На закат от Мангазеи - Сергей Че

мелькали, протягивая хрупкие лапки, и светила луна, превращая море мягких лишайников в серебристые волны. А потом редколесье кончилось и до самого горизонта протянулась белая искристая пустошь под черным небом, и только тогда Макарин понял, что под полозьями скрипит, пылит, танцует только что выпавший снег. К тягучему пению Хадри присоединился глухой рокот, будто надвигающийся снежный буран, и за пылающим очагом, над головой Ириньи, Макарин увидел вырастающую из дымной тьмы косматую фигуру. Знакомый ужас вспух где-то глубоко внутри, пронесся по жилам, но под зубастой пастью блестели узкие глаза. Колдун раскачивался в просторной медвежьей шкуре, увешанной металлическими амулетами. В одной руке он держал бубен, большой, в полчеловека размером. Старая выдубленная кожа была покрыта выцветшими рисунками, красными и белыми, и красные были снизу, а белые сверху. Человеческие фигурки, линии, скачущие олени, парящие в небесах птицы, казалось, плясали вместе с колдуном в такт отбиваемого колотушкой ритма, который все ускорялся и ускорялся, становясь громче и громче. Теперь они пели вдвоем, и голос колдуна был сильнее, он разливался над очагом, проникал в душу и заставлял трепетать воздух. Старик крутился, пританцовывая, и колотушка в его руке, костяная колотушка, из рога дикого самца колотушка, резная подземным орнаментом колотушка жила сам по себе, издавала звуки сама по себе, грозные, страшные звуки, и нарты теперь не летели по искристому снегу навстречу луне, а продирались сквозь пургу, и бубен вел их будто путеводная звезда. Тьма опускалась сверху, тьма поднималась снизу, исчез снег, пурга сгинула, расступилась земля под копытами оленей, расступилась под полозьями нарт, точно зыбучий песок поглотила всех. Колдун уже не гудел вьюгой, в его голосе сыпались камни, и бубен грохотал, точно эхо в подземных галереях. Могильный холод ударил в лицо, проник до костей, и когда расступилась тьма, Макарин даже не увидел, он только почувствовал, что вокруг расстилается другой мир, и уходит в темноту подземная дорога мертвых.

Высокие своды терялись во мраке, и во мраке терялась уходящая вниз узкая колея, петляющая вдоль отвесных скал, и светились мертвенно-зеленым светом языки взбирающейся по камням плесени. Призрачные тени плавали наверху, иногда они спускались к нартам, и тогда бубен менял звук, и вместо грохота начинали звенеть его многочисленные подвески.

- Мы ищем то, что потеряли, - говорили подвески, говорила колотушка, говорил бубен, и свет от поднятого Ириньей камня разгонял отшатнувшиеся тени.

- Не видели… не видели… вниз… иди дальше вниз…

И нарты снова мчались по дороге туда, где мрак становился гуще, а каменные своды нависали над головой точно надгробия. Тени устремлялись следом, и их становилось все больше. Их шёпот проникал внутрь, заставляя леденеть внутренности, и до Макарина не сразу дошло, что они говорят именно с ним.

- Найди. Найди черного отшельника в высоком срубе. Того, кто укажет тебе путь.

- Какого отшельника? - не понял он, и тут вдруг тьма набросилась на него сверху, спереди, сбоку, отовсюду, ударила, опрокинула навзничь, выбросила с нарт, и он только успел увидеть, как они удаляются от него все дальше и дальше вниз по запретной для всех чужаков дороге.

Мрак был повсюду, и Макарин поднялся, и пошел куда-то, не разбирая пути, пока не услышал пенье птиц и шелест густой листвы.

Он увидел высокое решетчатое окно, и за окном была весна, был шум торговой толпы, и высилась за кипарисами круглая громада замка святого Ангела. Где-то там, за мостом, был папский дворец, а на реке стояла старая галера, на которой нынешним вечером он должен был отправиться в Марсалию, а оттуда через всю Франкию в Амстердам.

Он отвернулся от окна и посмотрел на сидящего за столом человека.

Афанасий Власьев, посланник московского царя, уже подписывал последние бумаги, часто макая перо в массивную бронзовую чернильницу.

- Прибудешь на место, - поднял он глаза, - не спеши с выполнением. Гуляй сперва, вотрись в доверие, бабу найди из купчих богатых. Тебе лет сколько?

- Девятнадцать.

- Ну вот и замечательно. Как раз самый возраст через баб действовать. И не забывай свой главный плюс.

Власьев грузно поднялся, потопал ногами, разминаясь.

- А главный плюс у тебя, Семка, какой? Правильно, не по годам понятливость. Инородцев как себя понимаешь. Как думают, во что верят, чего хотят. Смотришь ты на них с разных сторон, и даже изнутри смотришь, а значит и понимаешь лучше. И можешь заранее понять, что они делать будут. Вот этим своим качеством и пользуйся почаще.

Макарин помнил свое тогдашнее чувство. Эйфория, гора с плеч, как же, сам Власьев похвалить соизволил. И тут же заметил, как промелькнула тень на челе старого посланника.

- Но тут и минус кроется. Чем больше ты понимаешь инородцев, тем дальше уходишь от самого себя. И рано или поздно ты можешь попасть в ситуацию, когда от себя ты уже уйдешь. А инородцы тебя все равно не примут, ибо чужой ты для них и всегда чужим останешься. И чужие дороги для тебя будут закрыты. Объективность хороша только для сбора сведений да лукавого мудрствования. Ежели хочешь цели добиться - всегда помни, кто ты такой и какое дело делаешь. И никогда не ставь интересы чужака на один уровень со своими. Потому, что он твои интересы точно блюсти не будет.

- Всегда буду помнить, посланник, - отвечал Макарин и поклонился.

- И не суй свой любопытный нос туда, где его могут откусить. – Власьев подошел ближе и возложил тяжелые лапы ему на плечи. – Ну, с богом. Ступай.

И Макарин отвернулся, и шагнул к высокой двери, роскошной, с орнаментами, медными вставками и глазурованной ручкой. Половицы скрипели под ногами, сердце билось учащенно, как всегда бывает перед дальней дорогой, и лился из-за спины солнечный яркий италийский свет. А потом свет померк, и скрип половиц превратился в монотонную, но уже еле слышную песню, и чьи-то крепкие пальцы схватили его за предплечье.

- Ты куда, дьяк, - Шубин снова дернул его за руку. – Очнись. Уже во сне ходишь, как умалишенный.

Макарин огляделся.

Он стоял на полпути к приоткрытой дощатой двери. Очаг угасал, и угасала песня самоеда Хадри. Колдун молча сидел на своем помосте, положив