Дом душ - Артур Мэкен

часы, что уже десять с лишним. В дверь постучали, вошел его друг мистер Дайсон и, по своему обыкновению, сел в кресло, чтобы молча закурить.

– Вы знаете, Филлипс, – сказал он наконец, – что я всегда был поборником сверхъестественного. Помню, как вы утверждали, сидя в этом самом кресле, что в литературе нельзя использовать ни чудесные, невероятные элементы, ни странные совпадения, и настаивали, что это неправильно, поскольку чудесных и невероятных вещей не бывает, а странные совпадения на самом деле не играют роковой роли в людских жизнях. Должен заметить, даже окажись этот аргумент верным, я не согласился бы с вашим выводом, поскольку считаю, что теория «критики жизни»[81] – полная чушь; однако я отрицаю вашу предпосылку. Сегодня вечером со мной приключилось нечто из ряда вон выходящее.

– Поистине, Дайсон, весьма рад это слышать. Разумеется, я возражаю против ваших доводов, какими бы они ни были; но, если вы по доброте душевной поведаете о своем приключении, ваш рассказ меня развлечет.

– Что ж, случилось примерно следующее. Я весь день усердно трудился; на самом деле, почти не отходил от своего старого письменного стола с семи часов вчерашнего вечера. Хотел опробовать идею, которую мы обсуждали в прошлый вторник, – помните, про фетишиста?

– Да, помню. Получилось ли у вас что-нибудь толковое?

– Да; вышло лучше, чем я рассчитывал; но пришлось преодолевать колоссальные трудности – общеизвестные мучения, что стоят между замыслом и его воплощением в жизнь. Как бы то ни было, я закончил нынче вечером, около семи часов, и решил, что не помешает глотнуть свежего воздуха. Вышел и некоторое время бесцельно бродил по улицам; история все еще вертелась у меня в голове, и я не очень-то понимал, куда иду. Я угодил в тихие места к северу от Оксфорд-стрит, если следовать по ней на запад – изысканный жилой район, средоточие стукко[82] и обитель благоденствия. Снова повернул на восток, сам того не понимая, и уже в полной темноте очутился на мрачной улочке, плохо освещенной и безлюдной. В тот момент я не имел ни малейшего представления, где нахожусь, но впоследствии узнал, что это было не так уж далеко от Тоттенхэм-Корт-роуд. Я шел прогулочным шагом, наслаждаясь спокойствием; по одну сторону виднелся, похоже, задний фасад какого-то большого магазина; ряды пыльных окон устремлялись в ночь, торчали какие-то приспособления для подъема тяжелых товаров, похожие на виселицы, а на нижнем этаже виднелись широкие двери, плотно закрытые и запертые на засов – все выглядело темным и необитаемым. Дальше расположился огромный мебельный склад-пантехникон[83]; напротив него высилась мрачная глухая стена, неприступная, как будто тюремная, затем была штаб-квартира какого-то добровольческого полка, и въезд во двор, где фургоны ожидали нанимателей; это оказалась, если можно так выразиться, улица без жителей, и там крайне редко попадались окна, в которых мелькнул бы огонек. Я изумлялся тому, до чего же странный покой и полумрак воцарился столь близко к одной из шумных главных магистралей лондонской жизни, как вдруг услышал стремительный топот – кто-то сломя голову мчался по тротуару; и вот прямо перед моим носом из узенького проулка, ведущего во внутренний двор или что-то в этом духе, как снаряд из катапульты, вылетел мужчина и отшвырнул на бегу некий предмет. Миг спустя незнакомец скрылся из вида, свернув на другую улицу, и я едва успел осознать случившееся; впрочем, я не думал про мужчину, в отличие от кое-чего другого. Как уже было сказано, он что-то выбросил; оно прочертило в воздухе сверкающую линию и быстро покатилось по тротуару, а я невольно ринулся следом. Штуковина, похожая на блестящий полпенни, постепенно теряла скорость, зато свернула к сточной канаве, где на мгновение замерла у края решетки, чтобы потом сгинуть в канализации. Кажется, я вскрикнул от неподдельного отчаяния, хотя не имел ни малейшего представления, за чем погнался; потом увидел, к своему величайшему облегчению, что предмет моих интересов не упал в коллектор, а лег плашмя на две перекладины решетки. Я наклонился, подобрал находку и сунул в карман, а когда собрался продолжить путь, вновь услышал топот бегущих ног. Не знаю, что мною двигало, но я нырнул во внутренний двор или что-то в этом духе, где и спрятался в тени как сумел. В нескольких шагах от того места, где я стоял, вихрем промчался мужчина, и я ощутил необычайное удовлетворение от того, что пребывал в укрытии. Мне не удалось как следует разглядеть его лицо, но я успел заметить блестящие глаза и оскаленные зубы, а также жуткий нож в руке, при виде которого я подумал, что джентльмену номер один не поздоровится, если второй грабитель – или кто бы то ни было – его настигнет. Поверьте мне, Филлипс, охота на лис – достаточно захватывающее занятие, когда чистый голос охотничьего рожка разносится в утреннем зимнем небе, лают гончие и устремляются вперед охотники в красных рединготах, но ничто не сравнится с охотой на человека, и именно ее я на краткий миг узрел этой ночью. В глазах второго мужчины была жажда убийства, их с первым разделяло секунд пятьдесят. Надеюсь, этого оказалось достаточно.

Дайсон откинулся на спинку кресла, снова раскурил трубку и задумчиво затянулся. Филлипс начал расхаживать туда-сюда по комнате, размышляя над рассказом о воплощенной смерти, что с поблескивающим в свете фонарей клинком мчится по тротуару; о ярости преследователя и ужасе преследуемого.

– Ну, – сказал он наконец, – и что же вы спасли из сточной канавы?

Дайсон вскочил, не скрывая сильнейшей растерянности.

– Понятия не имею. Даже не подумал взглянуть. Давайте сделаем это вместе.

Он порылся в кармане жилета, вытащил маленький блестящий предмет и положил его на стол. Там, под лампой, вещица вспыхнула, лучась великолепием редкостного, старинного золота; рельефное изображение и буквы выделялись, четкие и резкие, словно лишь месяц назад их отчеканили на монетном дворе. Двое мужчин склонились над находкой, а потом Филлипс поднес ее к лицу и внимательно изучил.

– Imp. Tiberius Cæsar Augustus, – прочитал он легенду, а затем взглянул на реверс монеты и застыл в изумлении, чтобы в конце концов повернуться к Дайсону с ликующим видом. – Вы понимаете, что нашли?

– Очевидно, древнюю золотую монету, – холодно прозвучало в ответ.

– Совершенно верно: это одна из золотых монет императора Тиберия. Нет, погодите. Та самая золотая монета императора Тиберия. Взгляните-ка на реверс.

Дайсон взглянул и увидел отчеканенное изображение фавна, стоящего в зарослях тростника над ручьем. Черты крошечного лица поражали обилием тщательно проработанных деталей; оно казалось прекрасным и, вместе с тем, жутким, вследствие чего