Истоки инквизиции в Испании XV века - Бенцион Нетаньяху

они согласились сменить веру. Точно так же «маленькие люди», осадившие замок Жиронелия (в окрестностях Жироны) потребовали, чтобы евреи перешли в христианство или покинули город[468]. Аналогичные свидетельства есть и в других источниках. Рафаэль Рамирес де Арельяно, изучивший документы, относящиеся к Кордове, отмечает двойное направление агитации Мартинеса, когда он суммирует события в городе: «Жители Кордовы, под предлогом заставить евреев перейти в католицизм, вошли в худерию и в замок (который находился там), разграбляя все, что попадет под руку, и убивая каждого еврея, стоящего на их пути»[469]. Этот же «предлог» отражался и в издевательских насмешках, которым хулиганы подвергали осажденную общину Валенсии. «Архиепископ Севильи, — сказали они, — пришел со своим крестом, чтобы крестить евреев, и те, кто не крестятся, умрут»[470]. Касаясь агитации Мартинеса перед мощным взрывом в Севилье, Суньига говорит, что она отражала «новую невоздержанность», отмечая, что Мартинес «хотел обратить евреев почти что силой»[471].

И действительно, кампания Мартинеса 1391 г. представляла собой единственное погромное движение в еврейской истории, которое начертало на своем знамени крещение евреев, Мартинес якобы не хотел обидеть евреев, он только хотел сделать им добро. Таким образом он сумел мобилизовать многие нейтральные и менее антисемитские элементы населения, заявляя о том, что он ведет кампанию обращения евреев в христианство — позитивную, законную, общепринятую кампанию, — и только если евреи будут упорствовать в своем предательстве, то будут наказаны, как они того заслуживают. Мы должны помнить обо всем этом, чтобы понять быстрое распространение кампании (что означает поддержку различных слоев общества) и, превыше всего, ее важнейшие последствия.

Результатом этой кампании было появление большого количества «новых христиан». Крещение евреев в 1391 г. не состоялось бы в таком масштабе, если бы погромная кампания велась в стиле движений 1096, или 1190, или 1348, или 1649 гг., то есть если бы ее первичной целью было бы уничтожение, а не обращение евреев в христианство. Дело повернулось таким образом потому, что именно обращение, а не уничтожение евреев было объявленной целью атак. Это облегчило переход многих евреев в христианство, и так родилась проблема новообращенных.

II. Павел из Бургоса

I

Никто из испанских крещёных евреев не сделал таких огромных усилий для обращения в христианство всего испанского еврейства, и никто не добился в этом большего успеха, чем Соломон га-Леви, главный раввин Бургоса, который перешёл в христианство во время погромов 1391 г. Впоследствии он стал известен под разными христианскими именами — Пабло де Санта Мария, или Пабло де Картахена, или епископ Бургоса (в латинской теологической литературе — Episcopus Burgensis), но он также упоминается в испанских источниках как Пабло де Бургос[472].

Он родился в Бургосе где-то около 1352 г. в богатой еврейской семье с хорошими связями, происходящей, очевидно, из Арагона[473]. Его воспитание шло по обычному тогда пути среди состоятельных людей Пиренейского полуострова. Оно включало в себя все разделы традиционного еврейского знания, средневековую философию и некоторые науки[474]. От еврейских философов, в особенности от Маймонида и его учеников в XIII–XIV вв., дорога, ведущая к христианским схоластам, известным своим тяготением к рационализму, была коротка. Будучи в той или иной мере последователями Аристотеля и носителями «философской правды», схоласты выражали взгляды хотя и пропитанные христианскими идеями, но всё же частично приемлемые для еврея, изучающего философию, точно так же как могли вызвать восхищение труды Аверроэса, несмотря на их внешний мусульманский лоск. Традиционно принято считать, что Павел пришёл в восторг от трудов Фомы Аквинского[475], и нет никакой нужды оспаривать это утверждение.

Его обширные знания еврейской литературы и владение источниками еврейского закона сыграли как минимум частичную роль в его назначении на пост главного раввина Бургоса. Но отличное знание латыни привело его к знакомству с антиеврейскими христианскими авторами, начиная с Отцов Церкви, и, зная их аргументы против евреев и иудаизма, он мог привести контраргументы, чтобы оспорить их. Во второй половине XIV в. Испания, и в особенности Кастилия, изобиловала теологическими диспутами между христианами и евреями. Павел использовал свои обширные знания, проницательный ум и полемический талант для защиты еврейской веры от её критиков. Он стал известен как среди евреев, так и среди христиан в качестве блестящего защитника еврейского дела[476].

В XIV в. еврейская община Бургоса была одной из трёх ведущих общин Кастилии не только из-за своей многочисленности и богатства, но и благодаря своему серьезному политическому влиянию в Кастильском королевстве[477]. Однако положение главного раввина большой общины не удовлетворяло амбиции Соломона га-Леви. Он стремился к положению при дворе, какое было у многих евреев, занимавших позиции при кастильском дворе до начала 80-х гг. Будучи лидером бургосской общины и членом одной из её богатых семей, он мог с лёгкостью войти в контакт с руководителями администрации и попытаться пробить себе дорогу к дипломатической службе. Возможно, он приблизился к этой цели, так как мы знаем, что в 1388 г. он был отправлен королём Хуаном I вместе с несколькими представителями двора и знатными людьми в качестве заложников Кастилии в Англию[478]. Заложники должны были гарантировать приданое, которое Хуан I обязался выплатить герцогу Ланкастерскому в соответствии с контрактом о браке между дочерью герцога Каталиной и сыном Хуана Энрике. Чтобы продемонстрировать свою приверженность королю, Соломон вполне мог предложить свою кандидатуру для этой цели, что было и не слишком приятным, и довольно рискованным делом. Это был единственный известный нам случай, когда еврей играл подобную роль в средневековом королевстве, и мы можем заключить, что его кандидатура была принята не потому, что он был евреем и раввином, а вопреки этому факту. Он был богат и высоко ценился при дворе.

Должно быть, Соломон га-Леви полюбил стиль жизни христианской аристократии[479], как и схоластическую и философскую христианскую литературу. Не исключено, что дебаты, которые он вёл с христианскими учёными, заставившие его изучать труды христианских авторов против евреев, привели его к заключению, пусть не признанному открыто, что в некоторых вопросах христианская точка зрения обоснована, авторитетно изложена и опровергаема с трудом. Это, однако, не значит, что он нашёл, что находится ближе к христианству, чем к иудаизму. Скорее вопросы, сомнения и неопределённость, с которыми он сталкивался в процессе своих исследований, постепенно сделали его скептиком. Он мог понять, что, используя одну и ту же тактику схоластики и так же точно основываясь на Священном Писании, можно доказать справедливость любого вероисповедания, включая христианство, или наоборот, сомнительность любой веры, не исключая еврейскую. В любом