Странные вещи - Эли Браун

Минута, и рядом плеснула вода. Лед под ногами Клевер заскрипел и потрескался. Девочка бросилась к берегу.

Глубоко на дне Ледяной Крюк и Уголь вступили в единоборство. Пройдут дни, а может быть, недели, прежде чем лед полностью растает, но главное, Цапля больше никогда не пройдет по земле. Лед и огонь уравновесят друг друга и вернут жизнь озеру Саламандра. Пройдет время, и никто не будет знать, что там внизу в бесконечном вальсе вечно кружатся две могущественные диковины.

Идя по опустевшей деревне, Клевер спрашивала себя, сколько же еще вещей на свете таят в себе скрытые свойства диковин? И не является ли вселенная только пеной, плавающей по волнам под воздействием невидимых сил.

Но, может быть, закат – это всего лишь закат?

Как говаривал ее отец:

– Хватит с нас и простого мира. Кувшина, чтобы просто держать в нем воду. Иглы, чтобы просто тянуть нить.

Журналу, который Клевер взяла у мистера Агата, было уже десять лет, но это был более свежий выпуск, чем ломкие страницы номеров вдовы Хеншоу. Клевер нашла себя. Там было написано: «Не подтверждено… Несгораемое Дитя». Но теперь она была чем-то большим. Ее сформировал не только огонь, но и тьма, и тайны, и надежда, и любовь.

Она шла по поросшей мхом кладбищенской дорожке. При виде могилы Константина ее глаза засияли – его похоронили на почетном месте, на вершине небольшого холма. Кто-то даже вырезал на мыльном камне надпись:

Константин Элкин

1780–1822

Врач и друг для всех

Опустив голову, Клевер стояла молча, подбирая слова.

– Они слишком потратились на камень, – сказал Константин.

Клевер обернулась и отчетливо увидела призрак отца: заостренную бородку, выбеленные солнцем поля шляпы, почувствовала запах сосновых игл и копченой форели.

– Я прощаю тебя, – сказала Клевер.

– Прощаешь меня? – в его голосе слышалась улыбка.

– Сначала я думала, что это я во всем виновата, – продолжала она. – Потом решила, что виноват ты. И стала ненавидеть тебя за то, что ты скрывал правду. За попытку мной управлять. Но сейчас я понимаю, от чего ты пытался меня защитить. Я знаю, что все, что ты делал… я знаю, что это была любовь.

Константин посмотрел на Клевер со странной смесью обожания и тревоги на лице. Потом коснулся ее щеки.

– Это вселяет надежду, – сказал он.

– Я нарушила обещание, – призналась Клевер. – Стала коллекционером. Это грязно и опасно, но у меня не было выбора. Я не стала таким врачом, каким ты хотел меня видеть. Но я попыталась остановить кровотечение. Я остановила Кобальта. Остановила браконьеров и не позволила Оберну совершить худшее. Я лицом к лицу встретилась с призраками, которые тебя преследовали. – Клевер вытерла слезы. – И искала диковины, которые ты похоронил. Я нашла себя. Я нашла маму. Она тебя любила.

– Что же будет дальше с моей чудесной Клевер?

По голосу Константина было ясно, что он больше не беспокоится.

– Не знаю пока, но у меня твердая рука. У меня есть собственные инструменты, и я учусь ими пользоваться. Теперь ты можешь отдохнуть.

Он кивнул, снял шляпу и провел рукой по волосам, как будто вздремнуть было хорошей идеей. А потом он ушел.

Клевер сняла с шеи пробирку с одуванчиками и высыпала семена на могилу отца. Сорняки вырастут, упрямые и красивые дикой суровой красотой, а еще они будут распространяться все дальше, поколение за поколением.

Подходя к дому, Клевер услышала стрекот и вздрогнула. Но на дереве оказался не гнус, а та сварливая белка, которая каким-то образом умудрилась пережить противоестественную зиму, несмотря на поврежденную лапу. Задняя лапа зверька запуталась в рыболовной сети. Он фыркал и бранился на нее, охраняя свой хрупкий мирок, даже когда Клевер все же удалось приманить его черствой булочкой с изюмом из остывшей кухни вдовы Хеншоу.

Не торопясь, Клевер накрыла белку корзиной для белья и, крепко держа за голову, срезала с лапки узел. Зверек был в ярости, но, когда он бросился обратно под защиту опавших деревьев, лапе уже стало заметно лучше. Потом Клевер наколола дров и сложила их в поленницу за кухней. Было приятно справляться с этими небольшими трудностями, обходясь только собственными руками.

Конечно, где-то еще оставались гнусы. Клевер подозревала, что они могли следовать за ней на расстоянии – осиротевшие, несчастные, не знающие сна создания. Шляпу Кобальта девочка, не придумав ничего лучше, засунула на дно бочонка с солью, но ей казалось, что из кладовки все еще слышится ее шепот.

Неделю спустя, к тому времени как на потрепанном желтом фургоне приехали Несса и вдова Хеншоу, лед на озере уже раскололся на нефритовые айсберги, плавающие в теплой воде. Несса отправилась вверх по течению реки ловить мальков, чтобы выпустить их в озеро, а вдова привела в порядок свою брошенную печь и, напевая, занялась ее растопкой.

Глубокий ожог на щеке Нессы – травма, которую она даже не заметила во время битвы – не пропал, а превратился в бледный шрам, как Клевер ни мазала его мазью с календулой и окопником. Запах женьшеневого бальзама, который приготовила Клевер, заставил Нессу сморщиться, но она согласилась, что пользы от него уж точно больше, чем от эликсира Бликермана.

Клевер очень мало говорила – буря в ее сердце еще не утихла, и разговаривать было нелегко. Но она охотно смеялась над шутками Нессы, а ела так, будто никогда раньше еды не видела. Она помогала вдове готовить огромные порции, находя в стряпне отраду, возясь в кладовке, до отказа набитой продуктами.

Пошла вторая неделя их совместной жизни. Несса посвистывала в оловянный свисток и напевала пробные отрывки баллады об их приключениях, а Клевер помешивала суп из белой фасоли, приправленный копченой рыбой, розмарином и кедровыми орешками. В перерывах между песнями вдова Хеншоу, вороша кочергой тлеющие угли, рассказывала истории о годах в Обществе и размышляла, не вернуться ли ей снова к той старой главе своей жизни. Едва разлив по тарелкам суп, они услышали, что на мосту кто-то свистит.

Клевер вскочила и, выхватив Пистолет из потрепанного саквояжа, отправилась посмотреть, кто пришел.

Это оказались не браконьеры и не вернувшиеся односельчане. На мосту стояла Маргарет, внучка Желтой Мыши, в сопровождении двух пеших разведчиков. На Маргарет был расшитый бисером пояс, а смотрела она все так же хмуро, как запомнилось Клевер.

Маргарет подняла руки, показывая, что безоружна.

– Ты кое-что обронила, – сказала она, открывая висящий на бедре кошель. Оттуда выглянула кукольная головка.

– Сюзанна! – воскликнула Клевер, а Кукла выскочила и, пробежав по мосту, крепко, до синяков, обняла ее ногу. Клевер подняла ее и осмотрела. Сюзанну починили с любовью, обшив руки новым полотном. Ее тельце, туго набитое свежей шерстью, теперь было украшено низками красных и желтых бус. Кукла выглядела лучше прежнего. Даже ее глаза-пуговицы сияли от пчелиного воска.

Сюзанна раскинула