Тайна одной саламандры, или Salamandridae - Дмитрий Владимирович Миропольский

Клара никогда не согласились бы на убийство Большого Босса, а сам Одинцов действительно не смог придумать ничего лучше. Его профессия – защищать людей и, если требуется, убивать того, кто им угрожает. Судьбы человечества волновали Одинцова во вторую очередь, судьбы элиты – в последнюю. А в первую – жизни самых близких, которые оказались на разных чашах весов с жизнью Шарлеманя. О чём тут вообще думать, из чего выбирать? Одинцов принял решение мгновенно.

Когда Чэнь и Кашин примкнули к троице, общими усилиями они сумели выстроить отношения и с «Чёрным кругом», и со страховой группой INSU. Там и там руководители оказались достаточно умными людьми.

Детективное агентство смогло закрыть расследование по делу о препарате Cynops Rex. Все задачи, которые поставил троице бедняга Дефорж, были решены. Ева, Одинцов и Мунин выполнили условия контракта. К тому же в распоряжении «Чёрного круга» оказались бесценные сведения о происходящих изменениях в мире, и генералы не замедлили ими воспользоваться.

Страховщики поняли, что страховые выплаты погибшим пациентам Шарлеманя уже не вернуть, но часть больных ещё можно спасти, если Чэнь и Кашин при содействии троицы удержат клинику на плаву. Главное – пострадавшие и родственники жертв не должны были узнать об истинной роли страховой группы в произошедшем. Компаньоны это гарантировали – в обмен на гарантии собственной безопасности.

Научные перспективы, объединение усилий с нобелиатами, к которым ревновал Шарлемань, и дальнейшая работа над лекарствами от старости для всего человечества, а не для группы элитных крокодилов, выходили за рамки интересов троицы: их занимало собственное здоровье. Родителей Клары успели доставить в клинику, и они тоже поправлялись.

Выздоровление Одинцова отмечали на кораблике Шарлеманя, при полной иллюминации совершая вечерний вояж по рву вокруг клиники. С приходом темноты тридцатиградусная дневная жара отступила, и ветерок, долетавший с моря, создавал обманчивое ощущение прохлады. Гирлянды фонарей вдоль бортов причудливо подсвечивали парк на одном берегу рва и ряды посадок на другом.

Компания расположилась в шезлонгах почти на носу кораблика вокруг низкого круглого стола. Кашин смешивал коктейли для Клары и Чэнь, а сам прикладывался к бокалу арманьяка. Одинцов тоже смаковал арманьяк, мысленно благодаря врачей за разрешение вернуться к прежней жизни и навёрстывая упущенное за последние месяцы.

Мангал стоял у борта возле кормовой надстройки. Мунин пристроил над углями решётку со скатом, а через минуту хлопнул себя по лбу и обернулся.

– Забыл! Представляете?! Я – забыл!

– Что ты мог забыть? – недоверчиво спросила Клара.

– Деревяшка нужна какая-нибудь. Кора или вроде того. – Мунин беспомощно крутил головой по сторонам. – Ската напоследок подкоптить надо… Может, пристанем к берегу по-быстрому?

Одинцов поднялся из шезлонга, выудил из кармана пёстрых штанов обломок пальмовой коры и протянул Мунину.

– Не благодари.

Счастливый Мунин вернулся с подарком к мангалу, а Одинцов не стал садиться. Он залпом допил арманьяк, подождал, пока в груди растечётся тепло, и сказал Еве:

– Ты зря боялась. Тебе очень идёт.

– Чего боялась?

Ева в первое мгновение действительно не поняла, о чём речь, но Одинцов так выразительно смотрел на её круглый живот, обтянутый цветастым платьем…

– Ты говорила, что у тебя мороз по коже от того, что пузо будет расти, – напомнил Одинцов.

Остальная компания прислушивалась к их разговору, даже Мунин отвлёкся от ската. Кораблик малым ходом шёл мимо прибрежной деревни. Несколько местных жителей возились у воды с круглыми лодками тхунг-чай, похожими на большие корзины. Они провожали взглядами ярко освещённое судно и о чём-то галдели.

– Дурак ты, – беззлобно отозвалась Ева. – Любая девочка делает себе живот – вон хоть у Клары спроси. Засовывает под платье подушку и встаёт боком перед зеркалом, как будто беременная… Лет с пяти, наверное… Я об этом до тридцати восьми мечтала. Мало ли, какие глупости женщина говорит? А ты, дурак, поверил…

Ева устроилась в шезлонге поудобнее и обеими ладонями бережно погладила живот.

«Конечно, дурак», – звенело у Одинцова в голове, непривычно лёгкой от арманьяка. Чего было снова лезть? Она приняла решение ещё в Таиланде. Не сказала «да» – это значит «нет». И как раз она-то не дурочка, которая ломается и набивает себе цену, чтобы в конце концов сказать…

– Я тогда погорячилась, – сказала Ева. – Прости. Меня пугало совсем другое.

Одинцов не глядя протянул пустой бокал Кашину, и физик засуетился с бутылкой, чтобы налить новую порцию. «Была не была», – подумал Одинцов, а вслух спросил:

– Ева, ты выйдешь за меня?

Она протянула к нему руки.

– Помоги встать… Осторожно! – и, стоя перед Одинцовым, счастливо улыбнулась: – Да. Да. Да. Я выйду за тебя… Если ты не боишься, что…

– Молчи! – простонала Клара, прижимая кулаки к груди. – Молчи, ради бога!

– Я люблю тебя, – сказал Одинцов. – И мальчик не должен расти без отца.

– Откуда ты знаешь, что это мальчик? – спросила Ева.

Одинцов недоумённо уставился на неё:

– А кто?