Фрейд и психоанализ - Юнг Карл Густав

[646] Очевидно, она использовала свой опыт, чтобы найти защитную формулу, с помощью которой могла открыто выражать свои фантазии совершенно невинным способом.

[647] Этот пример ясно показывает, как пациенты используют знания, приобретенные в ходе анализа. Они пользуются ими в целях символизации. Вы попадаетесь в собственные сети, если верите в фиксированные, неизменные символы. Такое случалось со многими психоаналитиками. Посему любая попытка проиллюстрировать конкретную теорию сновидениями, возникающими в процессе анализа, заведомо обманчивое и рискованное предприятие. Доказательством могут служить только сновидения лиц, не подвергавшихся никакому влиянию извне. В таких случаях следовало бы исключить еще телепатическое чтение мыслей. Но если вы допускаете такую возможность, вам придется подвергнуть пересмотру многие другие вещи, включая судебные вердикты.

[648] Хотя элемент внушения требует самого пристального внимания, не следует заходить слишком далеко. Пациент – это не пустой мешок, который мы можем набить чем угодно; он приносит с собой свое особое содержимое, которое упрямо сопротивляется внушению и снова и снова выдвигается на первый план. Аналитические «внушения» искажают выражение, но не содержание, в чем я имел возможность убедиться бесчисленное множество раз. Выражение меняется неограниченно, но содержание фиксировано; добраться до него можно лишь со временем, да и то с большим трудом. Будь это иначе, суггестивная терапия была бы во всех смыслах самым эффективным, благодарным и легким методом из всех, настоящей панацеей. К сожалению, это не так, как охотно подтвердит каждый честный гипнотизер.

[649] Возвращаясь к вашему вопросу о том, возможно ли, чтобы пациенты обманывали аналитика, используя – пусть непроизвольно – присущий ему способ выражения, замечу, что это действительно серьезная проблема. Аналитик должен проявлять максимальную осторожность и самокритичность, дабы не позволить сновидениям пациента сбить себя с пути. Можно сказать, что пациенты почти всегда, в той или иной степени, используют в сновидениях способ выражения, усвоенный при анализе. Так, интерпретации более ранних символов в последующих снах будут использоваться как новые символы. Например, сексуальные ситуации, которые в более ранних сновидениях проявлялись в символической форме, в более поздних сновидениях часто появляются уже «неприкрыто» – опять же, в символической форме – как доступные анализу выражения скрытых за ними идей иной природы. Таким образом, весьма распространенное сновидение о кровосмесительном сожительстве отнюдь не является «неприкрытым» содержанием, но сновидением столь же символическим и поддающимся анализу, как и все другие. Прийти к парадоксальной идее, что такой сон следует понимать буквально, возможно только в том случае, если придерживаться сексуальной теории невроза.

[650] То, что пациент может водить аналитика «за нос» в течение более или менее длительного времени посредством преднамеренного обмана и неумышленных искажений, возможно, как и во всех других областях медицины. Но этим больной больше всего вредит самому себе, ибо за каждый обман и каждую увертку ему приходится расплачиваться обострением старых симптомов или возникновением новых. Обман настолько невыгоден ему самому, что рано или поздно он от него откажется.

[651] Что касается техники анализа, то лучше обсудим этот вопрос при личной встрече.

IX

От д-ра Лоя

23 февраля 1913 г.

[652] В вашем письме от 18 февраля я хотел бы, прежде всего, выделить самый конец, где вы так метко определяете роль элемента внушения в психоанализе: «Пациент – это не пустой мешок, который мы можем набить чем угодно; он приносит с собой свое особое содержимое, с которым приходится считаться». С этим я полностью согласен, и мой опыт это подтверждает. Вы добавляете: непроизвольные аналитические внушения оставят это содержание нетронутым, но выражение, подобное Протею, может быть искажено беспредельно. Следовательно, это своего рода «мимикрия», с помощью которой больной пытается убежать от аналитика, загоняющего его в угол и временно кажущегося ему врагом. Это продолжается до тех пор, пока благодаря совместным усилиям пациента и аналитика – первый спонтанно раскрывает свое психическое содержание, второй только интерпретирует и объясняет – анализ не высветит самые темные уголки психики пациента, в результате чего он сам сможет видеть истинные отношения, делать правильные выводы и применять их к своей будущей жизни. Эта новая жизнь будет следовать линии наименьшего сопротивления – или лучше сказать, наименьших сопротивлений – как «компромисс со всеми обстоятельствами», в справедливом балансе боли и удовольствия. Не нам произвольно решать за пациента, как обстоят дела и что принесет ему пользу; это решает его собственная природа. Другими словами, мы должны взять на себя роль повитухи: она может вывести на свет божий только уже живого ребенка, но при этом должна избежать ряда ошибок, чтобы ни ребенок, ни мать не пострадали.

