Тайна одной саламандры, или Salamandridae - Дмитрий Владимирович Миропольский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У меня не было времени думать, – ответил Одинцов, умолчав насчёт интуиции. – Как Дефорж ушёл, я сразу к вам. И вообще думать – это по вашей части…
Но соображениями он всё же поделился.
Когда повар за ужином расколол «курицу нищего» и выкрикнул три заклинания – на богатство, на удачу и на счастье, – Шарлемань обмолвился, что счастье уже совсем рядом, в одном шаге. А Кашин добавил, что синхротрон поможет сделать этот последний шаг. Очевидно, оба говорили об одном и том же: счастье для них – получить вакцину от смерти, обновлённый Cynops Rex.
Большой Босс понимает, что гости могли догадаться об истинной причине уничтожения второй лаборатории: эксперимент окончен, необходимые данные получены, и препарат почти готов. Если это Кашин – ему стоило пустить Дефоржа и троицу по ложному следу, а не признаваться в том, что синхротрон тоже важен для лечения.
– Какой-то здесь есть подвох, – сказал Одинцов.
– Это не довод, – заметил Мунин.
– Не довод, – поддержала Ева. – Кашин даёт ложный след. Как будто Шарлемань – Большой Босс, а он занимается только своим крутым аппаратом и больше ничего вокруг не видит. Мы сами эвакуировали его из Сиануквиля. Теперь мы вернёмся туда, а он останется здесь работать в безопасности.
Мунин прибавил:
– Кашин – мужик циничный. Он мог просто издеваться. Уверен, что намного умнее нас, и сказал правду, ведь мы всё равно ничего не поймём. Хочет посмотреть, как «Чёрный круг» будет обкладывать Шарлеманя. А сам использует клинику вместо ширмы и закончит проект под носом у Дефоржа.
– Всё проще. Синхротрон удлиняет ложный след, – возразила Ева. – Проверка любой информации – потеря времени. А Кашину остался последний шаг.
– Хорошо, тогда что для вас довод? – спросил Одинцов.
Мунин покосился на Еву.
– Есть хороший пример. После сражения Наполеон спросил у генерала: «Почему ваши солдаты перестали стрелять?» Генерал ответил: «Сир, я могу назвать шестнадцать причин. Во-первых, закончился порох…» И Наполеон оборвал его: «Не продолжайте». Вот что-то такое.
Ева не смогла удержаться от улыбки. Одинцов хмыкнул:
– Наполеон, значит… Ладно, смотрúте. Допустим, в начале девяностых Шарлемань-старший и Кашин объединились в Большого Босса. Старик – номер первый, Кашин – номер второй. Биолог создал «Кинопс», физик – оборудование. Это логично. Теперь старика нет, а Кашин на его место не тянет. – Одинцов взглянул на Мунина. – Как устроена войсковая операция? Генералы занимаются тактическими задачами. Наступают, отступают, занимают оборону, форсируют реки… А командует ими Наполеон, которому известна стратегическая задача. – Одинцов перевёл взгляд на Еву. – Стратегия даёт синергетический эффект. Результат стратегии больше, чем простая сумма тактик. У стратега мозги другие. Наполеон и генерал – это разные уровни понимания. «Кинопс» и синхротрон, или даже самый навороченный шприц в крутом чемоданчике – это разные уровни понимания. Кашин – генерал, но не Наполеон. Вот что-то такое, – закончил Одинцов, подражая Мунину.
– Наполеон тоже сперва был генералом, а ещё раньше – лейтенантом, и пытался поступить на службу в русскую армию, – пробубнил Мунин для порядка…
…потому что понимал: Одинцов прав. Физик не мог занять место биолога и довести до конца грандиозный замысел. Уровень Кашина – блестяще решённая тактическая задача по созданию оборудования. Но это лишь часть стратегической задачи по созданию эликсира бессмертия.
– Я сварю кофе, – объявила Ева.
