Право на возвращение - Леон де Винтер

Брам повернулся и в проходе меж высоких стеллажей, заставленных банками, увидел сидящего на ящике человека. Человек вынимал из коробки баночки с консервированными томатами и ставил их на полку.

Браму видна была только его спина, но он уже понял, что это — его сын, его малыш, которого ему так не хватало всю жизнь и которого в этот день он не мог защитить. Он узнал Бенни, хотя видел только его шею, спину и затылок. Бенни сидел на пустом ящике из-под фруктов, но было видно, какой он высокий. На голове — зеленая шапочка, скорее всего, из Казахстана, а из-под нее выбивались светло-рыжие волосы, такие же, как у Хартога в молодости.

Брам отвернулся, сердце его колотилось так, что, казалось, готово было выскочить из груди, взял из холодильника пластиковую кюветку с хумусом и задержался ненадолго, перебирая в уме возможные сомнения. Он был уверен, что там сидит его сын. Но он должен увидеть его лицо, обойти стеллаж с другой стороны и поглядеть на него оттуда.

Он быстро оглянулся, и тут сидевший на ящике человек, словно почувствовав взгляд Брама, повернул голову. Взгляды их встретились, и Бенни тотчас отвел глаза, словно что-то смутило его, словно он почуял ловушку. Потому что это был Бенни. Брам знал это точно. А что увидел Бенни, когда смотрел на стоявшего у холодильника покупателя? Незнакомец? Лицо, которое он помнил из далекого прошлого? Опасность?

Теперь надо уходить, подумал Брам, чтобы не вызвать подозрений; вести себя, словно ничего не случилось, хотя мне страшно хочется схватить его, обнять, рассказать, как тяжело было мне все эти годы и что теперь все будет хорошо, потому что он жив: пока человек жив — Брам слыхал это от мамы, — жива надежда.

Брам пошел назад, к ящикам с фруктами, и добавил в корзинку три яблока. Он не знал, следит ли за ним Бенни, но иначе и быть не могло. Мгновение, когда они смотрели друг на друга, запечатлелось в его памяти, Брам видел лицо Бенни — лицо молодого Хартога. Его сын был генетической копией Хартога. Та же форма черепа, те же синие глаза, те же рот, нос и рыжая борода — ДНК Хартога через промежуточную ступень, представленную Брамом и Рахель, возродилась в его внуке. Тхакиб — «восходящая звезда». Возможно, он получил в наследство и поразительный мозг Хартога. И может быть, ему повезет, и он сможет насладиться красотой открытых им законов мироздания. Бенни, малыш, гляди на меня, и пусть твоя память заговорит.

Он подошел к кассе и поставил корзинку на прилавок рядом с мешочками, полными орехов. Теперь он мог бы позвонить Рахель. Все было совсем не так, как мы думали, мог бы он сказать, мы прошли через трагедию, но наш сын вернулся. И Хартог — он должен свести их вместе, чтобы они поспорили друг с другом: упрямство против упрямства, заложенного в ДНК Хартога, гения, выжившего в аду. И пес, не надо забывать пса, который был товарищем Бенни целых четыре года.

Турок сложил покупки в белую пластиковую сумку, на которой красными буквами было написано «AGGUL MARKT», Брам рассчитался и, не оглядываясь, вышел на улицу. Ему нельзя оглядываться. Нельзя посмотреть на своего малыша. Если он обернется, это будет выглядеть подозрительно. Остановившись на улице у ящиков с фруктами, он оглядел пустую улицу. Велосипедист в другом ее конце. Горсточка прохожих на противоположном тротуаре. Куда пропал Макс? Вышел ли Бенни за ним из магазина?

Брам прошептал так, чтобы Макс мог слышать:

— Я видел своего малыша.

И не спеша пошел от магазина, зная, что у него была только одна возможность. Вдруг из двери впереди вышел и пошел навстречу Браму человек, неся пластиковую собачью переноску с прозрачной стенкой. Хендрикус спокойно лежал в ней; он много чего пережил, и ничто больше не могло нарушить его внутренний покой. Брам незаметным движением, не сбавляя хода, перехватил сумку свободной рукой. И спокойно пошел вперед. Если Бенни не выйдет из магазина, они попробуют похитить его по-другому, может быть, с применением силы. Но он был уверен, что Бенни узнал его. Бенни был его малышом, немыслимо, чтобы сын не узнал отца. Неужели промывание мозгов, через которое прошел Бенни, смыло его ранние воспоминания?

Он сделал еще несколько шагов, и вдруг услышал:

— Эй, сударь… sir?[105]

Брам повернулся, изобразив на лице безразличие, и увидел совсем близко своего сына, высокого и широкоплечего, красивого, сильного, очень похожего на деда, с умными глазами и густой, курчавой рыжей бородой. На нем были широкие бесформенные бежевые штаны и толстый свитер того же цвета, на ногах — дешевые кроссовки.

