Фрейд и психоанализ - Юнг Карл Густав

[686] Внесенные дополнения позволят читателю второго издания ознакомиться с новейшими взглядами цюрихской школы.

[687] Что касается критики, с которой столкнулось первое издание этой книги, то я рад, что мои сочинения были восприняты английскими критиками с гораздо большей непредубежденностью, нежели немецкими. В Германии они были встречены молчанием, порожденным презрением. Я особенно благодарен д-ру Агнес Сэвилл за исключительно проницательную критику в журнале «Медикал пресс». Я также признателен д-ру Т. У. Митчеллу за исчерпывающий обзор, опубликованный в сборнике «Труды общества психических исследований»[159]. Некоторые возражения у д-ра Митчелла вызвало мое «лжеучение» относительно каузальности. Он убежден, что я вступаю на опасный (ибо ненаучный) путь, когда ставлю под сомнение универсальную достоверность каузальной точки зрения в психологии. Я разделяю его чувства, но, по-моему, природа человеческого разума вынуждает нас занять финалистическую позицию. Нельзя отрицать, что с психологической точки зрения мы изо дня в день живем и работаем в соответствии с принципом направленной цели, а также принципом причинности. Психологическая теория должна обязательно приспособиться к этому факту. Тому, что явно направлено к цели, не может быть дано сугубо каузалистическое объяснение. В противном случае мы бы пришли к выводу, выраженному в знаменитом изречении Молешотта:[160] «Man ist was er isst» (Человек есть то, что он ест). Мы всегда должны помнить, что каузальность – это точка зрения. Она подтверждает неизбежную и неизменную связь последовательности событий: а-б-в-я. Поскольку это отношение фиксировано и, согласно каузальной точке зрения, должно быть таковым, то при логическом рассмотрении порядок может быть и обратным. Финальность тоже есть точка зрения. Она эмпирически оправдана существованием последовательности событий, причинная связь которых очевидна. Однако смысл ее можно постичь только сквозь призму конечных продуктов (финальных результатов). Обычная жизнь изобилует такими примерами. Каузальное объяснение должно быть механистическим, если мы не собираемся постулировать метафизическую сущность как первопричину. Например, если принять сексуальную теорию Фрейда и придать первостепенное психологическое значение функции половых желез, то мозг следует рассматривать как придаток половых желез. Если мы подойдем к венской концепции сексуальности, со всем ее смутным всемогуществом, строго научным образом и сведем ее к физиологической основе, то придем к первопричине, согласно которой психическая жизнь представляет собой, по большей части, напряжение и расслабление половых желез. Если мы на мгновение предположим, что это механистическое объяснение «истинно», то это будет истина, которая исключительно досадна и жестко ограничена по своему охвату. То же касается утверждения, что половые железы не могут функционировать без адекватного питания, из чего следует, что сексуальность есть вспомогательная функция питания. Истинность этого утверждения составляет важную главу в биологии низших форм жизни.

[688] Выбирая подлинно психологический подход, мы стремимся установить значение психологических явлений. Знание, из какой стали сделаны различные части локомотива, на каком заводе она изготовлена и из какого рудника добыт металл, ничего не говорит нам о функции локомотива, то есть о его значении. Но «функция», как она понимается современной наукой, ни в коем случае не является исключительно каузальным понятием; это понятие финалистическое, или «телеологическое». Нельзя рассматривать психику только с каузальной точки зрения; мы обязаны рассматривать ее и с финалистической позиции. Как замечает д-р Митчелл, невозможно представить каузальную детерминацию, имеющую финалистический аспект. Это было бы очевидным противоречием. Однако теория познания не обязана оставаться на докантовском уровне. Кант ясно показал, что механистическая и телеологическая точки зрения не являются конституентными (объективными) принципами – свойствами объекта, но представляют собой сугубо регулятивные (субъективные) принципы мышления и как таковые не противоречат друг другу. Я могу, например, с легкостью составить следующую тезу и антитезу:

Теза: Все возникло в соответствии с механистическими законами.

Антитеза: Некоторые вещи возникли не только в соответствии с механистическими законами.

На это Кант отвечает: Разум не может доказать ни то ни другое, ибо сугубо эмпирические законы природы априори не могут дать нам детерминативный принцип относительно потенциальности событий.

