Пуговицы - Ида Мартин

мы на следующей же остановке в каком-то промышленном районе. Я чувствовала головокружение и тошноту, как при похмелье, Томаш, тщательно застегиваясь, тяжело дышал.

– Вот мы дали, – рассмеялся он.

Я посмотрела на часы. Семь сорок. Влажное лицо и губы тут же схватил колючий ветер.

– Ты меня сводишь с ума, – укоризненно сказал он. – Можешь пообещать, что после того как я скажу тебе кое-что, это останется между нами и ты никогда никому об этом не расскажешь?

Я кивнула.

– У меня есть деньги. Надины. Много. Она копила на квартиру и поддельные паспорта. Я собираюсь летом, когда сдадим ЕГЭ и со школой все закончится, уехать отсюда. Куда-нибудь в другой город. Наверное, в Питер. Оформим с Дашей новые документы, чтобы Марк нас не нашел, купим квартиру, я поступлю в универ, найду работу, и станем жить нормальной жизнью, как обычные люди. Хочешь поехать с нами?

– Значит, это правда? Насчет старика и Корсакова?

– Да какая разница?! К нам это не имеет никакого отношения. Это Надина история, и мне все равно, где она взяла деньги. Наймем Даше репетиторов, чтобы в школу не пришлось ходить и разыгрывать спектакль с родителями. Если есть деньги, можно не ходить в школу. В Питере очень здорово. Мы с мамой часто ездили туда, еще до рождения Дашки. Там есть такие дома, где можно из окна выйти прямо на крышу. Это город крыш, мостов и ветра. Я хочу трехметровые потолки, огромные окна и кровать на полу.

– В Питере все время сыро и холодно.

– Тебе сейчас холодно?

– Сейчас нет.

– Это потому, что ты со мной. И там тоже не будет. Только до этого времени нужно постараться сделать так, чтобы больше ничего не происходило и не случалось, чтобы все шло тихо, спокойно, чтобы все были довольны и никто на нас внимания не обращал. А потом, потом… будем жить, как захотим.

– Я не знаю, как я захочу. Мне и здесь-то многое непонятно.

– Не переживай, разберемся. На новом месте все будет по-другому. Я тебе обещаю. Поступишь куда-нибудь, будешь учиться на экскурсовода или фотографа или устроишься работать в магазинчик свежей выпечки недалеко от дома. Там всегда жарко и еда есть. Будешь приносить нам пончики и ватрушки.

– Хочешь, чтобы я разжирела?

– Не разжиреешь, это я тоже обещаю. – Он крепко обнял меня.

– Звучит заманчиво.

– Я все сделаю сам, от тебя потребуется только собрать вещи.

– Ладно, – после небольшой паузы согласилась я, – это мне, пожалуй, подходит.

Глава 23

Прошло две недели. Выпал снег, нежный и мягкий, лег и не таял. Теперь переносить вечные сумерки стало проще. Утром я вскакивала, боясь опоздать на уборку, а в школу бежала с мыслями о Томаше. Угрозы прекратились, а воспоминание о ночном визите и пугающей надписи постепенно становилось менее реальным, чем сон. Затянувшаяся простуда наконец отступила, и я давно не чувствовала себя так хорошо.

Кощей вернулся без предупреждения. Только я открыла дверь, как сразу услышала ор телевизора, от которого уже успела порядком отвыкнуть. Странно, но я обрадовалась. Кощей, похоже, тоже. Похвалил за порядок. Мы даже обнялись и до вечера общались друг с другом в самом доброжелательном тоне. Я приготовила макароны, как делал Томаш, и Кощей сказал, что в сравнении с больничной едой это сносно. Вместе посмотрели серию криминального боевика, и я почти с интересом выслушала его рассказы про больницу. У меня накопилась к нему тысяча вопросов, но после разговора с Томашем я не спросила ни о чем.

Дыру в заборе возле стройки заделали, настил убрали и все перегородили так, что теперь приходилось идти в обход. На школьном крыльце повесили разноцветную гирлянду, ее веселые огоньки-капельки празднично мигали, и я уже вовсю мечтала о предстоящем Новом годе и о том, как мы будем отмечать его с Томашами. Больше я ничего не узнавала и не выясняла. Все терзающие меня вопросы так и остались без объяснений.

Я собрала их и положила в воображаемый шкаф, набила его до отказа и, придавив коленом, заперла на замок. И хотя повсюду из этого шкафа торчали обрывки воспоминаний, интуитивные предчувствия и недомолвки, заглядывать в него даже одним глазком не стоило, иначе все это барахло могло разом вывалиться и похоронить меня под собой.

Лиза поправлялась, но ее обиженная мама пускать меня к ней категорически запретила. Однако мы переписывались и договорились, что, когда мама перестанет мотаться в больницу каждый день, я к ней приеду. Чувствовала Лиза себя неплохо, только постоянно спала из-за лекарств, и зашитая нога ныла, но выписывать ее пока не собирались.

О случившемся она говорила сдержанно и туманно. Возможно, виной тому было ее болезненное состояние или психологический шок. Я не очень понимала, что можно с ней обсуждать, а чего не стоит. Она психанула, стоило мне завести разговор о Леше. Я хотела повеселить ее и обрадовать, рассказав, что он постоянно мне пишет и спрашивает о ее самочувствии. Но Лиза разозлилась и заявила, что, если бы она хотела об этом знать, не заблокировала бы его и не отписалась. А на вопрос, что случилось, ответила невнятно, что, мол, это неважно.

С Филом и Бэзилом я не общалась. Мы с Томашем сами по себе, они отдельно. Никто никого не цеплял, не ссорился, ничего не выяснял, как будто никогда и не дружили. Липа в школу не ходил с тех пор, как Лиза попала в больницу, но, чтобы он к ней ездил, я не слышала. Зато Женечка стоял возле забора каждый день все такой же несчастный и растерянный. После школы, когда Томаш не работал, мы ехали к нему.

Не думать было приятно. Словно снять с себя грязную, мокрую, вонючую одежду и закутаться в пушистый банный халат. Я даже физикой занималась с удовольствием. Внезапно она стала понятной и логичной. В ней были порядок, структура и зависимость. Все, чего мне так не хватало. Однако наблюдая, как Слава с серьезным видом пишет, обдумывает и объясняет задачки, сосредоточиться у меня не получалось.

– Напряжение на конденсаторе равняется напряжению на концах цепи. Значит, мы можем приравнять эти две величины.

Я рассматривала его руки, пальцы, ладони, широкие запястья, родинки на покрытых темными волосками предплечьях, бицепсы, ключицы, выглядывающие из-под серой домашней футболки, склоненную шею и пульсирующую венку на ней, мочку уха, подбородок и, остановившись на губах, зачарованно наблюдала, как они двигаются. Это было совсем не похоже на то, как я разглядывала его в школе. Тогда я злилась на себя и стыдилась этой слабости. Теперь же радовалась,