[653] Все это мне совершенно ясно. Это общеизвестный принцип, приложенный к психоанализу: никогда не насилуй природу! Я также понимаю, что психоаналитик должен следовать за пациентом по явно «ошибочным путям», если, конечно, он хочет, чтобы пациент пришел к собственным убеждениям и освободился раз и навсегда от инфантильной зависимости от авторитета. Люди учатся на собственных ошибках; так и человечество в целом не всегда двигалось по прямой дороге, а лишь путем частых ошибок создало условия для своего нынешнего и будущего развития. Думаю, вы согласитесь со мной, что многие невротики заболевают отчасти потому, что теряют инфантильную веру в авторитет. Они в ужасе стоят над обломками своей веры, ибо не могут найти замену, которая бы указала им дальнейший путь. Таким образом, они остаются зажатыми между инфантилизмом, от которого не желают отказываться, и серьезными задачами настоящего и будущего (нравственный конфликт). Я также ясно вижу, особенно в таких случаях, насколько вы правы, когда говорите: было бы ошибкой пытаться заменить утраченную веру верой в новый авторитет, ибо последняя была бы полезной ровно столько, сколько она существует. Таким образом, вы выносите вердикт намеренному использованию суггестивного воздействия в психоанализе и пониманию «переноса на аналитика» как цели аналитической терапии. Я больше не оспариваю ваше утверждение: «Всякое вмешательство со стороны аналитика является грубой технической ошибкой. Так называемая случайность – закон и порядок психоанализа». Более того, я полностью согласен с вами, когда вы говорите, что альтруизм присущ человеку с рождения, как стадному животному. Обратное было бы странно.

[654] Я склонен считать, что первичны не эгоистические, а альтруистические инстинкты. К ним относятся: любовь и доверие ребенка к матери, которая его кормит, нянчит, лелеет и ласкает; любовь мужчины к женщине, понимаемая как растворение в чужой личности; любовь к потомству, забота о нем; любовь к родственникам и т. д. Эгоистические инстинкты, напротив, обязаны своим существованием стремлению к исключительному обладанию предметом любви: желанию всецело обладать матерью, не делясь ею с отцом, братьями и сестрами; желанию единолично обладать женщиной; желанию обладать драгоценностями, одеждой и т. д. Но, возможно, вы скажете, что это парадокс, и что инстинкты, альтруистические или эгоистические, возникают в сердце человека вместе, и что каждый инстинкт амбивалентен по своей природе. Но я спрашиваю: действительно ли наши чувства и инстинкты амбивалентны? Может, они биполярны? Можно ли вообще сравнивать качества эмоций? Действительно ли любовь есть противоположность ненависти?

[655] Как бы то ни было, хорошо, что социальные императивы заложены в человеке как врожденная необходимость. В противном случае плохо бы пришлось нашему цивилизованному человечеству, подчиненному лишь законам, навязанным извне: когда бы прежняя религиозная вера в авторитет угасла, мы бы неизбежно впали в полную анархию. Тогда мы могли бы спросить себя: не лучше ли было силой поддержать подлинно религиозную веру в авторитет, как это было в Средние века? Несомненно, блага цивилизации, стремящейся предоставить каждому индивиду столько внешней свободы, сколько возможно, не нарушая при этом свободы других, стоят такой жертвы, как свобода исследования. Но эпоха насилия против природы прошла, цивилизованное человечество оставило этот ложный путь не по капризу, но повинуясь внутренней потребности, а потому мы можем с радостным предвкушением смотреть в будущее. Человечество, неуклонно продвигаясь вперед в своем познании и подчиняясь своему собственному внутреннему закону, обязательно найдет свой путь через руины веры в авторитет к нравственной автономии личности.