Дом душ - Артур Мэкен

него шляпу и покатил по мостовой к моим ногам. Конечно, я подхватил шляпу и, прежде чем вернуть владельцу, бросил на нее взгляд. Шляпа эта сама по себе могла бы рассказать целую историю жизни: когда-то ее сделали на заказ в мастерской на Пиккадилли, но теперь даже нищий не поднял бы ее, если бы нашел в канаве. Вручая шляпу владельцу, я поднял на него глаза – передо мной стоял доктор Блэк. Странное совпадение, не правда ли? Но Боже, Солсбери, как он переменился! Когда я впервые увидел доктора Блэка на крыльце его дома в Харлесдене, у него была отличная осанка, он шагал уверенно и прямо, как человек в самом расцвете сил. Теперь передо мной стояло какое-то съежившееся и жалкое существо, слабое, скорчившееся, со впалыми щеками и поседевшими волосами. Ноги его дрожали и подгибались, в глазах мерцало отчаяние. Он поблагодарил меня за спасение шляпы, добавив:

– Мне бы, наверное, не удалось ее поймать. В последнее время я разучился бегать. Ветреный день, не правда ли, сэр?

Затем доктор отвернулся, собираясь продолжить свой путь, но мне удалось незаметно втянуть его в разговор и сделать так, что мы вместе отправились в восточную часть города. Кажется, он был бы не прочь избавиться от меня, но я не собирался выпускать его из рук, и в конце концов он привел меня к жалкому домишке на какой-то обшарпанной улице. Это был самый мерзкий и заброшенный из лондонских кварталов, какой мне только довелось увидеть на своем веку. Дома были безобразными, даже когда их только что построили, а теперь они еще и пропитались сыростью и, казалось, готовы были в любую минуту завалиться набок и рассыпаться на куски.

– Я живу здесь, – сказал доктор Блэк, указывая на крыльцо. – Нет, не в передней части, а там, сзади. Мне здесь очень спокойно. Сегодня я не могу позвать вас в гости, но как-нибудь, если вы захотите…

Я поймал его на слове и заявил, что буду очень рад навестить. Он удивленно взглянул на меня, не понимая, с какой стати я – или вообще кто-нибудь – должен им интересоваться, и я ушел, оставив его неловко возиться с ключами. Думаю, вы оцените мое искусство, если я скажу, что всего за несколько недель сделался закадычным другом доктора Блэка. Я никогда не забуду, как впервые вошел в его комнату: искренне надеюсь, что мне никогда больше не придется увидеть такого запустения, такой нищенской берлоги. Отсыревшие обои, с которых давным-давно изгладился не только рисунок, но даже следы рисунка, оскверненные зловещими испарениями здешних мест, отстали от стены и висели тяжелыми складками. Только в углу комнаты можно было распрямиться в полный рост, а вид шаткой и грязной кровати вкупе с запахом разложения, пропитавшим эту комнату, едва не заставили меня бежать оттуда без оглядки. Когда я вошел, доктор Блэк медленно пережевывал кусок хлеба. Похоже, он не очень обрадовался тому, что я сдержал свое слово, но тем не менее встретил меня любезно и, перебравшись на кровать, уступил единственный стул. Я начал регулярно навещать его, но хотя нам часто доводилось пускаться в долгие разговоры, он ни словом не обмолвился ни о Харлесдене, ни о своей покойной жене. Видимо, полагал, что мне ничего не известно об этой истории, или думал, мне и в голову не придет, что всеми уважаемый врач из Харлесдена и нищий отшельник на задворках Лондона – одно и то же лицо. Странный это был человек, и нередко, когда мы вели за трубкой неторопливый разговор, я пытался понять, в здравом ли он уме, ибо самые безумные фантазии Парацельса или розенкрейцеров показались бы нормальной научной теорией по сравнению с теми идеями, которые он совершенно спокойно и трезво излагал в своей мрачной пещере. Однажды я осмелился сделать ему замечание. Сказал, что кое-что в его теориях противоречит как положениям науки, так и всем известным на сей день эмпирическим фактам.

– Отнюдь, – возразил он. – Это не противоречит всем фактам, ибо я располагаю данными, полученными опытным путем. Я не имею дела с непроверенными гипотезами, и я дорого заплатил за доказательства. Есть некая область знания, о которой вам ничего неизвестно, от которой ваши мудрецы отшатываются, словно от опасной заразной болезни. И правильно делают, но я вошел туда. Если бы вы знали, если б вы хоть на миг могли вообразить, что можно сотворить в нашем богоспасаемом мире (а быть может, два или три человека и впрямь отважились на это), ваша душа содрогнулась бы от ужаса. Я показал вам один только внешний покров, одну лишь оболочку подлинного знания. Само оно означает смерть и бывает страшнее смерти для тех, кто им овладел. Люди твердят, что в мире случаются странные вещи, но они и понятия не имеют о том ужасе, который таится непосредственно среди них, который всегда неотступно следует за ними.

Этот человек зачаровал меня своими рассуждениями, и я был огорчен, когда дела заставили меня на пару месяцев покинуть Лондон: мне порядком не хватало наших разговоров. Вернувшись, я почти сразу же отправился навестить его, но на двойной звонок, которым я привык его вызывать, никто не ответил. Я позвонил еще раз, и еще, и уже собирался уходить, когда дверь наконец отворилась, и неряшливо одетая женщина спросила, что мне тут понадобилось. Судя по ее взгляду, она приняла меня за сыщика в штатском, явившегося за кем-нибудь из ее жильцов, но когда я спросил, дома ли мистер Блэк, она уставилась на меня с совсем другим выражением лица.

– Нет тут никакого мистера Блэка, – сказала она. – Он помер. Уже шесть недель как помер. Я все думала, что у него не в порядке с головой или что-то в жизни не ладится. Каждое утро, с десяти до часу, он отправлялся на прогулку, а тут как-то утром в понедельник вернулся домой, пошел в свою комнату, запер за собой дверь – и вдруг, только мы сели обедать, оттуда раздался такой вопль, что я подумала: на этот раз точно упаду без чувств! И тут мы слышим: он топает ногами и бежит вниз по лестнице, весь вне себя, и орет, и ругается так, что прямо стыдно слушать. Кричит, будто у него украли какое-то сокровище. А потом он свалился прямо в коридоре, и мы решили, что он помер. Отнесли его в комнату и уложили в постель, муж побежал за доктором, а я осталась при нем. Смотрю, окно-то и вправду распахнуто, а на полу валяется