Чудо - Ирвин Уоллес

Уртадо вынул из сумки бутылки и свечу Наталии, а затем начал быстро доставать собственные свертки с динамитными шашками, детонатором, часами и проводом. Не забыл про клейкую ленту и полиэтиленовый мешок. Обеспокоенно огляделся по сторонам, чтобы убедиться, не следит ли кто за ним и нет ли случайно поблизости других любителей побродить по склонам холма. Нет, вокруг никого не было. Он оставался в одиночестве, и это не могло не радовать. Микель снова принялся за работу. Он опустил свертки в яму и прикрыл их сверху сложенным мешком. Торопливо сгреб с боков листья, ветки, засохшую траву. Теперь все было скрыто — и мешок, и лежащая под ним взрывчатка.

Поднявшись на ноги, Микель оценил сделанное. Сухая листва, служившая маскировкой, выглядела нетронутой, словно ее расположила так сама природа. Он аккуратно положил обратно в сумку бутылки и свечу, принадлежащие Наталии, а затем свободной рукой тщательно отряхнул куртку и брюки, чтобы на них не осталось даже крохотного сухого листочка. Осторожно ступая, Микель начал спуск, по пути примечая каждую веху, которая поможет ему найти обратный путь позже, глубокой ночью.

Он спустился со склона в уверенности, что его никто не видел. А если и увидел, то вряд ли обратил внимание на чудаковатого любителя природы и пеших прогулок. Уже перед тем, как слиться с толпой, Микель вспомнил о сумке, которую держал в руке. Ведь он обещал Наталии заняться ее свечой и бутылками. Пришлось пойти по направлению к кранам, возле которых рядами стояли свечи с трепещущими огоньками. Микель благоговейно зажег свечу и поставил ее рядом с другими. Затем с той же похвальной исполнительностью приблизился к веренице кранов, у которых стояли паломники, набиравшие воду во всевозможные емкости. Наконец наступила и его очередь. Он открутил крышки с пластиковых бутылок Наталии, среди которых были выполненные в виде фигурок Девы Марии, и одну за другой наполнил все водой, якобы обладающей целебными свойствами. Прилежно закрутил бутылки крышками и поставил в сумку.

Оставалось только вернуться к Наталии и отвести ее обратно в гостиницу на обед.

Протискиваясь между людей, толпившихся в пещере, он думал о Наталии, о том, насколько к ней привязался. Он думал о ее природной живости, великолепном теле и страсти. Внезапно ему нестерпимо захотелось утащить ее в гостиницу, пообедать вместе с ней, если она, конечно, голодна, а потом вернуться к ней в комнату и предаться любви. Предвкушая эту радость, он думал и о другом. О том, насколько для него это серьезно, о том, есть ли для нее место в его будущем. Была ли она той самой женщиной его мечты, с которой он согласился бы не расставаться до конца жизни? Возможно ли отдать все свои годы женщине-инвалиду, обреченной остаться таковой навсегда? У него не было ответов на эти вопросы. Он даже, не знал, согласится ли она посвятить свою жизнь какому-то баскскому революционеру, которого не видит, и к тому же не самому удачливому писателю. Ладно, успокоил себя Микель, все как-нибудь утрясется само собой.

Он ожидал найти Наталию на скамейке, где оставил ее ранее, в молчаливой молитве или медитации под защитой темных очков. Но увидел, как она оживленно беседует с женщиной более солидного возраста, в которой было что-то знакомое. Эта женщина, довольно высокая, с черными волосами, безжалостно стянутыми на затылке в пучок, сидела рядом с Наталией.

Несколько озадаченный, Микель приблизился к парочке. В это время говорила женщина постарше, а Наталия внимательно слушала. Дождавшись, когда женщина умолкнет, он сделал шаг вперед и тронул девушку за плечо.

— Наталия,— проговорил он,— это я, Микель. Все твои бутылки наполнил…

Наталия мгновенно обернулась и запрокинула голову. Ее лицо озарилось улыбкой. Девушка нащупала его руку.

— Микель, познакомься с дорогим для меня человеком. Дама, с которой я разговариваю,— Роза Зеннаро, друг нашей семьи из Рима и моя помощница здесь, в Лурде.

— Очень рада,— произнесла Роза.— Наталия мне все о вас рассказала.

— Ну, не совсем все,— пробормотала Наталия, покраснев от смущения.

— Включая то, что вы настойчиво стремитесь занять мое место, став ее поводырем,— закончила Роза.

— Вряд ли это мне под силу,— поднял руки Уртадо.— Вы были так увлечены беседой, что мне было даже боязно прерывать ваш разговор.

— Можно подумать, что мы беседовали о чем-то важном,— усмехнулась Роза.— Я просто рассказывала Наталии о статуе Девы Марии в нише рядом с пещерой.— Она махнула рукой.— Вон там, прямо перед вами. Ее невозможно не заметить.

