Фрейд и психоанализ - Юнг Карл Густав

[627] Если пациент сам является врачом, его привычка все знать лучше других может оказаться чрезвычайно утомительной. С умными коллегами целесообразно провести основательную теоретическую дискуссию. С ограниченными и фанатичными пациентами приступайте сразу к анализу. В бессознательном таких людей вы всегда найдете союзника, который никогда вас не подведет. Самые первые сновидения показывают жалкую несостоятельность их критики, так что от всего здания якобы научного скептицизма не остается ничего, кроме личного тщеславия. У меня был весьма забавный опыт в этом отношении.

[628] Лучше всего предоставить пациентам возможность говорить свободно и ограничиться указанием на те или иные связи. Когда сознательный материал исчерпан, мы переходим к сновидениям, дающим сублиминальный материал. Если пациент утверждает, что не видит снов или забывает их, то обычно имеется еще какой-то сознательный материал, который требует выявления и обсуждения, но удерживается в силу сопротивления. Когда сознание опустошено, на первый план выступают сновидения, которые, как вы знаете, являются главным объектом анализа.

[629] Как проводить анализ и что говорить пациенту, зависит, во-первых, от материала, с которым предстоит иметь дело; во-вторых, от мастерства аналитика; и в-третьих, от способностей пациента. Должен подчеркнуть, что никто не должен проводить анализ иначе, как на основе досконального знания предмета, что означает доскональное знание соответствующей литературы. Без этого все можно только испортить.

[630] Не знаю, что сказать вам еще. Буду ждать ваших дальнейших вопросов.

[631] Что касается нравственности и просвещения, то позвольте заметить, что эти вещи относятся к более поздней стадии анализа, в ходе которой они решаются – или должны решаться – сами собой. В психоанализе нет готовых рецептов!

VII

От д-ра Лоя

16 февраля 1913 г.

[632] Вы пишете, что для знакомства с психоанализом необходимо основательное знание литературы. Я согласен, но с одной оговоркой: чем больше читаешь эту литературу, тем яснее видишь, как много противоречий существует между разными авторами, и не знаешь – пока не приобретешь достаточного опыта, – какой точке зрения следует отдать предпочтение, ибо зачастую утверждения не сопровождаются какими бы то ни было доказательствами. Я, например, думал (на основании моего собственного опыта суггестивной терапии), что перенос на аналитика может существенным образом влиять на излечение пациента. Но вы пишете: «Мы, психоаналитики, делаем ставку не на веру пациента, а на его критику». В противовес этому Штекель утверждает (см.: «Результаты психоаналитической терапии» в Zentralblatt fur psychoanalyse, III, 1912–13, стр. 176): «Любовь к аналитику может стать силой, способствующей выздоровлению. Невротики никогда не выздоравливают из-за любви к себе, они выздоравливают из-за любви к аналитику. Они делают это, чтобы доставить ему удовольствие…» И здесь, конечно, акцент сделан на силе внушения, не так ли? И все же Штекель считает себя чистым психоаналитиком. С другой стороны, вы отмечаете в своем письме от 28 января: «Личность аналитика является одним из главных факторов исцеления». Не следует ли трактовать это так: если психоаналитик внушает пациенту уважение, если он достоин его любви, пациент последует его примеру, чтобы доставить ему удовольствие, и постарается преодолеть свой невроз с тем, чтобы исполнить свои человеческие обязанности в самом широком смысле этого слова?

[633] Полагаю, от всей этой неопределенности и сомнений можно избавиться только тогда, когда приобретешь достаточный личный опыт. Опыт покажет, какая процедура лучше всего отвечает особенностям личности врача и дает лучшие терапевтические результаты. Это еще одна причина, почему так важно самому подвергнуться анализу, познать себя. Я полностью согласен с вашим отрицательным определением психоанализа: психоанализ не является ни анамнезом, ни методом исследования, подобным тесту интеллекта, ни тем более психокатарсисом. Но ваше положительное определение, что «психоанализ есть метод обнаружения линии наименьшего сопротивления в развитии гармоничной личности», кажется мне применимым только к лености пациента, но не к высвобождению сублимированного либидо и приложению его к новой жизненной цели.

