Мяч, оставшийся в небе. Автобиографическая проза. Стихи - Новелла Матвеева

Человек из патефона

(или Два чуда подряд)

Как бригантина, в путь пускается мембранаЗаливом черного сияющего диска,Где лунная дорожка моря, как ни странно,Мне блещет вдалеке и в то же время близко!

О песни! Я могу их слушать невозбранно!И на суконный круг пластинки класть без рискаГрозы! Как будто бы зарей, пустынно-рано,Мне вверена с Гель-Гью и Лиссом переписка…

А всё ж дрожит рука! И мнится: человечки(С мой глаз!) поют внутри машины молодецки,Но выход им закрыт из впадины зеркальной…

Шло время. Я сама с Утёсовым знакома!Он вольный, не в плену! Он ростом натуральный!С ним дочь его Эдит. И я у них, как дома!

Мечтание города

Толпа глядит, бледна и длиннолица, —Нос-полумесяц остро вздёрнут вверх.Как в облаках дыхания мелиссыЗеленоватых — реет судоверфь.

На крышах — кошек чёрный фейерверк.Спускающихся улиц вереницы…На вывесках, витающих, как птицы:Ключ. Апельсин. Башмак. Посуда. Вепрь.

Трёх пансионов лесенки кривыеС половиками красными, как жар,Скакнут, имея целью мостовые,Но, не допрыгнув, плавят солнца шар

И странники бредут по эспланадам:Живые — с нарисованными рядом.

Цветок зла

Больше не могло быть сомнений: это был Тартараграндафлориус!.. На земле показалось несколько трещин… Одна из них мчалась прямо ко мне…

Приснился мне в ребячестве когда-то(Боявшийся — годами — оглашенья!)Цветок, что достигал корнями — адаИ созидал земной коры крушенье.

Сверхплотных лепестков его громадаБыла отнюдь не флоры украшенье,А гибель слабым, храбрым — устрашенье,Разбой на пастухов и мор для стада.

Когда он распускался, вихрь упругий,Им поднятый, гнул рощи, тряс лачуги…Снимались птицы с гнёзд, кружа над далью…

Едва, как змей, раскручиваться началМогучий стебель, свернутый спиралью, —Крича, проснулась я… Что сон мой значил?

Мне кажется…

Мне кажется порой, что умерли стихии —Такие, как Земля, Огонь, Вода и Воздух.А заменили их… какие-то другие —Из приготовленных на беззаконных звёздах;

Что до сих пор трава, наш друг многовековый,Напрасной зеленью сияла перед нами;Что кто-то изобрёл закон природы новый,Повелевающий расти ей — вверх корнями!

Что в джунгли отпустил шарманщик обезьянку,Но джунглей больше нет; их царственное платьеСорвали, вывернули, с криком, наизнанку!Мне кажется, о них — век буду горевать я,

И плакать буду я — счастливцам на потеху —По истинным слезам и подлинному смеху.

Знали, да забыли!

Не стоит понимать уж чересчур впрямуюУлыбки-образы и выдумки творцов!Суров «Холодный дом». Но я в конце концовЕщё и в «Ледяном», глядишь, перезимую.

Не верь, что хижины приниженней дворцов.А там, где Росинант нам кажет стать хромую,Не нацепляй коню ослиных бубенцов:Жизнь звёздами ему ещё усеет сбрую!

Не жди, чтобы попал Емелюшка впросак.Не думай, что Иван действительно дурак!Что Горбунок — урод (ещё и незаметный!).

Не верь, что всяк Илья — для сна и забытья.Что Муромцу пророк не брат. И что ИльяОбломов — не свершит свой подвиг кругосветный.

«Вышел из народа…»

Шасть из народа! — тут ему и ода.А я как раз зашла предупредить,Что я не выходила из народа,Да и не собираюсь выходить.

Была ходьба в народ. Настала модаНа выход из! Но если рассудить,В народе нет ни выхода, ни входа:Мы заперты; мы все — народ. Как быть?

Спесь — вещь не антикварная. ОтнынеМы в общей массе, точно в карантине,Дабы зараза чванства не могла б

Осилить нас. Но… приоткрой ворота:Пусть напоследок выйдут из народаПатриций-сводник и продажный раб.

Есть гениальность ночи…

Есть гениальность ночи… СокровенностьНесбыточного властна в поздний часДойти до сердца каждого из нас.Одни её хранят, как драгоценность,

Другие разбазаривают враз,А третий — впав на радостях в надменность,Несёт её в дневную современность,Как личной посвящённости запас!

И говорит: «Не правда ль? — мы с тобоюВозвысились над грубою толпою?!»Вот как, приятель?! Знай же: есть мосты,

Где всяк батрак пройдёт! Огласку тайныНе позволяет людям воспитанье.Но каждый видел то, что видел ты.

«Когда моя, порой размашистая, речь…»

Удержи меня, мое презренье, —Я давно отмечен был тобой.

Когда моя, порой размашистая, речьПоскачет кочками, галопом увлечённым,Ироники всегда спешат меня осечьКаким-то чопорным прохладно-ровным тоном:

Восторг мой наказать, унять его потокОтменной сдержанности собственным примером;«Манеры» мне привить (как если бы к манерамБезукоризненным… яд относиться мог!).

Им любо вас водой холодной окатитьИ как бы скрыть зевок… Ан — всё-таки не скрыть.Вот так воспитанность! Постойте ж! Дерзость эта…

И вдруг — в неслыханной душевной тишине —Открытье: все зевки и все «зеваки» светаОтныне и навек неинтересны мне.

Новогоднее

Как в королевстве Пирлипат[69]Слипаются глаза от смолкиВолшебных снов, — так мысли к ёлкеУж начинают прилипать,

И полночь бьёт… О, Новый год!Дай людям отдых безмятежный!А кто на улицах живёт —Дай валенки и дом ночлежный!

Сургуч оранжевый — письму,Цветочным луковкам — горшок(А злобным нелюдям — по рожам!).

Так пусть же будет хорошоВсё то немногое, чемуЕщё осталось быть хорошим!

Предзвук

Кто обгонял быстрейших безрассудно?Кто меньше спал, чем самый чуткий кормчий?Резная — на носу морского судна —Фигура, — талисман от зла и порчи.

В далёкий мрак, за страны ТрапезундаВперяя взгляд вперёдсмотрящих зорче,В седую рань подводных чудищ корчиКто, ей подобно, первый видел смутно?

Кто раньше вышел в море, взяв до срокаВест? Чьи глаза — как чайки — тень форштевняОпережали (так же!) — до отплытий?

Кому так зябко, жутко? Так волшебно?В рассветной тьме кому так одинокоЛовить предзвуки — вести предоткрытий?

СТИХИ 1953–2004 ГОДОВ