описывала такими словами: «Женщины выходят дрожа, мужчины – измученными. Не знаю, что там может сделаться с детьми, но точно знаю, что своим я это смотреть не позволю». Тот же рецензент написал, что не простит авторов фильма за сцену, в которой тонет маленькая Мария: «Это слишком ужасно и жестоко, за рамками разумного или необходимого». Уэйл переиначил сюжет вегенеровского «Голема», заставив Чудовище убить маленькую девочку, вместо того чтобы принять от нее спасение. Однако, прежде чем отдать предпочтение сентиментальному финалу Вегенера, нам следует вспомнить, что человек, который его снял, в 1930-е годы снимал нацистские пропагандистские фильмы, пусть даже сам лично испытывал двойственные чувства к режиму14.

Отзывы о «жутком» сюжете «Франкенштейна» не помешали картине делать огромные кассовые сборы с первого дня выхода на экраны. Уэйл добился успеха, и с точки зрения хозяев киностудии, деньги можно было делать на еще более страшных фильмах ужасов. Фильм был хорошо принят в Германии, где его показывали в кинотеатрах накануне прихода Гитлера к власти. Но потом его быстро заклеймили как дегенеративное искусство. В фашистской Италии «Франкенштейна» запретили, а в Англии его отредактировали практически до потери смысла.

Старый темный дом

Уэйл продолжал снимать хоррор, даже когда работал над фильмами на другие темы. В его некогда забытом фильме «Старый темный дом» (снят в 1932 году, но до конца 1960-х считался утраченным) очевидно влияние «Кота и канарейки» Лени, но режиссер каким-то образом умудрился добавить в него как непринужденного юмора, так и ужаса перед трупом с мертвенным взглядом15. Эрнест Тесиджер сыграл здесь роль аристократа и преступника Горация Фемма, одного из двух братьев, которые друг друга терпеть не могут, и при этом держат под замком в разных комнатах больного отца и маньяка-брата. Борис Карлофф предстает в образе пугающего, неуклюжего, косноязычного дворецкого Моргана. Персонаж, в каждом движении которого сквозит угроза, с первого взгляда кажется самым опасным в доме и очень напоминает Чудовище Франкенштейна. Несмотря на отсутствие торчащих из шеи электродов, Карлоффу в этом фильме удается выглядеть еще более страшным.

По сюжету несколько молодых людей ищут укрытия от сильной грозы в старом темном доме Фемма. Персонажи все время повторяют, что дождь продолжает лить