Дом душ - Артур Мэкен

мерзости, которые ей предстояли. Ты, читающий эти страницы после моей смерти (если, конечно, я не уничтожу их, прежде чем умереть), ты, открывший коробку и нашедший там этот камень, – понимаешь ли ты, что таится в этом опале?! Ибо однажды ночью моя жена согласилась выполнить то, о чем я просил, – согласилась, хотя горячие слезы струились по ее прекрасному лицу и краска стыда заливала ее шею и грудь. Она согласилась на все – ради меня. Я распахнул окно, и мы в последний раз поглядели вместе на небо и на темную землю. Была чудесная звездная ночь, легкий сладостный ветерок играл ее волосами. Я поцеловал жену в губы, и ее слезы упали мне на лицо. В ту ночь она спустилась в мою лабораторию. Я надежно запер двери, опустил и задернул шторы, чтобы избавить звезды от зрелища этой проклятой комнаты, в центре которой на спиртовой лампе раскалялся тигель. Там я совершил то, что должен был совершить, а затем вывел оттуда существо, переставшее быть человеком. Но на столе в лаборатории остался камень – пылавший, переливавшийся светом, какого никогда не видели человеческие глаза, и лучи пламени сверкали, бились и играли в нем так, что это оживило даже мое давно умершее сердце. Моя жена попросила меня об одном: когда все будет кончено, я должен убить ее. Я сдержал свое слово».

На этом запись обрывалась. Дайсон выронил блокнот, обернулся и взглянул на опал, на его сокровенное пламя. Ужас, бессловесный всепоглощающий ужас захватил его душу. Он вскочил, швырнул камень наземь и с отвращением наступил на него. С застывшим и побелевшим лицом он отскочил от жуткой драгоценности, с минуту постоял, корчась в приступе тошноты, а затем бросился к двери и, весь дрожа, прислонился к ней. В комнате раздалось гневное шипение, словно из клапана под сильным давлением вырвался пар, и Дайсон, оцепенев, увидел, как из самого средоточия камня выплыло облако серовато-желтого дыма и сплелось над камнем, словно клубок разъяренных змей. А затем сквозь желтый дым прорвалось ярко-белое пламя, поднялось высоко в воздух и исчезло, а на полу осталась лишь горстка золы – черная, хрупкая, рассыпавшаяся от первого же прикосновения.

Три обманщика[75]

Пролог

– Я так понимаю, мистер Джозеф Уолтерс тут и заночует? – поинтересовался лощеный, гладковыбритый тип у своего спутника – мужчины, чьи рыжеватые усы соединялись с короткими бакенбардами, а наружность как таковая была не из приятных.

Эти двое стояли у входной двери, коварно ухмыляясь; через некоторое время к ним присоединилась девушка, сбежав по ступенькам. Она была довольно юная, с лицом скорее своеобразным и притягивающим взгляд, нежели красивым, и с лучистыми карими очами. В руке девушка держала аккуратный бумажный сверток. Маленькая компания рассмеялась.

– Не закрывай, – сказал лощеный второму мужчине, когда они выходили, а потом грязно выругался. – Да, оставим входную дверь приоткрытой. Вдруг его кто-нибудь навестит – ну, ты понимаешь.

Усатый с сомнением огляделся по сторонам.

– Разве это благоразумно, Дэвис? – спросил он, задержав руку на плесневеющем дверном молотке. – Не думаю, что Липсиусу[76] понравится. Хелен, а ты что скажешь?

– Я согласна с Дэвисом. Дэвис – мастер своего дела, а ты профан, Ричмонд, и к тому же трусоват. Разумеется, оставь дверь открытой. Но какая жалость, что Липсиус не смог присутствовать! Он бы насладился.

– Верно, – согласился лощеный мистер Дэвис, – этот вызов на запад застиг доктора врасплох.

Троица покинула дом, оставив полуоткрытой входную дверь – облезлую, покрытую трещинами из-за морозов и сырости – и провела некоторое время в молчании под ветхим навесом крыльца.

– Что ж, – заявила девушка, – наконец-то дело сделано. Нам больше нет нужды преследовать молодого человека в очках.

– Мы перед тобой в большом долгу, – любезно сказал мистер Дэвис. – Доктор это признал перед уходом. Но разве не следует кое с кем проститься? Со своей стороны, подле сего живописного, но изветшалого жилища хочу пожелать всего хорошего моему приятелю мистеру Бертону, торговцу антиквариатом и всякими диковинками, – с этими словами он приподнял шляпу и отвесил театральный поклон.

– А я, – подхватил Ричмонд, – желаю расстаться с мистером Уилкинсом, личным секретарем, чье общество, должен признать, меня слегка тяготит.

– В добрый путь, мисс Лалли, а заодно и мисс Лестер, – проговорила девушка, сопровождая свои слова прелестным реверансом. – Таинственное приключение закончилось, представление отыграно.

Мистер Дэвис и дама преисполнились угрюмого блаженства, а вот Ричмонд нервно подергал себя за бакенбарды.

– Что-то я сам не свой, – признался он. – Видал в Штатах вещи и похуже, но от его плаксивых воплей мне сделалось дурно. И запах… впрочем, я никогда не мог похвастать крепким желудком.

Трое друзей отошли от двери и неторопливым шагом двинулись по дорожке, некогда усыпанной гравием, а ныне поросшей зеленым мхом, сочным и влажным. Был прекрасный осенний вечер, и тусклый солнечный свет падал на желтые стены старого, заброшенного особняка, выделяя гангренозные следы разложения, черные потеки из прохудившихся водосточных труб, шершавые пятна обнажившейся кирпичной кладки, зеленую морось чахлого бобовника у крыльца и неровные разводы у самой земли – там, где глина, над которой курился пар, постепенно одерживала верх над обветшалым фундаментом. Местечко было странное, беспорядочное, с построенной лет двести назад центральной частью, выступающими из черепичной крыши слуховыми окнами и двумя крыльями в георгианском стиле; эркеры достигали второго этажа, а две башенки с куполообразными крышами, некогда выкрашенные в ярко-зеленый, выцвели до невзрачной серости. На дорожке валялись разбитые садовые вазы, и от жирной земли поднимался густой туман; запущенные кусты, превратившиеся в спутанную и бесформенную массу, источали запах сырости и скверны, и над всем одичалым имением витала атмосфера, наводящая на мысли о раскопанной могиле. Трое друзей окинули угрюмым взглядом сорные травы и крапиву, буйно разросшуюся на газонах и клумбах; заметили они и унылый пруд посреди бурьяна. Там, над маслянистой зеленой пеной, вытеснившей кувшинки, стоял на камнях ржавеющий Тритон и трубил в разбитый рог погребальную песнь; а дальше, за обвалившимся забором и отдаленными лугами, стволы вязов перечеркивали алое сияние утопающего светила, будто прутья решетки.

Ричмонд содрогнулся и топнул ногой.

– Пойдем-ка прочь, да поскорей, – проговорил он, – тут нам больше делать нечего.

– Нечего, – подтвердил Дэвис, – наконец-то с этой историей покончено. Какое-то время я думал, нам ни за что не поймать джентльмена в очках. Он был умным малым, но – Господь свидетель! – под конец капитулировал. Точно вам говорю, когда я коснулся его руки в баре, он весь побелел. Но где он мог спрятать интересующую нас штуковину?