Воевода - Дмитрий Евдокимов

К весне запасы продовольствия у осаждённых иссякли: съели не только хлеб и скотину, но и лошадей. Воеводы придвинули осадные орудия вплотную к валу, уже не боясь дерзких вылазок казаков. Однако Болотников не унывал. Исхудавший, как и его воины, он постоянно находился в самом пекле, ободряя упавших духом своим мужеством. Буссов не уставал восхищаться его храбростью и благородством. Своими наблюдениями он обычно делился с Давидом Гилбертом, который вёл себя как-то странно: то не отходил от Конрада, стараясь с ним попасть на совет к Болотникову, то на несколько дней неведомо куда исчезал. Впрочем, Конрад особо не интересовался куда, поскольку после таких исчезновений приятель щедро делился с ним неведомо откуда добытым караваем хлеба и даже добрым куском ветчины.

«Состояние Русского государства по смерти последнего претендента Димитрия.

Нынешний государь Василий Иванович, достигнув власти по праву наследования и соответственно утверждённый по избранию его боярством, дворянством и общинами Москвы, вскоре после смерти Димитрия и торжества своей коронации начал смещать и назначать воевод и начальников во всех областях и городах своих владений и в числе других послал воеводу в важный город, называемый Путивль, и отправил немедленно вслед за ним дворянина привести к присяге население этого города на верность ему. Этот дворянин, встретившись с одним особенным фаворитом прежнего государя по имени Молчанов (который, бежав туда, отклонил многих дворян и солдат тех мест от признания" нынешнего государя), был соблазнён им таким образом и перешёл на их сторону в знак протеста против того великого угнетения, которое терпели от Москвы окраины и отделённые места России, что выразилось прежде всего в убийстве их царевича, а затем в избраний нового царя без уведомления их о причинах низложения первого и без запроса об их согласии на избрание последнего. Вследствие этого они воспользовались случаем, чтобы отказаться от верноподданнической присяги, и решили потребовать у московских властей отчёта о прежних деяниях. И они поступили так ещё более потому, что Димитрий за особые услуги освободил эту область от всех налогов и податей в течение 10 лет, что было целиком потеряно с его смертию. Новый воевода, противодействовавший этому заговору, был убит, а для получения лучшей поддержки своих начинаний они пустили слух, что Димитрий ещё жив и просил их восстановить его на царство. Этот слух посреди недовольного и мятежного люда имел такой поразительный успех, что большинство городов в этой части страны отказались от присяги нынешнему государю и принесли новую присягу предполагаемому в живых Димитрию, что заставило нынешнего государя собрать силы и выставить войска. Узнав об атом, мятежники привлекли на свою сторону всех недовольных в этой части страны, и в скором времени их силы возросли настолько, что они выступили в поход в количестве 60000 человек и явились под Москвой на расстоянии трёх английских миль. Наличность такой армии вместе со слухами, что Димитрий жив, привели население страны в такое смятение, что оно недоумевало, что ему делать, ожидая разграбления и разрушения Москвы, большая половина которой была осаждена, другая же часть города — я не знаю, в силу какого ослепления, — была оставлена открытой, так что могла получить подкрепление войсками и припасами, пока слишком поздно они не спохватились, чтобы замкнуть блокаду, но были дважды отброшены с большими потерями. Несмотря на это, они продолжали блокаду и писали письма к рабам в город, чтобы те взялись за оружие против своих господ и завладели их имениями и добром. Страх перед этими людьми был почти так же велик, как перед врагом извне, и даже больше, ввиду того, что простой народ, развращённый разбоями и грабежом поляков, был очень непостоянен и готов к мятежу при всяком слухе, надеясь вместе с мятежниками участвовать в разграблении города. Бояре же и лучшие горожане были в не меньшем беспокойстве, чем остальные, под влиянием рассказов, слышимых от захваченных в плен мятежников. Ввиду этого одного из них посадили на кол, а он, умирая, постоянно твердил, что прежний государь Димитрий жив и находится в Путивле. Наконец, мятежники написали в город письмо, требуя по имени разных бояр и лучших горожан, чтобы их выдали, как главных виновников в убийстве прежнего государя. Эти бояре и лучшие горожане, видя, в каком крайнем положении они находились, употребили всё своё влияние и средства, чтобы поддержать и помочь государю, и убедили его, что не было другого средства освободить себя от этой опасности, как дать сражение, о чём и было принято решение. К этому времени разгорелись разногласия между двумя главными начальниками лагеря мятежников, одним из которых был старый разбойник с Волги по имени Болотников, а другого звали Пашков; разногласия эти так разрослись, что этот Пашков оставил свою партию и перешёл и подчинился государю с 500 своих сторонников. От него государь узнал о положении в лагере мятежников и что слух о том, что Димитрий жив, — был ложной выдумкой. Враг находился в смятении от ухода одного из своих главных вождей и внутренних раздоров; государь выступил против них и в конце концов обратил их в бегство. Болотников бежал с теми из своих людей, которые спаслись, в город по имени Калуга в 100 милях или более от Москвы, где он укрепился и в течение трёх месяцев выдерживал осаду, будучи поддерживаем плодороднейшей частью страны, лежащей между рек — Доном и Днепром.

