Продавец приключений - Георгий Михайлович Садовников

Но меня не нужно было уговаривать лишний раз, я пулей влетел во дворец. Где-то здесь затаилась разгадка этого странного происшествия. И мне хотелось как можно скорей добраться до её тайника и, открыв секрет, восстановить в глазах людей своё скромное доброе имя. Я пробежал по анфиладе роскошных комнат, по персидским коврам, вдоль венецианских зеркал, но не встретил ни живой души.

Запыхавшиеся наи-вняги догнали меня на самом верхнем этаже, когда я, уже потеряв все надежды, печально оглядывал последнюю комнату, оказавшуюся моим кабинетом.

«Меня нигде нет», – пожаловался я подоспевшему толстяку.

«Ничего подобного. Ты вот он, стоишь прямо на своём месте», – возразил толстяк.

«Но я стою один, а где же я второй?»

Толстяк, непонятно почему, с облегчением вздохнул и сказал:

«Уф, значит, обошлось. Видишь ли, по нашим верованиям, ты и должен быть в единственном числе. Иначе, представляешь, сколько бы получилось недоразумений, окажись у нас два твоих «я»? Одно хочет одно, а второе – другое. Попробуй угоди! И я, признаться, поначалу расстроился, увидев тебя и тут и там почти в одно и то же время».

Ах, если бы он знал на самом деле о моём втором «я»! Но он не знал этого. И тем не менее именно его рассуждения навели меня на ответ, за которым я приехал на остров.

Озарённый разгадкой, я немедля кинулся к своему письменному столу. Так и есть! Посреди стола лежал лист бумаги, на котором было написано:

Всё ты папался! Теперь ты глубако опазорин и больше не имеешь права меня упрекать воспитаватъ. Пириходи к нам хулиганам. Будем вместе сбивать с толка дитей. А жаль бросать такое тёплое место: живи ни тужи. Но чиго ни пажалеешь для своего второго я! С приветом

Пыпин.

Письмо было написано вкривь и вкось. Но я сразу узнал эти каракули, бросился к окну и увидел за яркой границей острова тёмную фигурку, улепётывающую по белому льду в сторону материка Антарктиды.

Только теперь мне открылись чёрные планы Пыпина, решившего соблазнить меня лёгкой, беспечной жизнью. По его замыслу мне должно прийтись по душе такое существование, когда можно жить припеваючи, не работая, и ещё принимая при этом божеские почести. О, опытный хулиган всё рассчитал очень точно. И тогда общество с презрением отвернётся от своего кумира, который присваивает плоды чужого труда.

Проникнув в замыслы своего врага, я ужаснулся и подумал, что, может, пока не поздно, нужно бежать из заманчивой ловушки, расставленной Пыпиным, и бросился к дверям. И не успел на какую-то долю секунды!

В кабинет вошёл один из старейшин племени и голосом шталмейстера торжественно объявил:

«Покровитель! Выйди на площадь! Мы будем тебя боготворить!»

И с этой минуты наступили самые трудные дни в моей жизни. Наи-вняги поклонялись мне с утра до вечера, а когда на острове возникали новые дома и сады, они почему-то приписывали их появление моей особе. Я открещивался, горячо возражал, объяснял, что сижу сложа руки. Или праздно слоняюсь по коридорам и залам своего храма, держа над головой позолоченный нимб.

«Мы знаем: ты очень скромный!» – уважительно отвечали наи-вняги и приносили в жертву овцу, нанося ощутимый урон своему скотоводству.

Но самое тяжёлое испытание выпадало на мою долю по утрам, когда мне прямо в постель приносили кипы свежих газет со всего мира – их аккуратно слал по почте кто-то, пожелавший остаться неизвестным, – и я с горечью читал в светской хронике самые подробные описания пышных праздников, которые то и дело устраивались в мою честь. Некий таинственный корреспондент, прятавшийся за псевдонимом Правдивый Наблюдатель и якобы аккредитованный при моём храме, не жалел цветистых эпитетов. Они повергали меня в отчаяние. Но особенно страдала от них моя бедная беззащитная скромность. Она прямо таяла на глазах. И я понял, что, если её не спасти, мной непременно овладеет зазнайство. Но как это сделать? Где ты, моя пресловутая находчивость, воспетая в рассказах моих современников?

