Впереди идущие - Алексей Новиков

Не раз приходила в голову Чичикова мысль сделаться владельцем подобного поместья. Тут представлялась ему молодая хозяйка, свежая, белолицая бабенка, может быть, даже из купеческого звания, однако образованная и воспитанная как дворянка. Представлялись и молодые поколения, долженствующие увековечить фамилию Чичикова.

Словом, не стал Чичиков ни хуже, ни лучше, чем был раньше, когда появился в губернском городе NN.

Гоголь провел не одну бессонную ночь, озирая будущее течение поэмы. Но чем больше проникал взором в будущее, тем меньше мог измерить время, необходимое для завершения второго тома «Мертвых душ».

В конце февраля 1843 года из Рима в Москву пошло письмо, которое должны были вместе прочесть Шевырев, Аксаков и Погодин:

«…если предположить самую беспрерывную и ничем не останавливаемую работу, то два года – это самый короткий срок. Но я не смею об этом и думать, зная мою необеспеченную нынешнюю жизнь… Возьмите от меня на три или на четыре даже года все житейские дела мои».

Гоголь упирал еще на одно обстоятельство: отсутствие средств бывает роковым для него, когда нужно сняться с места; состояние его бывает тогда тяжело и оканчивается болезнью.

Находясь в Риме, Гоголь четвертый месяц не получал писем. Жил кое-как на деньги, занятые у Николая Михайловича Языкова, а Языков собирался ехать обратно в любимый Гастейн, и долг ему следовало уплатить немедленно.

Воистину из рук вон плохи были житейские дела автора «Мертвых душ».

Глава третья

Весной, перед праздником пасхи, в Рим толпами съезжались иностранцы. Александра Осиповна Смирнова и Гоголь часто ходили в скромную русскую церковь.

В церкви совсем по-новому увидела Александра Осиповна своего спутника: Гоголь стоял поодаль от других богомольцев и до такой степени был погружен в молитву, что ничего вокруг себя не замечал. Лицо его то светлело от молитвенного восторга, то глубокое страдание охватывало его, как грешника, ожидающего небесной кары. Он низко клонил голову, часто, судорожно крестясь.

Возвращаясь из церкви, они долго молчали. Когда же Александра Осиповна решилась заговорить о том, что увидела в нем истинного христианина, Гоголь резко перебил ее:

– Меньше, чем кто-нибудь, достоин я имени христианина! Все мы погрязаем в житейской суете.

Николай Васильевич был так взволнован, что вскоре ушел.

Александра Осиповна в ожидании новой встречи передумала о многом.

В высшем петербургском свете дамы по-разному увлекались религией. Одни усердно посещали пышные архиерейские служения и, возлюбив того или иного иерарха, даже разделялись на враждующие партии. Другие тайком от своих духовников читали сочинения знаменитых католических проповедников. И, пожалуй, больше всего верили в чудеса, происшедшие в каком-нибудь захудалом монастыре или на могиле новоявленного угодника.

Все это можно было бы поставить в прямую связь с нестроениями России: так огорчительны были беспорядки в собственных имениях, с таким трудом выколачивали управители недоимки с мужиков. Казалось, все колеблется, вот-вот рухнет привычный уклад. Путешествовавшие по Франции с ужасом рассказывали о выходящих там брошюрах и журналах. То и дело повторялось модное слово – социализм. Проще всего было перевести это слово по-русски как знамение надвигающегося светопреставления. Мысли встревоженных светских барынь, а порой и их сановных супругов обращались к всевышнему. Не довольствуясь церковными службами, они жадно искали прорицателей будущего. В Петербурге объявились ясновидящие и юродивые. Некий святой муж по имени Петр Федорович бессвязно выкликал из священного писания. И такая пошла на него мода, что принимали старца в самых аристократических гостиных, даром что щеголял пророк убогим обличьем. За высшую милость считалось получить от него щепоть благословенной соли, а то и камешек, вынутый из-за пазухи. Толкуй его дары как хочешь.

Образованная и умная Александра Осиповна Смирнова не могла предаться столь наивному, первобытному мистицизму. А в душе росло неудовлетворение и прожитыми годами и будущим. Когда она появилась при царском дворе, каких только головокружительных мечтаний не было у нее! Но мечты тускнели из года в год. И замужество не стало той блестящей партией, которой она была достойна. Рано потучневший и медлительный Николай Михайлович Смирнов мог в лучшем случае получить губернаторский пост. Это ей-то, красавице, отмеченной вниманием императора, закончить жизнь губернаторшей в каком-нибудь захолустье! Являясь при дворе, Александра Осиповна то ловко боролась за место подле царского трона, то, огорченная успехом счастливых соперниц, беспомощно опускала руки. Она часами могла сидеть перед зеркалом, разглядывая наметившиеся вокруг глаз морщинки; когда наступали припадки хандры, бросала язвительные взгляды на мужа.

Александра Осиповна думала о жизни, прожитой напрасно, и, боясь сойти с ума от непереносной тоски, взывала к небу: если бы милосердный господь исцелил ее страдающую душу!

Ни один церковный проповедник не мог завладеть ее воображением. Если и суждено ей духовное возрождение, бог пошлет ей особого наставника и придет она к богу своим, особым путем. Впрочем, ведя жизнь сирены, плавающей в волнах соблазна, либо кающейся Магдалины, Александра Осиповна ни в какие путешествия к богу не торопилась.

В тот день, когда она увидела в римской церкви Гоголя, погруженного в молитву, мысли ее устремились по новому направлению. Великий сердцевед, осененный божьей благодатью, будет целителем ее души. Попутно шевелились и другие честолюбивые мысли. Если она станет бескорыстной спутницей знаменитого писателя на духовном его пути, имя ее с благодарностью назовут русские люди.

Оставалось открыть Гоголю душу и подать ему дружескую руку, чтобы вместе совершать подвиги благочестия. Вероятно, еще ни разу столь странная мысль не залетала в ее увлекающуюся головку.

Гоголь, как нарочно, не приходил. Когда же объявился, ни словом не обмолвился о посещении церкви. Он был суров, проверяя, весь ли список, составленный им для ознакомления с Римом, выполнен. Александра Осиповна переезжала в Неаполь. Гоголь, обнаружив пробелы, сердился, а Александра Осиповна слушала упреки со смиренно опущенными долу глазами.

– Милый хохлик, – сказала она, называя его ласковым именем, ею самой изобретенным, – не заботьтесь о приобщении меня к таинствам искусства, подумайте лучше о моей душе. Когда-нибудь я расскажу вам, как я несчастна.

Больше Александра Осиповна ничего не сказала. Для завязки новых духовных отношений и сказанного было достаточно.

Поезд знатной русской путешественницы двинулся в Неаполь. Гоголь вернулся на via Felice. На пюпитре подле окна лежит аккуратно сшитая тетрадь, предназначенная для второго тома «Мертвых душ». А в тетради, кроме коротких набросков, ничего еще нет. Смутно проступает усадьба Андрея Ивановича да Чичиков все еще обдумывает, с какой бы стороны приступиться к байбаку помещику.