Впереди идущие - Алексей Новиков

Все яснее обозначался перед духовными очами Гоголя этот необыкновенный помещик, и уже прибрал для него Николай Васильевич фамилию тоже необыкновенную: Скудронжогло.

Гоголь раскрыл тетрадку, чтобы занести в нее речи Константина Федоровича Скудронжогло, благо никто не мешал работать в тихом номере мюнхенской гостиницы. Уже и за перо было взялся Николай Васильевич – тут же оглянулся, услышав знакомый голос:

– Прошу покорно! И Чичиков здесь!

Но как же обойтись без Чичикова, когда в поэму вступает столь важное лицо: имение Скудронжогло приносит двести тысяч дохода в год! Как не заслушаться Чичикову речей Константина Федоровича!

– Чем больше слушаешь вас, почтенный Константин Федорович, – вступил в разговор Чичиков, – тем больше хочется слушать. Изумительнее же всего то, что у вас всякая дрянь доход дает.

Но то ли еще объявит Скудронжогло! Если придет к нему нуждающийся и попросит взаймы, а Константин Федорович увидит, что деньги принесут ему прибыль, не только не откажет Константин Федорович, но и процентов не возьмет. Скудронжогло говорил веско и даже, пожалуй, сердито: как люди не понимают общей пользы? А в глазах Чичикова отразилось явное недоверие. Дает деньги взаймы? И без процентов? Все стало сомнительным после этого для Павла Ивановича Чичикова: и необыкновенные доходы Скудронжогло, и даже крестьянская свинья, которая выглядела во владениях Скудронжогло дворянином.

Да пусть себе сомневается Чичиков! Должен же быть на Руси разумный хозяин, созидающий хозяйство не только для себя, но и для блага других!

Когда Гоголю работалось, он либо никому не писал, либо посылал только короткие записки. А из России все, словно сговорившись, торопят со вторым томом «Мертвых душ». Даже байбак Прокопович пишет:

«Не хочу тебя обижать подозрением, будто ты не приготовил второго тома «Мертвых душ» к печати».

Словно «Мертвые души» – блин, который можно испечь! Так и отписал Прокоповичу. А заключил письмо неожиданным советом:

«Деньги свои приберегай. В предприятие ни в какое не пускайся. Ты изумишься потом, сколько у нас есть путей для изворотливого ума обогатиться, принеся пользу и себе и другим. Но об этом после…»

Рано еще рассказывать байбаку Прокоповичу об образцовом хозяйстве Скудронжогло, о двухсоттысячных его доходах. Еще сам автор «Мертвых душ» должен свести прочное знакомство с Константином Федоровичем, чтобы показать, как растущее его богатство обращается на пользу всеобщую.

Когда же почитают об этом соотечественники, кто не соблазнится наглядным примером?

Глава пятая

Во Франкфурте увидел Гоголь старого друга, Василия Андреевича Жуковского. С тех пор как послал ему «Мертвые души», сколько раз молил сказать хотя бы два слова о поэме. Но скуп на отзывы Жуковский.

Василий Андреевич посвежел, будто назад пошли его годы. И одет щеголевато, пожалуй, даже не по летам. А рядом с ним – юная жена, дочь немецкого живописца Рейтерна. Поздно нашел свое счастье мечтательный поэт. Василию Андреевичу за шестьдесят, его подруге едва минуло двадцать. Должно быть, это из тех браков, которые заключаются по велению небес. Жуковский стал для молодой жены учителем жизни, познавшим потусторонние тайны. К таинственному с детства тянулась эта девушка, чувствовавшая себя чужой и в семье и во всем мире. Сменив девичью фамилию на фамилию знаменитого мужа и став зваться на русский лад, Елизавета Алексеевна Жуковская тоже нашла нежданное счастье. Только в глазах ее, глубоких и прозрачных, жили какие-то свои мысли, свои страхи, свое смятение, которое она тщетно пыталась спрятать.

Жуковский с радостью приветствовал Гоголя. Может быть, Николай Васильевич присоединится к поездке в Эмс, куда врачи направляют Елизавету Алексеевну?

Гоголь присоединился с восторгом. Один бог знает, как он любил Жуковского, как жаждал общения с ним. Во имя этого он готов был претерпеть любую курортную сутолоку.

Отношения Гоголя с Елизаветой Алексеевной налаживались туго. Она не говорила по-русски и была пугливо-молчалива. Жуковский весь ушел в лечение жены. Редко-редко выкраивал час для задушевной беседы.

– Гоголёк, – начинал Василий Андреевич, располагаясь в кресле, – откуда собрали вы столько грязи в свою поэму, чтобы вылить ее на головы ошеломленным читателям? В том ли цель поэзии? Зачем же гневите бога, милосердного к слабостям нашим? А если ввергнете в грех сомнения колеблющиеся умы? Легкое дело обличать, но то ли заповедано истинным христианам?

Гоголь слушал с беспокойством. Жуковский обвинял автора «Мертвых душ» в том самом грехе, который все больше его мучил. Николай Васильевич поднял руку, словно защищаясь. Но Жуковский продолжал с мягкой улыбкой:

– Как христианин, взыскующий божьего милосердия, я не хочу и не могу осудить вас, прежде чем узнаю, каков будет колоссальный дворец, которым назвали вы продолжение поэмы. Будет ли тот дворец храмом бога живого?

Жуковский приготовился слушать, прикрыв глаза рукой. Но стоило появиться Елизавете Алексеевне, и беседа, едва начавшись, прервалась.

Гоголь проводил время в одиночестве. Ему все равно, где быть – в Италии ли, или в дрянном немецком городишке, или хотя бы в Лапландии. Его не привлекают ни новые виды, ни летнее солнце. Он весь живет в себе, в воспоминаниях, в своем народе и земле. Господи, как можешь быть близка сердцу ты, далекая Русь!

Пусть Василий Андреевич Жуковский первый прочтет, что напишется ныне в «Мертвых душах»; тогда со слезами на глазах обнимет он автора поэмы и снимет с него страшное обвинение в том, что обличением своим он, Гоголь, смущал колеблющиеся умы.

Но так и не открылся заветный портфель. В нем не было ничего готового. Не считать же делом описания жизни какого-нибудь тремалаханского байбака да недавние встречи автора с мудрым хозяином Скудронжогло!

Гоголю давно хотелось надежно пригнездиться у старого друга Жуковского. «Восбеседуем и воспишем вместе», – мечтал он. Мечта наконец осуществилась.

Гостю отведены покои в верхнем этаже. Внизу трудится Жуковский. Поэт занят переводом на русский язык древней «Одиссеи». Для кого, как не для соотечественников, предпринят этот труд?

В России чтут талант чудесного балладника, и даже в школах заучивают его стихи. Правда, молодые поколения требуют от поэтов служения идеям, отражающим новые запросы времени. Но все это доходит до Василия Андреевича как отголосок далекой жизни, которая бог знает куда стремится в России. С того страшного дня, когда безумцы восстали против царя, а царь разогнал мятежников, собравшихся на Сенатской площади, залпами картечи, поэт Жуковский мог бы с убеждением повторить собственные стихи: