Только ты и я - Лор Ван Ренсбург

– Тебе никто не поверит! – фыркает Стивен.

– Вот как? Интересно почему?..

– Разве ты забыла?.. Это же ты сняла на выходные этот дом. Одного этого достаточно, чтобы понять: ты сама все подстроила, а потом попыталась свалить вину на меня.

Его губы изгибаются в улыбке превосходства, но самоуверенность покидает его довольно быстро – в первую очередь потому, что мое лицо не выражает того шока, того потрясения, какое он ожидал на нем увидеть. Больше того, на его улыбку я отвечаю улыбкой, исполненной еще большего превосходства и уверенности. Моя улыбка и мое молчание очень быстро превращают его самообладание в пыль, которую я развею по ветру.

– Знаешь, в чем состоит главная проблема современного человека? – говорю я. – У него слишком много кредитных карточек, поэтому он часто не замечает, когда с одной из них исчезает некая сумма. В большинстве случаев такой человек думает, что он сам ее на что-то потратил и забыл. Вот тебе пример, Стивен: скажи, когда ты в последний раз сверял расходы по своей кредитке «МастерКард»?

Он предпочитает не отвечать, но это детская тактика, которая ничего не скрывает. Я читаю ответ по его стиснутым зубам, по его сжатым губам и вспыхнувшим щекам.

– Номер кредитки, заполненный онлайн бланк заказа и электронный адрес – вот и все, что потребовалось, чтобы ты арендовал этот дом на уик-энд. Кстати, хозяйка миссис Уинслоу считает, что твоя просьба убрать отсюда обычный телефон, чтобы нас никто не беспокоил, была весьма, гм-м… романтичной.

Стивен продолжает молчать. Молчание понемногу обретает материальность, твердеет, запирая его внутри как в раковине. Он знает, что я права. Знает, что проиграл. И он наконец-то начинает принимать меня всерьез. В его глазах вспыхивает еще более сильная ненависть. Его намерения написаны на его окаменевшем лице: он отчаянно хочет причинить мне боль. Сильную боль. К счастью, я уже не маленькая глупая девочка, которая играет в игру, правил которой не знает.

Я – Франкенштейн, он – мое чудовище.

– Так вот, – продолжаю я, – я сделаю официальное заявление и приложу к нему доказательства: фотографии, электронные письма, СМС-сообщения и дневник Венди. А еще я расскажу, как ты себя вел. Полицейские наверняка сфотографируют мою рассеченную губу и синяки у меня на запястьях и бедрах, которые ты оставил мне вчера. Ну а потом я поеду в Ричмондскую подготовительную и поговорю с ее директором, с деканом Барнард-колледжа, напишу в департамент образования и свяжусь с администрацией Колумбийского университета.

При упоминании колледжей, принадлежащих к Лиге плюща, его взгляд заволакивается совершенно уже непроницаемым мраком. Зубы Стивен сжимает так сильно, что мне кажется – еще немного, и они начнут крошиться. При каждом вдохе его грудь так высоко вздымается, словно оттуда пытается вырваться на волю нечто опасное и злобное.

– Я расскажу им то же, что и в полиции, – этого будет достаточно, чтобы администрация приняла соответствующие меры. Ну и напоследок я обращусь в прессу и расскажу там свою историю, точнее – твою историю. Я расскажу о Венди и покажу ее письмо, в котором она пишет, что «очень боится того, что ты можешь с ней сделать». Я добьюсь, чтобы мои материалы появились в средствах массовой информации, и тогда полиция будет просто вынуждена возобновить расследование гибели моей подруги.

– Как ты сама сказала, это только история… Твое слово против моего. На самом деле у тебя нет ничего, кроме бумажных копий нескольких электронных сообщений и пары скверных фотографий. Это не улики, Элли! – Он не говорит, а буквально рычит на меня, окончательно отбросив маску благовоспитанности, под которой так долго скрывал свой истинный нрав. С презрительной гримасой он смотрит, как я достаю что-то из сумочки и подношу к его лицу. Мгновение – и его глаза распахиваются во всю ширь: он прекрасно понимает все значение сцены, запечатленной на фотографии, о существовании которой Стивен до этой минуты не подозревал. На снимке блаженно улыбается явно несовершеннолетняя девушка: разгоряченное лицо, щеки все еще цветут румянцем после недавнего оргазма, пряди кудрявых рыжих волос перепутались после контакта с подушкой. На заднем плане распростерся Стивен, он обнажен. Простыня прикрывает срам, но черты лица видны отлично, несмотря на любительское качество и странный угол съемки.

Я медленно складываю фото и прячу в чашечку лифчика, где уже лежит один снимок. Стивен яростно, с присвистом дышит: ему трудно смириться с существованием этой фотографии, что не мешает ему в полной мере оценить ущерб, который она способна нанести его жизни и его карьере. Это улика, которая способна уничтожить, сжечь дотла все, чем он так дорожит.

– Неужели ты вообразил, будто она отдала тебе единственную копию? – насмешливо говорю я и киваю. – Можешь не отвечать. По глазам вижу – так ты и думал.

Я делаю шаг вперед и наклоняюсь так низко, что мои губы почти касаются его уха. Я даю ему обещание, которое засядет у него в мозгу и будет свербеть, пока он не сможет думать ни о чем другом.

– Ты даже не представляешь, сколько хороших знакомых было у моего отца в прессе и в министерстве юстиции. И кое-кто из них не откажется помочь его единственной дочери. К тому моменту, когда власти и я с тобой покончим, твоя репутация превратится в ошметки, а твое имя будет окончательно втоптано в грязь. После того как ты отбудешь свой срок за связь с несовершеннолетней, изнасилование второй степени, убийство и неправомерное лишение свободы, имя Стивена Хардинга можно будет найти разве что в национальном регистре преступников, совершивших половые преступления, а отнюдь не в научных журналах и альманахах.

Стивен слушает не шевелясь. Он даже не моргает, но я вижу, как набухли жилы на его шее, как натягиваются путы на его запястьях. Мои слова достигли цели.

– Но, как я уже говорила, у тебя есть выбор. Ты можешь помешать всему этому осуществиться и спасти свою драгоценную репутацию. В памяти коллег ты навсегда останешься честным человеком, отличным преподавателем и талантливым ученым. И лучше сделать все сейчас, чем покончить с собой в тюрьме через год или около того. Как ваше мнение, профессор?

В камине за моей спиной громко стреляет сучок – последняя жалоба кедровой древесины, испепеленной жадным пламенем. Стивен все так же глядит в темноту за окнами и пытается решить, каковы будут качество и продолжительность его дальнейшей жизни.

Нелегкий выбор, согласна. Особенно для него.

Я сажусь на краешек дивана, подсунув ладони под себя – иллюзия контроля, и слегка наклоняюсь вперед, ожидая его решения. Наконец он готов. Он поворачивает голову и пристально глядит мне в глаза, не моргая и не отводя взгляда. В камине снова стреляет сучок.

– Мне снова нужно в туалет, – твердо заявляет Стивен.

57

Элли протяжно вздыхает и встает с дивана.

– Ты просто оттягиваешь неизбежное.

– Можешь думать как тебе больше нравится, но я уверен – тебе