Кофемашина в баре была заряжена молотыми зёрнами, оставалось только подставлять чашки и нажимать на кнопку.
– Лучшее устройство для конвертации кофе в передовые научные идеи, – сквозь зубы процитировал памятливый Мунин давешние слова Шарлеманя.
– Будем конвертировать, – согласился Одинцов, принимая у Евы чашку.
Дивный густой аромат заставлял трепетать ноздри и будоражил сознание. Кофе давно прижился в Камбодже. Очевидно, его тоже не везли с материка на остров, как и остальные продукты, а выращивали прямо здесь, у Шарлеманя, и обжаривали по местному обычаю на кокосовом масле: поверхность напитка в чашке подёрнулась радужной плёнкой.
Когда машина заурчала, готовя вторую порцию, Мунин вдруг хлопнул себя ладонями по коленям и поднялся.
– Всё, с меня хватит! – заявил он. – Я не хочу ничего конвертировать. Не хочу и не буду.
– Бунт на корабле? – осведомился Одинцов, приподнимая полуседую бровь.
– Никакой не бунт… А хотя бы и бунт! – Мунин выставил вперёд плечо и храбро посмотрел на Одинцова. – Вам же ясно сказали: отбой! Всё закончилось. Дальше Дефорж действует сам, а мы свободны. Чего ещё? Хватит! Хватит обращаться со мной как с мальчиком. Конрад Карлович то, Конрад Карлович сё, встань туда, сядь сюда… Надоело!
– Я не дам тебе кофе, – решила Ева. – Ты очень возбуждённый.
– Вот! – Мунин ткнул в неё пальцем. – Как раз об этом я и говорю. Вам плевать, а у меня жизнь рушится! Делайте, что хотите, а я…
Одинцов громко кашлянул в кулак, и Мунин запнулся.
– А ты? – переспросил Одинцов. – Продолжай, продолжай. Что ты собираешься делать?
– Что надо. Завтра вернусь в Сиануквиль, напишу отчёт, ночью – в Пномпень, утром – первым рейсом в Германию и к вечеру буду в Кёльне у Клары.
Историк старался говорить прежним нахальным тоном, но уверенности в голосе поубавилось. Настораживало спокойствие Одинцова, который кивнул:
– Главное, не тяни. Сдашь отчёт – и езжай. Тут каждый день на вес золота… Знаешь, что? Ты сразу двигай в Пномпень. Сутки сэкономишь. Отчёт мы как-нибудь без тебя осилим. Пусть лучше Клара у тебя на руках умрёт, чем не пойми у кого.
Мунина передёрнуло, когда Одинцов сказал про смерть Клары. Сам он все последние дни даже думать об этом себе запрещал. Его девушка будет жить!
– Почему это Клара… умрёт? – Страшное слово историк произнёс через силу.
– Обязательно умрёт, – сказала Ева по-английски таким же спокойным тоном, что и Одинцов. – А как ты думал? Даже если Кашин – Большой Босс и даже если он выдаст вакцину от старого «Кинопса», никто не бросится сразу колоть её Кларе. Найдутся люди поважнее. Но ты всё равно не узнаешь, выдал он вакцину или нет. И если не выдаст, или Дефорж ошибся и Большой Босс – кто-то другой, а у Кашина нет вакцины, – у Клары тем более нет шансов.
– У неё ремиссия, – упавшим голосом произнёс Мунин.
– Красивое слово, – глотнув кофе, заметил Одинцов, – мне тоже нравится.
– Ремиссия, скорее всего, ненадолго, – продолжала Ева, – иначе Моретти заметила бы ремиссию у всех подопытных, а не только у тех, кому кололи «Кинопс Габриэль». Мы не знаем, полная это ремиссия или какие-то симптомы остались. Наверняка неполная. Мы не знаем, почему исследования на островах посчитали законченными, если у большинства ремиссия вообще не наступила. Кашин сболтнул о синхротроне. Зачем он нужен – мы тоже не знаем. И сколько осталось
