Пылающий берег - Уилбур Смит

Лотар и его разведчики сражались с южноафриканцами своим собственным способом: отравляя колодцы на пути следования юнионистских войск, взрывая динамитом железнодорожные пути, заходя в тыл и атакуя коммуникации, устраивая засады и устанавливая мины, совершая налеты ночью и на рассвете, уводя лошадей. Эта тактика изматывала до изнеможения даже выносливых разведчиков Лотара.

Но все напрасно. Бота и Смэтс настигли крошечную немецкую армию и, обойдя ее с двух сторон, после сражения, где потеряли всего пятьсот тридцать человек убитыми и ранеными, добились безоговорочной сдачи полковника Франке, но не Лотара де ла Рея. С честью сдержав обещание, данное отцу, он собрал то, что оставалось от его отряда разведчиков, и пошел на север, в наводящий страх вельд, где росли деревья какао, чтобы продолжать борьбу.

Мать Лотара, Кристина, его жена и ребенок были отправлены в лагерь для интернированных немцев, созданный южноафриканцами в Виндхуке, и там все трое умерли.

Они погибли от эпидемии тифа, но Лотар де ла Рей знал, кого в конечном счете следует винить в их смерти, и, находясь в пустыне, лелеял и разжигал свою ненависть, ибо это было единственное, что у него осталось. Семья убита англичанами, владения захвачены и конфискованы. Ненависть стала горючим, которое помогало ему двигаться вперед.

О своей убитой семье он думал и сейчас, стоя у головы лошади на гребне одной из высоких дюн, что возвышались над зеленым Атлантическим океаном, где над течением Бенгуела[113] в солнечных лучах раннего утра поднимался пар.

Из клубящихся облаков тумана, казалось, являлось лицо его матери. Это была красивая женщина. Высокая и статная, с густыми светлыми волосами, доходившими ей до колен, когда она их расчесывала и заплетала в толстые золотые косы, укладывая вокруг головы, чтобы казаться еще выше. Ее глаза тоже были золотыми, и взгляд подобен прямому холодному взгляду самки леопарда.

Она умела петь, как одна из валькирий Вагнера, и передала Лотару любовь к музыке, наукам и искусству. Передала ему и свою красоту, классические тевтонские черты и густые локоны. Они падали на плечи из-под широкополой шляпы с двойной тульей и развевавшимся пучком страусиных перьев, стильно заткнутым за обвязанный вокруг и свисающий сзади тонкий солнцезащитный шарф. Как и у Кристины, волосы у Лотара были цвета только что выплавленной золотистой бронзы, но брови густые и темные над золотыми глазами леопарда, которые сейчас прощупывали серебристый туман над Бенгуелой.

Красота этой картины волновала Лотара так же, как могла бы взволновать музыка: как скрипки, играющие Моцарта, она вызывала в глубине его души то же чувство мистической меланхолии. Море было зеленым и тихим, даже рябь не портила бархатистого блеска. Низкий и нежный звук океана становился то громче, то затихал, подобно дыханию всех живых существ. Но вдоль линии берега густые заросли темных бурых водорослей гасили движение морской воды, и на ней не появлялись гребешки пены. Кусты водорослей танцевали медленный грациозный менуэт, сгибаясь и волнообразно колеблясь в такт океанскому ритму.

Оба ограничивавших залив мыса были укреплены расщепленной на геометрических форм глыбы скалой, белой от помета морских птиц и котиков, нежившихся там на солнце. Мех котиков блестел в просачивавшемся сквозь туман солнечном свете, а их причудливые крики в безветрии доносились до высокого гребня дюны, где стоял Лотар.

В глубине залива скалы сменялись темно-желтым, напоминавшим по окраске львиную шкуру песчаным берегом, а за первой дюной, как в ловушке, находилась широкая лагуна, обрамленная зарослями качавшегося тростника, — единственной зеленью в этом ландшафте. В мелких водах лагуны бродили полчища длинноногих фламинго. Великолепный розовый цвет этих собравшихся в большие стаи птиц горел подобно неземному огню, отвлекая Лотара от наблюдения за морем.

Фламинго не единственные птицы в лагуне. Здесь были стаи пеликанов и белых цапель, одинокие голубые цапли и целый легион длинноногих птиц помельче, кормившихся в этих богатых пищей водах.

Дюны, на которых ждал Лотар, возвышались подобно чудовищных размеров дракону, спину которого украшал гребень; они извивались и поворачивались вдоль береговой линии, поднимались на пятьсот футов и выше на фоне затянутого дымкой неба, а их беспокойное, вечно изменчивое тело морской ветер-скульптор формировал в мягкие пластичные кольца и острые, как ножи, вершины.

Внезапно далеко в море, закипев в темноте воды, возникло какое-то движение, и шелковая зеленая поверхность сделалась цвета оружейного металла. Когда взгляд метнулся туда, Лотар почувствовал, как нервы напряглись и что-то холодное пробежало в жилах. Неужели его не обмануло предчувствие и это именно то, чего он так долго ждал, из-за чего не спал все эти томительные недели? Поднял к глазам висевший на груди бинокль и почувствовал разочарование.

То, что увидел, оказалось всего лишь косяком рыб, но зато каким! Сначала верхушка этой живой массы покрывала поверхность воды рябью. Пока он смотрел, поднялась и остальная часть косяка, чтобы полакомиться богатым зеленым планктоном. Насколько хватало взгляда, до самых краев клубов тумана, на три мили от берега, океан бурлил и кипел жизнью. Это был косяк сардин шириной не менее пяти миль; каждая рыбка всего лишь с человеческую ладонь, но собранные в несчетное, миллионное множество, они порождали силу, способную двигать океан.

Над этим мощным косяком рыб пронзительно кричали, кружились и ныряли желтоголовые бакланы и истерические чайки, вздымая белые брызги, когда их тела с лета касались воды. Эскадроны морских котиков атаковали тут и там, словно морская кавалерия, взбивая воду до белой пены и жадно поглощая серебристых рыб, а через весь этот хаос, ненасытности проплывали с величавостью больших парусных судов треугольные плавники огромных акул.

Целый час удивленный Лотар наблюдал за этой картиной, но внезапно, как по сигналу, вся эта тьма живых существ ушла в глубину, и уже через пять минут тишина опять воцарилась над океаном. Единственным движением было легкое вздымание волн и мягкое поступательно-возвратное покачивание серебристых облаков тумана под водянистым солнцем.

Лотар стреножил лошадь, вынул из седельной сумки книгу и устроился на теплом песке. Каждые несколько минут отрывал глаза от страницы и смотрел вдаль. Проходил час за часом.

Наконец он встал, потянулся и пошел к лошади — закончился еще день его бесплодных бдений. Вставив ногу в стремя, помедлил и в последний раз тщательно оглядел морской пейзаж, уже запятнанный закатом, кроваво-вишневыми и приглушенно-медными бликами. И тут из морской пучины поднялось нечто вроде левиафана[114], гораздо более крупное, чем любой из живых обитателей океанов. Блестящая вода ручьями стекала с его стальных боков. Сверкая от влаги, оно закачалось на волнах.