Однажды я, полный печали, вышел на площадь, покорно готовясь принять новую порцию незаслуженных почестей, и, сам не зная зачем, произнёс перед толпой туземцев:

«Теперь у вас в изобилии фрукты и овощи. А было время, ваш остров лежал под толстым панцирем льда. Но отчего лёд растаял, спрашиваю я себя? Небось от горячей воды. Бурлила вода, кипела в глубинах, точно в котле. Но вот кто-то вывел её на поверхность, и кипяток побежал по трубам, лёд растопил и снега, отогрел плодородные почвы и воздух. Или, может, я ошибаюсь и всё было не так? Впрочем, мне уже всё равно». – И я безнадёжно махнул рукой, подчёркивая свою обречённость.

«Нет, ты, как всегда, прав! – возразил толстяк. – Кипяток побежал по трубам и отогрел плодородные почвы. И воздух. Всё было как ты говоришь. А сделал это не кто-то, а один из твоих богоподобных предшественников. Когда-то мы сами пытались, да у нас ничего не вышло».

Как утверждают мои биографы, люди несомненно честные, но введённые в заблуждение, будто бы как раз в этом месте данного приключения я блеснул удивительной проницательностью и, повернувшись к худому высокому наи-вняге, будто бы лукаво спросил:

«Ага, сами пытались? А ну-ка расскажи, как это было».

Не отрицаю, что было, то было. Так и спросил. Только мой взгляд обратился к худому совершенно случайно, а руководило мной вполне понятное в таком случае любопытство. До сих пор наи-вняги казались мне тунеядцами, живущими за счёт чужого труда, а они, выходит, сами пытались работать.

Худой замялся, смущённо потупил глаза и начал:

«А было так… Вспоминать стыдно, божественный!.. В общем, вышел я как-то из хижины ледяной на воздух, поглядел: и здесь лёд кругом. А под ногами, думаю, небось крутой кипяток, вот бы вывести его на поверхность. Только не получится у меня, силы не те, думаю. Взял я железный лом и на всякий случай ударил по толстому ледяному покрову. И как следовало ожидать, ничего у меня не вышло. Только кусок льда откололся. Ну я и ушёл домой, стыдясь своего неумения».

«А что было потом?»

И тут будто бы я взглянул с далеко идущим умыслом на его соседа.

«Да о чём рассказывать, мудрейший?.. Вышел я и гляжу: лежит отколотый кусок льда и вроде панцирь под ним, то есть над горячей водой, уже чуточку тоньше. Вынес я лом и ударил в этом месте. Гляжу: ещё откололся кусок, и всего-то, а до воды далеко, почти как и было. Я плюнул и ушёл, даже лом бросил в сердцах! Зря, думаю, только брался!»

Затем я узнал, что точно так поступил и третий… и сотый его товарищ. И каждый откалывал по куску льда.

«Ударил я, значит, ломом, и потекла горячая вода. А что от этого толку? – рассказывал сто восьмой. – Течёт вода и тут же замерзает. Расстроился я и ушёл».

«А я захотел отвести воду в трубу, да тоже ничего не вышло. И я ушёл, добавил сто девятый, сокрушаясь. – А труба так и осталась торчать».

Сто десятый приставил к трубе ещё один ствол и тоже ушёл. И вдруг я понял, что так, сообща, только не зная об этом, наи-вняги пустили подземные воды в трубопровод и отогрели свой оледеневший остров. И точно так, ещё не подозревая о своём сотрудничестве, они посадили сады, обеспечили себя плодами. Один бросил зерно и ушёл, второй бросил зерно и ушёл… четвёртый… седьмой… десятый…

«Странно, – задумчиво пробормотал я, – почему вы до сих пор не определили свои координаты?»

«Пробовали! Пробовали, да ничего не вышло!» – закричали, замахали на меня руками наи-вняги.

«Широту я рассчитал, а с долготой ничего не вышло», – признался молоденький белокурый туземец и чуть не заплакал от стыда за свою беспомощность.

«А у меня наоборот: есть долгота, а с широтой не выходит», – простодушно пожаловался румяный парень.

«А вы сложите вместе вашу долготу и вашу широту. И будут полные координаты», – и я хитро улыбнулся.

«Бог есть бог», – восхищённо развёл руками румяный.

«Я здесь ни при чём», – запротестовал я, это начала оживать моя было притихшая скромность.

«А кто же, если не вы? Ведь у нас ничего не вышло».

«Это вы сделали сами. Только вдвоём. И это создано вами! – И я жестом обвёл окружающий нас прекрасный ландшафт. – Всё, всё замечательное, что есть на острове, сотворено вашими руками!»

Толпа туземцев ахнула, а кто-то из них простонал:

«Всемогущий! Зачем ты смеёшься над нами?»

«Всезнающий! Твои утверждения – прости! – фантастичны!» – воскликнул толстяк.

Он задел меня за живое, я ещё никогда не ошибался!

«Ладно, – сказал я, принимая вызов. – Сейчас вы убедитесь сами