Гранд-отель «Европа» - Илья Леонард Пфейффер

анахронизмом. Противники доказывали обратное и настаивали на том, что некогда прогрессивный идеал интернационализма в наши дни полностью присвоили капиталисты-магнаты, в результате чего сам идеал стал консервативным, а страхи и неуверенность, порожденные глобализацией, громко кричат о необходимости восстановления внутринациональных связей и национальной идентичности, которые вернут осиротевшему народу ощущение принадлежности к определенной группе. Восстановление национальной гордости — вот это прогрессивная повестка дня! С нами за столом сидели интеллектуалы, среди которых были противники вступления в Евросоюз, не побоявшиеся произнести слово «ойкофобия»[25]: с их точки зрения, именно этим недугом и страдали сторонники вступления, заразившиеся хроническим стремлением разрушить свое чувство дома. Тут уже сторонники вступления разозлились по-настоящему. По их убеждению, тот факт, что страхи, вызванные глобализацией, реальны, еще не значит, что мы должны этим страхам поддаваться и прятаться в иллюзию безопасности за запертыми границами в попытке перевести часы назад и вернуться к тому времени, когда глобализации еще не существовало. Ответы на вызовы, которые нам бросает будущее, нельзя искать в прошлом — это они знали точно.

У меня спросили, каково мое мнение. Хотя я имел совершенно определенное мнение, до этого момента мне казалось разумным оставаться в стороне от дискуссии. Но теперь, вынужденный высказать свою точку зрения, я попытался подчеркнуть ее относительность и говорить не всерьез, а в ироническом ключе: я предложил обратить внимание на эстетические последствия национализма в сердце их собственного города. Улыбнулась только Елена. Я попытался спасти ситуацию, добавив, что, с другой стороны, нельзя не признать, что архитектуру штаб-квартиры Европейского cоюза в Брюсселе тоже мало кто считает художественным достижением. Наступила неловкая тишина. Бобан поспешил разрядить обстановку.

— Пожалуй, нам следует извиниться перед нашим гостем, — сказал он. — Не надо было его утомлять обсуждением проблем и дилемм, стоящих перед нашим народом. Ведь он турист. И от него нельзя ждать, что он проявит понимание или хотя бы интерес к такому серьезному вопросу, как суверенитет народа, за который этот народ боролся много веков.

Одно-единственное слово «турист» тотчас сделало меня явлением безвредным. За столом снова начали смеяться. И хотя я был благодарен Бобану и потому не подумал ему возражать, само слово, несшее в себе как минимум зерно правды, глубоко задело меня.

Елена это увидела и прикоснулась рукой к моему колену, почти незаметно.

6

Елена предложила проводить меня до гостиницы. Путь не близкий, но и не далекий, и мы решили пойти пешком. Вдруг слышим: где-то вдали шум и гам. Сирены и крики множества людей. Звуки доносились из центра. Мы шли прямо в их сторону.

— Демонстрация? — спросил я. — Так поздно?

Елена не ответила. Но я уловил в ней некоторое беспокойство. Она решила, что лучше перейти на другую сторону и дальше идти по переулкам. Но потом передумала, и мы вернулись на главную магистраль, по которой шли сначала. Гомон становился все громче. Мы были уже совсем рядом. Я сказал, что хочу посмотреть, в чем дело, но она ответила, что лучше этого не хотеть. Мы свернули на боковую улицу, потом пошли направо, потом опять налево — и тут вдруг оказались в самой гуще толпы. Елена выругалась по-македонски — во всяком случае, так я подумал. Мне показалось, что момент сейчас не самый подходящий, чтобы спрашивать о значении сказанного, но по ее интонации решил, что она произнесла слово, которое на английский предпочла бы не переводить.

А наткнулись мы, к великому огорчению Елены, на огромную толпу, состоявшую в основном из мужчин. В руках у них были красные флаги с черными орлами.

— Албанцы? — спросил я.

Елена кивнула.

Они несли транспаранты с текстами, которые я не мог прочитать, и скандировали лозунги на неизвестном мне языке, но я догадался, что они чем-то чрезвычайно рассержены. На головах у некоторых были надеты мотоциклетные шлемы: наверное, плохой признак. Я понял озабоченность моей спутницы.

— Лучше нам вернуться, — вздохнула она.

Мы пошли обратно, но в тот же миг увидели в некотором отдалении колонну этнических македонцев, которая как раз вывернула из-за угла и теперь приближалась к нам. Елена произнесла по-македонски что-то похожее на то, что уже говорила раньше, но только вдвое длиннее.

Обе группы заметили друг друга. Албанцы остановились. Хор их голосов стих. Македонцы в конце улицы перешли на бег.

Елена схватила меня за руку и потащила через подворотню в небольшой двор. Металлическую калитку, на наше счастье не запиравшуюся, она для вида прикрыла за собой.

— Если они сюда ворвутся, — сказала она, — будем целоваться. И говорим только по-английски. Если они подумают, что мы парочка глупых влюбленных туристов, то нас, возможно, не тронут.

Ввиду обстоятельств мне показалось разумным согласиться с ее планом. Но во двор они не зашли. Не буду уточнять, пожалел ли я об этом в тот момент, но с учетом той жестокости, которую мы наблюдали сквозь прутья ворот, я в итоге рад, что эффективность нашего способа обороны не пришлось испытывать на практике.

Все разворачивалось с невероятной скоростью. Кто-то в кого-то целился, кто-то орудовал дубинкой, кто-то бил других ногами, кто-то тянул за одежду, а потом все разом закончилось. Толпа молниеносно рассеялась, и на миг стало удивительно тихо. А потом мимо нас промчались три полицейских автобуса с воющими сиренами.

— Пошли, — потянула меня за руку Елена.

Мы продолжили путь почти бегом. Добежали до круговой развязки. Оттуда свернули налево, в садик. На противоположной стороне улицы горела опрокинутая машина. Отряд полиции специального назначения стоял черной шеренгой на фоне красного зарева. У многих магазинов были разбиты витрины.

— Вы спасли мне жизнь, — поблагодарил я Елену, когда мы наконец добрались до отеля. — Можно предложить вам что-нибудь выпить? Это самое меньшее, что я могу сделать.

Бар отеля оказался уже закрыт. Я пригласил ее к себе в комнату и поставил на стол то, что нашел у себя в мини-баре.

— Такие демонстрации тут в порядке вещей? — спросил я.

Елена пожала плечами.

— Какие-то акции протеста бывают почти каждый вечер, — ответила она. — Иногда все проходит мирно. А иногда — еще ужаснее, чем сегодня.

— Но в чем тут дело? В политике?

— Нет, это все этнические разборки. Напряженные отношения между славянским большинством македонцев и албанским меньшинством.

— Но каково происхождение этой