Уртадо посмотрел в указанном направлении. Ему было немного неловко, поскольку он не мог признаться, что хорошо знает эту статую, подбирался К ней ближе, чем любая из его собеседниц, и у него есть план ее уничтожения.

— Да,— промямлил он,— довольно красивая.

— А вот Бернадетта так не думала, — снова повернулась к нему Наталия и потянула Розу за руку.— Роза, расскажи Микелю о статуе. Ему будет интересно.

Роза без возражений начала терпеливо и подробно рассказывать историю во второй раз:

— Раньше в нише рядом с гротом стояла гипсовая статуя Девы, воздвигнутая местными жителями. Заменить ее задумали две сестры из Лиона, обе большие поклонницы этого грота. Они считали, что необходимо установить более крупную и точную статую Богородицы — в том виде, в каком она появилась перед Бернадеттой. Для создания статуи они наняли известного скульптора Жозефа Фабиша из Лионской академии искусств. Фабиш ездил в Лурд, чтобы расспросить Бернадетту, как именно выглядела Пресвятая Дева, когда пришла, чтобы объявить: «Я есмь Непорочное зачатие». Описывая то, что видела и изобразила сама Бернадетта, Фабиш позже свидетельствовал: «Бернадетта поднялась и застыла в позе, которая была проникнута величайшей простотой и безыскусностью. Она сложила ладони и подняла глаза к небу. Я никогда не видел ничего более прекрасного… Ни Мино да Фьезоле, ни Перуджино, ни Рафаэль никогда не создавали ничего столь трогательного, но в то же время глубокого, как болезненно хрупкий образ этой девочки». Отчасти основываясь на рассказе Бернадетты, но в то же время позволяя себе определенную свободу художественного самовыражения, Фабиш изваял большую статую из каррарского мрамора. Когда отец Пейрамаль получил статую в Лурде и показал ее Бернадетте, та вскричала: «Нет, не то!»

Наталия отреагировала с явным одобрением:

— Вот видите, Бернадетта никогда не притворялась!

— Бернадетта не побоялась высказать критику,— продолжила Роза. — Статуя показалась ей слишком высокой, слишком тяжеловесной и в то же время вычурной. По ее словам, заставив Богородицу поднять к небу глаза, но не лицо, скульптор словно наградил изваяние зобом. Как бы то ни было, статую с пышными церемониями установили в нише четвертого апреля тысяча восемьсот шестьдесят третьего года. Бернадетте присутствовать на этом событии не разрешили, якобы для того, чтобы оградить ее от приставаний любопытствующих. Но мне сдается, ее решили держать подальше, поскольку она со свойственным ей прямодушием могла нелестно отозваться о статуе.

— Забавно,— заметил Уртадо, вновь испытав угрызения совести.— Может, пообедаем все вместе? Не хотите ли присоединиться к нам, госпожа Зеннаро?

— Спасибо, не откажусь,— ответила Роза.

— Микель, пожалуйста, иди вперед. А мне хотелось бы поговорить с Розой наедине, обсудить кое-что личное. Мы пойдем следом.

— Хорошо,— согласился Уртадо и зашагал первым.

Но не успел он отойти достаточно далеко, как до него донесся сзади драматический шепот. Наталия и Роза перешептывались по-английски.

Наталия шептала:

— Скажи, Роза, ведь правда он прекрасен? Я бы все на свете отдала, лишь бы увидеть его. Расскажи мне хоть в двух словах, как он выглядит.

И Роза ответила:

— Он страшен как смертный грех, словно сошел с картины Гойи. Глаза навыкате, нос приплюснутый, зубы кривые. И здоровенный, как горилла.

— Вот и врешь,— рассмеялась Наталия.— Ведь шутишь надо мной? Шутишь?

— Ясное дело, шучу, милая. Красавчик, о каком только мечтать можно. На художника похож…

— Он писатель,— тут же вставила Наталия.

— Нетрудно в это поверить. Рост у него под метр восемьдесят. Худощавый, но жилистый. Лицо смелое, глаза темные, чувственные. Нос прямой, довольно длинный, губы полные, челюсть волевая, волосы темно-каштановые, коротко подстрижены. В целом очень энергичен. Производит впечатление человека, который знает, чего хочет, и своего добьется.

Прислушиваясь к их разговору, Уртадо беззвучно прошептал: «Слава богу!» — и ступил на пандус.

Для Жизель Дюпре это утро выдалось спокойным. Первая туристическая группа, которую ей предстояло сопровождать, ожидалась лишь после полудня. Подольше повалявшись в постели, Жизель оделась и вышла на улицу, собираясь заняться разными мелочами.