Феникс (СИ) - Колышкин Владимир Евгеньевич

   Прожекторы корабля световыми перстами протыкают первобытный мрак планеты, освещая участок авральных работ. Дождь льет как из поливального шланга толстыми струями. Из боязни опоздать, я не успел надеть непромокаемую накидку и, как был одетым в корабельную одежду для отдыха, присоединяюсь к работающей команде.

   Под вихрями враждебными мы должны были не только натянуть укрывочный материал, но и закрепить его как следует, чтобы наши труды и материал не унесло ветром.

   Мы героически сражаемся с десятками квадратных метров непромокаемого материала, норовившего взлететь в воздух и утащить тебя за собой, как воздушный шар переполненный гелием. Огромные ветвистые молнии светятся по 3 - 5 секунд кряду, а яркость их столь высока, что кажется, будто взрываются атомные бомбы. Последующий затем грохот, раскалывавший небо и землю, еще больше подтверждает эту мысль. Раскисшая земля - очень плохая опора для ног. Мы часто падаем в жидкую грязь, перемазываемся с ног до головы и становимся похожими на чертей или грешников в аду.

   Наконец, мы одолеваем сопротивление взбесившейся стихии и усталые, но гордые собой, разбредаемся по каютам.

   Промокший до нитки, пропитанный водой как губка, невероятно грязный, я шлепаю босыми ногами по полу коридора и мечтаю скорее оказаться под горячими струями душа. Войдя в санблок, я сворачиваю к универсальным гигиеническим кабинам и дергаю ручку первой же двери. На мое счастье кабина уже освободилась.

   Гигиенические кабины действительно универсальны - оборудованы всем необходимым: унитазом, умывальником, душем и мини-прачечной. Я стал сдирать с себя прилипшую к телу мокрую, грязную одежду и бросать эти неопрятные комки в загрузочную камеру стиральной машины. Захлопнув смотровое, оно же загрузочное, окно, я нажимаю кнопку пуска. Процесс, как говорится, пошел. Процесс стирки, сушки, глажки. А я тем временем поворачиваюсь к душу передом, к дверям задом.

   И тут дверь отворяется - так всегда случается, когда забываешь запереть защелку - и в кабину ко мне входит Калерия Борисовна, одетая в ярко-красный шелковый халат, туго обтягивающий ее сдобную фигуру. На фоне серых стен она смотрится как яркий цветок.

   Но первая моя реакция на ее появление - истерично-типическая.

   - Сюда нельзя! Ко мне нельзя! - ору я на нарушителя святых законов уединения, и, став боком, прикрываюсь растопыренными пальцами.

   - Почему это к вам нельзя? - наивно спрашивает Калерия Борисовна спокойным голосом и начинает журить меня игривым тоном, при этом, как бы машинально, закрывает задвижку двери. - Нехорошо чураться народа.

   - Послушайте, так же нельзя... - жалуюсь я вполне искренне и иду на нее, неуклюже сгорбившись, боком, как краб, с намерением выдавить плечом непрошеную особу из кабины.

   Наскакиваю на упругое препятствие - я отброшен назад. Я смущен.

   - У вас спина грузчика, - говорит Калерия Борисовна, прикасаясь рукой к моему телу. - У, какие мышцы твердые! А кожа нежная, как у десятиклассника, никогда бы не подумала...

   - Какая, к черту, кожа, - бурчу я, опять становясь боком, как на дуэли. - Я весь в грязи с головы до ног.

   - Это ничего, я не боюсь грязи, - говорит она с придыханием и дергает завязки своего халата; он с шелестом скользит по ее телу и цветком увядает возле ее ног. - Ты не хочешь меня обнять?

   "Черт побери, она же голая! - удивляется моя совесть.

   "А ты как думал, болван? - ехидно вякает мое либидо. - Хватай ее и трахай! она за этим сюда и пришла".

   Зачем себя обманывать, соглашается мое объединенное "Я", ведь я хочу эту женщину. И даже не конкретно ее, а просто женщину. Любую.

   - А как же Додик? Он этого не переживет, - говорю я, делая последнюю уступку своей совести, одновременно поворачиваюсь к ней лицом и больше не скрываю своего возбуждения.

   - Ух, ты! - невольно вырывается у нее восклицание. - От меня не убудет, - отвечает она, плотно ко мне прильнув.

   Этим действием она словно бы нажала на некий рычаг, и мои руки автоматически смыкаются на ее бедрах.

   Ну что ж, думаю я, если ты хочешь грязной любви, то - пожалуйста... Я мажу грязью ее нежные бока, спину, тяжелые груди. Слившись в объятиях, мы скользим относительно друг друга как два червяка. Потом мы взаимно впиваемся губами, подобно двум вампирам, готовых высосать из партнера кровь. На губах ее уже давно чувствовался тот специфический вкусо-запах особого секрета, который усиленно вырабатывает в такие моменты некая женская железа, дабы привлечь самца.

   Скользнув змеей по моему телу, она разворачивается ко мне спиной. Я сжимаю ладонями ее напряженное вымя так, что она стонет от боли и удовольствия. Я бросаю эту истомившуюся кобылицу, эту Кавалерию Борисовну на умывальник. Она упирается руками в раковину, выставив свой соблазнительный зад в грациозном изгибе спины. Я легко въезжаю в ее парадные ворота, которые она активно движет мне навстречу. От ее горячего дыхания стало запотевать зеркало умывальника, словно увиденное его смутило. И только бесстыжая Калерия глядела на меня сквозь этот туман и громким прерывающимся голосом стала вдохновлять мужчину на безостановочные атаки, требуя усилить натиск.

   В нашу дверь кто-то постучал. Потом послышались скребущие звуки и скулеж, похожий на собачий, когда она просит хозяина пустить ее, гулену, домой. Может, это был Додик? Пришел заявить свои права на Калерию Борисовну - свою законную супругу, которая в этот миг так нахально и грязно предавалась прелюбодеянию с художником Колосовым в общественной гигиенической кабине.

   А мы бесстыдно продолжали нарушать заповедь Божью и человеческую - не прелюбодействуй, взахлеб пили сладкий яд греха.

   - О Додик! - рыдающим голосом произносит она, яростно наезжая на меня своей кормой. - Если бы ты знал, как хорошо сейчас твоему котеночку-у-у!

   - Ты заперла дверь? - спрашиваю я, не сбиваясь с ритма.