[689] Современная физика была вынуждена перейти от идеи чистого механицизма к финалистической концепции сохранения энергии, поскольку механистическое объяснение признает только обратимые процессы, тогда как в реальности процессы природы необратимы. Это обстоятельство привело к концепции энергии, которая стремится к ослаблению напряжения и, следовательно, к дефинитивному конечному состоянию.

[690] Обе эти точки зрения – и причинную, и финалистическую – я считаю необходимыми, но в то же время хотел бы подчеркнуть, что со времен Канта мы пришли к пониманию того, что они не антагонистичны, если их рассматривать как регулятивные принципы мышления, а не как конституентные принципы самой природы.

[691] Говоря о рецензиях на эту книгу, я должен упомянуть, что некоторые из них кажутся мне весьма далекими от цели. Удивительно, но многие мои оппоненты не могут отличить теоретическое объяснение, предложенное автором, от фантастических идей, порожденных пациентом. В частности, в этом повинен один из критиков, обсуждавший статью «О значении чисел в сновидениях». Ассоциации с цитатами из Библии, приведенные в этой работе, как заметит любой внимательный читатель, представляют собой не мои произвольные толкования, а зашифрованную конгломерацию, исходящую вовсе не из моего мозга, а из сознания пациента. Обвинения в мистицизме, выдвигаемые против меня вышеупомянутым критиком, лишь обнажают глубину его непонимания. Нетрудно увидеть, что эта конгломерация точно соответствует бессознательной психологической функции, из которой берет начало весь мистицизм чисел – пифагорейский, каббалистический и так далее, вплоть до самой глубокой древности. Между тем мой критик убежден, что на английской почве аналитическое исследование выявило бы меньше «порочных идей» (!), чем на «развращенном» континенте («Судя по всему, данным исследователям не повезло столкнуться с людьми низких моральных качеств и носителями упаднической культуры, и возникает сам собою вопрос, удалось бы достичь тех же самых результатов, проводись работа в отдалении от той выгребной ямы, которая более известна как Центральные империи».)[161] Имею честь уведомить своего критика, коего впору поименовать господином Тартюфом[162], что половину моих пациентов составляют честные и достойные швейцарцы, а вторую половину – представители пуританской культуры Новой Англии.

[692] Я признателен всем моим серьезным рецензентам и, что доказывает предыдущий параграф, ценю тех, кто умеет веселить.

Д-р Юнг,

Июнь 1917 г.

XIV

Значение отца в судьбе индивида

Jahrbuch für psychoanalytische und psychopathologische Forschungen (Лейпциг), I (1909), 155–173. В 1909 году перепечатано в виде брошюры. Второе издание (Вена, 1927) появилось с кратким предисловием. Третье издание, сильно переработанное и дополненное, вышло в свет в 1949 году (Цюрих). Четвертое издание состоялось в 1962 году в Цюрихе. Текст публикуется по последнему изданию.

Предисловие ко второму изданию

Этот небольшой очерк, написанный семнадцать лет назад, заканчивался словами: «Остается надеяться, что опыт грядущих лет позволит глубже проникнуть в эту темную область, на которую я смог пролить лишь мимолетный свет, и откроет больше о тайной мастерской Гения, определяющего нашу судьбу». Опыт более поздних лет действительно изменил и углубил наши представления о многих явлениях; некоторые из них предстали в совершенно ином свете. Так, я убедился, что корни судьбы и психики уходят гораздо глубже «семейного романа» и что не только дети, но и родители суть лишь ветви одного великого дерева. Работая над проблемой материнского комплекса, описанного в книге «Метаморфозы и символы либидо»[163], я осознал, каковы глубинные причины этого комплекса; почему не только отец, но и мать выступают столь важным фактором в судьбе ребенка. Это не потому, что им самим присущи те или иные человеческие слабости или достоинства, но потому, что они первыми запечатлевают в детском разуме те таинственные и могущественные законы, которые управляют не только семьями, но и целыми народами, даже всем человечеством. Под «законами» я разумею не законы, изобретенные человеческим умом, но законы и силы природы, средь которых человек ходит словно по лезвию бритвы.