Исход борьбы неопределёнен».

Английское донесение о восстании Болотникова.

Князь Григорий Шаховской метался в растерянности, получая отчаянные письма Болотникова с призывом к государю Димитрию Ивановичу. Он отлично понимал, что Михаил Молчанов не может появиться в Путивле, где тут же будет разоблачён как обманщик. Не поздоровится, конечно, и ему, воеводе, уверявшему путивльцев, что он действовал по воле государя.

Неожиданно ему пришла в голову гениальная мысль вовлечь в авантюру так называемого «царевича Петра». «Царевич» объявился на Волге ещё в бытность на престоле Димитрия. Сказывал, что-деи он сын Фёдора Ивановича и что он был укрыт от бояр, и в частности от правителя Бориса Годунова, не желавших, чтобы государь имел наследника. В эту сказку никто не поверил, но тем не менее Димитрий пригласил «племянника» быть в Москве, желая использовать волжских казаков в будущей войне. Убийство государя спутало карты «царевича», и, обойдя царских воевод у Казани, он отошёл назад и затем от Саратова повернул на Дон и далее — на Северный Донец. Здесь его нашло письмо Шаховского, приглашавшее «царевича Петра Фёдоровича» в Путивль. Князь-авантюрист, оказавшись в безвыходном положении, щедро пообещал авантюристу-казаку российский престол в случае, коль Димитрий Иванович так и не объявится.

Увидев «царевича» воочию, путивльский воевода пожалел об опрометчивом обещании: уж очень неотёсан был этот малый, и лицо, и речь, и манеры выдавали в нём неграмотного мужика. Единственное, что роднило «Петра Фёдоровича» с «дедушкой» Иваном Грозным, так это неумеренная жестокость и ненависть к боярам. Пока шёл к Путивлю, зверски расправлялся с оказавшими ему сопротивление воеводами в Царёве-Борисове и Ливнах. Взгляд его свинцовых небольших глаз был столь угрюм и свиреп, что даже Шаховскому, бывшему отнюдь не робкого десятка, стало не по себе.

Однако, приняв на себя важный вид, он властно сказал тут же оробевшему бродяге:

   — Пусть твои казачки пока погуляют по городу, а мы с тобой погутарим.

Оставшись один на один, столько же властно приказал:

   — А теперь выкладывай, кто ты и откуда, только начистоту. Про то, что ты царевич Пётр, все наслышаны, да никто не верит, потому что не знаешь, чего врать. Ну, это дело поправимое, я научу. А сейчас давай рассказывай, откуда ты и кто твои родители.

   — Родился я в Муроме. Мать моя, Ульяна, была замужем за торговым человеком, звали его Тихоном. Потом мать ушла к одному посадскому, Ивану Коровину. Так что незаконнорождённый я, прозвали Илейкой.

   — Значит, Илейка Коровин, — проговорил медленно князь, запоминая. — Ну, а дальше?

   — Пока отец был жив, жили хорошо. Да он рано умер, мать в монастырь наш Воскресенский постриглась, а я остался сиротой, ходил по найму. Потом в Нижнем Новгороде сидельцем в лавке был у одного куща, ездил даже в Москву за товаром. Потом по Волге плавал, от Нижнего до Астрахани, кормовым казаком. Бывало, до Астрахани наймусь, там зазимую, торговлишкой пробавляясь, а весной пристану к какому-нибудь купцу, плыву с ним до Казани. Обычно стряпал на судне или другое выполнял, что хозяин велит. Так года три проплавал, надоело. Пошёл в военное звание. В Казани нанялся заместо племянника стрелецкого пятидесятника, ходил в поход в Тарки, против Шамхала. А как в Астрахань вернулись, подружился с казаками Нагибою и Намёткою, через них и вошёл в казачий круг.