— Sir? — повторил он.

— Вы это мне? — спросил Брам. Он хотел бы сказать Бенни что-нибудь другое, сердце его разрывалось, но его задачей было задержать Бенни здесь, чтобы дать возможность людям Макса занять свои места. Собачья переноска дернулась у него в руке, он почувствовал: Хендрикус поднимается, он заметил Бенни. Но Бенни даже не взглянул на сумку в руках у Брама, он глядел на отца.

— You speak English?[106] — спросил Бенни.

— I do,[107] — ответил Брам.

Бенни сделал несколько шагов в его сторону и посмотрел на него испытующим взглядом, чуть приоткрыв рот, словно вид Брама пугал его и в тоже время притягивал; он был похож на ребенка, зачарованно тянущегося к горящему огню.

Бенни сунул руку в карман штанов. Неужели за пистолетом?

— Have we met?[108] — нерешительно спросил Бенни.

Да, подумал Брам, я видел, как ты родился, я видел, как мать кормила тебя, а потом наступил день, когда ты исчез.

— When?[109] — спросил Брам.

— I don't know, — пробормотал Бенни, продолжая внимательно рассматривать его, и вдруг спросил: — May I ask your name?[110]

— My name?[111] — спросил Брам. — My name?

Брам замер в нерешительности. Ситуация выходила из-под контроля. Если он ответит, Бенни может убежать и исчезнуть навсегда. Но у него не было выхода. Он должен что-то сказать, это неизбежно. И Брам сказал:

— Иннеб Мйахнам.

И увидел, как Бенни облизнул губы. Но тут заскулил Хендрикус, сумка затряслась в руках Брама: пес бешено вилял хвостом, он узнал Бенни — и Бенни наконец увидел собаку, рот его снова сам собой приоткрылся — вид Хендрикуса привел его в замешательство.

За спиной его сына бесшумно, словно из-под земли, возникли четверо в черных вязаных подшлемниках с прорезями для глаз.

— What did you say?[112] — спросил Бенни тихим, робким голосом, не сводя полных изумления глаз с Хендрикуса.

— My name is… ту name is…[113] — пробормотал Брам.

Четверо парней крепко схватили Бенни, заведя ему руки за спину и зажав локтем шею. На тротуар выпал маленький пистолет и был немедленно подхвачен одним из парней.

Его сын, крупный, сильный юноша, не стал сопротивляться. Молча и спокойно позволил связать себя, и они подвели его к краю тротуара. Брам, не отрываясь, смотрел, как Бенни положили на пол в возникший у тротуара пикап, рванувший с места прежде, чем они успели захлопнуть дверцу.

А Браму казалось, что он все еще видит выражение, застывшее в глазах Бенни в те несколько секунд, пока его вели к пикапу. Он уставился на Брама взглядом, в котором читалось все, что он вспомнил: дом в Америке, годы, проведенные в приюте, воспоминания о родителях. Или это была ненависть? Ненависть к отцу, неверному, который сдал его евреям? Брам не знал, как расшифровать этот взгляд.

Никто ничего не заметил. Вокруг продолжалась тихая, монотонная жизнь. Проехал автобус. Возле супермаркета остановилась женщина с тяжелой сумкой, полной покупок. Хендрикус успокоился, и Брам двинулся вперед. Рядом с ним возник у тротуара «фолксваген» Макса. Он притормозил, но Брам отрицательно покачал головой. Макс кивнул, показывая, что понял желание Брама остаться в одиночестве, и дал газ.

С собачьей переноской в одной руке и сумкой из супермаркета в другой Брам шел в сторону чудесного Старого города и через полчаса добрался до домов, построенных в девятнадцатом веке. Хендрикус вел себя тихо. Макс сказал Браму, что они отвезут Бенни на военную базу Северный Рейн-Вестфалия, а оттуда — самолетом в Тель-Авив.

Освободят ли Бенни когда-нибудь? Или он просто исчезнет? Балин гарантировал ему, что через какое-то время Бенни освободят, но что значат слова, когда в игру вступают интересы государства? Чем ближе он подходил к Старому городу, тем яснее становилось, что он не знает, сможет ли Бенни когда-нибудь отказаться от своей веры, и не захочет ли он, если представится случай, придушить своего отца, предателя-еврея, голыми руками, потому что Аллах требует, чтобы он очистил землю от неверных. Был ли Аллах всем, ради чего он жил и желал умереть? Брам не хотел об этом думать. Он потряс головой, словно пытаясь выкинуть все это из своего сознания, глубоко вздохнул и решил, что улетит в Москву как можно скорее.