Пылающий берег - Уилбур Смит

— Скорость двенадцать узлов, — произнес Курт в переговорную трубу. Это предельная скорость субмарины У-32 в надводном положении, необходимо добраться до места боевого дежурства как можно быстрее. Хотя расчеты указывали, что «Инфлекеибл» должен пройти на расстоянии от ста десяти до ста сорока морских миль от берега, командир не очень-то надеялся на возможность хорошего перехвата, даже в том случае, если они достигнут района боевого дежурства прежде, чем пройдет крейсер.

С мостика У-32, где располагались впередсмотрящие, видно всего на семь миль, дальность эффективного пуска торпед составляла две тысячи пятьсот ярдов, намеченная же жертва способна постоянно поддерживать скорость в двадцать два узла и более. Кохлеру нужно маневрировать своим кораблем в пределах двух тысяч пятисот ярдов от идущего полным ходом крейсера, но шанс, что он просто обнаружит его, был один из многих тысяч. Даже если это и удалось бы, то, вероятно, лишь затем, чтобы понаблюдать, как характерная, в форме треноги, мачта корабля проплывет мимо, а его корпус даже не поднимется из-за ограниченного горизонта подлодки.

Командир отбросил дурные предчувствия.

— Лейтенант Хорстхаузен, на мостик.

Когда старший помощник появился, капитан приказал как можно скорее достичь района боевого дежурства, держа корабль наготове для погружения и немедленного вступления в бой.

— Вызовете меня в восемнадцать тридцать, если не произойдет никаких перемен.

Крайнее изнурение Курта усугубилось тупой головной болью из-за дизельных паров. Перед тем как спуститься вниз, он последний раз окинул взглядом горизонт. Усилившийся ветер разрывал клубы тумана, море становилось темнее. В нем поднималась злоба претив подхлестывавшей его воздушной стихии. Субмарина зарылась носом в очередную волну, и вода вспенилась на передней части палубы. Водяная пыль брызнула пронизывающим холодом в лицо.

— Барометр быстро падает, капитан, — тихо сказал ему Хорстхаузен. — Я думаю, что нас может сильно тряхнуть.

— Оставаться на поверхности, держите скорость. — Курт пренебрег этим мнением. Он не хотел слышать ничего такого, что могло бы осложнить охоту. Соскользнул вниз по трапу и направился прямо к вахтенному журналу на штурманском столике.

Сделал запись своим аккуратным официальным почерком: Курс 270°. Скорость 12 узлов. Ветер северо-западный, 15 узлов, свежеет». Затем поставил свою полную подпись и сдавил пальцами виски, чтобы утихомирить головную боль.

«Боже мой, как же я устал», — подумал он и заметил, как штурман тайком наблюдает за его отражением в отполированной меди пульта управления главного поста. Курт опустил руки, поборов искушение немедленно лечь, и сказал рулевому:

— Я произведу осмотр корабля.

Он специально задержался в машинном отделении, чтобы поздравить механиков с быстрой и умелой заправкой корабля горючим, а в носовом торпедном отделении приказал матросам оставаться на койках, когда, пригнувшись, вошел к ним через узкий вход.

Три торпедных аппарата были заряжены и готовы к пуску, а запасные торпеды уложены в узком пространстве; их длинная блестящая масса заполняла почти все помещение и затрудняла любое движение. Матросы торпедного отделения вынуждены будут проводить большую часть времени, полусидя на своих крошечных койках, словно животные в ярусах клеток.

Курт нежно похлопал одну из торпед.

— Мы скоро освободим вам немного места, — пообещал он матросам, — как только отправим по почте эти маленькие посылки томми[119].

Это была древняя шутка, но люди почтительно откликнулись на нее. По их смеху капитан понял, как несколько часов, проведенных на поверхности, на чистом воздухе пустыни, освежили и оживили всех.

Оказавшись в отгороженном занавеской крохотном закутке, служившем ему каютой, Курт наконец смог позволить себе расслабиться, и страшная усталость победила его. Он не спал сорок часов, каждую минуту находясь в постоянном нервном напряжении. И все же, перед тем, как с трудом заползти на свою узкую, с бортиком, койку, взял фотографию в рамке из ниши над столом и долго смотрел на изображение безмятежной молодой женщины и маленького мальчика у ее колен, одетого в кожаные штанишки.

— Спокойной ночи, мои дорогие, — прошептал он. — Спокойной ночи и тебе, мой другой сын, которого я еще не видел.

Курта разбудил ревун погружения, завывавший как раненый зверь. Он так болезненно отдавался эхом в ограниченном пространстве стального корпуса, что силой вырвал командира из глубокого черного сна, и тот стукнулся головой о косяк койки, пытаясь выбраться из нее.

Тут же ощутил килевую и бортовую качку корабля. Погода ухудшилась, и Курт почувствовал, как палуба накренилась у него под ногами, в то время как нос лодки опустился, и она вошла под воду. Рывком раздвинул занавески и полностью одетый ворвался в центральный пост управления как раз в тот момент, когда двое впередсмотрящих кубарем скатились по трапу с мостика. Погружение было таким быстрым, что морская вода каскадом лилась им на головы и плечи, пока Хорстхаузену не удалось задраить главный люк в рубке.

Курт взял на себя командование и взглянул на часы в верхней части медного пульта управления: 18.23. Он произвел расчеты и установил, что они, скорее всего, находятся в ста морских милях от берега, на границе своей зоны боевого дежурства. Хорстхаузен, наверное, все равно позвал бы его через несколько минут, если бы не был вынужден произвести экстренное погружение.

— Перископная глубина? — резко потребовал командир от старшего рулевого, сидевшего за пультом управления, и воспользовался несколькими мгновениями передышки, чтобы до конца прийти в себя и полностью оцепить обстановку, изучив данные штурманского планшета.

— Девять метров, — ответил рулевой, вращая штурвал так, чтобы удержать под контролем бешеное движение корабля вниз.

— Поднять перископ, — приказал Курт, в то время как Хорстхаузен буквально свалился из рубки, спрыгнул с трапа и занял свое место согласно боевому расписанию у планшета атаки.

— Обнаружено большое судно с зелеными и красными навигационными огнями, пеленг ноль шестьдесят градусов, — тихо доложил он. — Каких-либо других деталей я не разглядел.

Как только перископ начал подниматься сквозь пол палубы и раздалось громкое шипение гидравлической системы, Курт пригнулся, отвел в стороны его боковые рукоятки и прижался лицом к резиновым прокладкам, внимательно вглядываясь в цейсовскую линзу окуляра, выпрямляясь вслед за перископом и одновременно поворачивая его до отметки пеленга ноль шестидесяти градусов.

Линзу затемняла вода, и он подождал, пока стекло очистится.