[634] Вы говорите, что при неврозе отсутствует единая направленность, ибо противоположные тенденции препятствуют психической адаптации. Верно, но не будет ли психическая адаптация совершенно различной в зависимости от того, на что перенаправит излечившийся пациент свою жизнь: на избегание боли (линия наименьшего сопротивления) или на достижение наибольшего удовольствия? В первом случае он будет более пассивным и просто примирится с «трезвой действительностью» (Штекель, с. 187). Во втором случае он будет воодушевлен чем-то или кем-то и «преисполнен энтузиазма». Но что определяет активность или пассивность в его «второй» жизни? На ваш взгляд, возникает ли этот определяющий фактор спонтанно в ходе анализа? Должен ли аналитик тщательно избегать склонения чаши весов в ту или иную сторону посредством своего влияния? А если он позволит себе канализировать либидо пациента в определенном направлении, не утратит ли он вообще право называться психоаналитиком, и не следует ли считать его в таком случае «умеренным» или «радикальным»? (Ср.: у Фюртмюллера в «Метаморфозах фрейдовской школы», Zentralblatt, III, с. 191.) Впрочем, думаю, что вы уже ответили на этот вопрос в своем письме от 11 февраля: «Любое вмешательство со стороны аналитика является грубой технической ошибкой. Так называемая случайность – закон и порядок психоанализа». Но это предложение, вырванное из контекста, возможно, передает не весь смысл, который вы в него вкладываете.

[635] Что касается разъяснения пациенту сути психоаналитического метода до начала анализа, то тут вы, очевидно, согласны с Фрейдом и Штекелем: лучше слишком мало, чем слишком много. Знание, которое навязывается пациенту, все равно остается полузнанием, а полузнание порождает «желание знать больше», что только мешает анализу. Итак, после краткого объяснения мы сначала даем пациенту возможность высказаться, кое-где указывая на значимые связи, а затем, когда сознательный материал будет исчерпан, переходим к сновидениям.

[636] Но здесь я сталкиваюсь с другим препятствием, о котором я уже упоминал в нашей устной беседе: пациент перенимает тон, язык или жаргон аналитика (будь то в силу сознательного подражания, переноса или просто назло, дабы поразить аналитика его же собственным оружием). Как же избежать генерации всевозможных фантазий о якобы реальных травмах раннего детства и сновидений, кажущихся спонтанными, но в действительности прямо или косвенно, хотя и непроизвольно, внушенных врачом?

[637] Я уже говорил вам, что пациенты Фореля (см. его работу «О гипнотизме») видели во сне то, что хотел он. Я сам легко повторил этот эксперимент. Но если аналитик не хочет ничего внушать, должен ли он бо́льшую часть времени молчать – разве что при интерпретации сновидений предложить пациенту собственное толкование?

VIII

От д-ра Юнга

18 февраля 1913 г.

[638] Не могу не согласиться с вашим замечанием, что в психоаналитической литературе царит большая путаница. В настоящее время в сфере теоретической оценки аналитических результатов развиваются разные точки зрения, не говоря уже о многочисленных индивидуальных отклонениях. Наряду с почти исключительно каузальной концепцией Фрейда возникла на первый взгляд абсолютно противоречащая ей чисто финалистская теория Адлера, хотя в действительности она представляет собой не что иное, как важное дополнение к теории Фрейда. Я придерживаюсь скорее среднего курса, допуская обе точки зрения. Неудивительно, что в отношении основных вопросов психоанализа, ввиду их особой сложности, имеются существенные разногласия. В частности, проблема терапевтического эффекта психоанализа настолько трудна, что было бы поистине удивительно, если бы мы достигли окончательной уверенности в этом вопросе.