Синдром отсутствующего ёжика - Наталия Терентьева

«Есть новости о вашем пианино, – сообщал Кротов. – По возможности позвоните».

«Спасибо, я рада, – ответила я. – Возможности нет». Послав сообщение, подумала и послала еще одно: «Я на Мальте. С подругой. Но она в другом месте. А я сейчас – в замке». Уже отослав и это сообщение, я начала думать, как можно было написать все то же самое, но по-человечески, а не по-идиотски. Но так ничего и не придумала. Зато почувствовала, что я очень, просто зверски хочу есть. И страшно пожалела, что сваляла дурака утром, не взяла булку со шведского стола. Там была такая булочка, круглая, с корицей и яблоками, и еще можно было быстро запихнуть в сумку пару кусочков сыра… и горсточку крупных изюмин, черных или золотистых, нежных, сладких…

То ли письмо Кротова так на меня подействовало, то ли я начала, наконец, отдыхать, но я поняла, что не пойду на поиски магазина, а зайду в ближайший ресторан и, взглянув предварительно на цены, очень много съем. Или хотя бы что-то съем. Тут пикнул телефон и я, уже зная, что это Андрей Алексеич прочитал мои записки, увидела надпись: «Три новых сообщения».

«Здорово. Я рад за Вас», – писал Кротов в первой записке.

«Истинный удар происходит из пустоты, – говорилось во второй записке. – Это боевая мудрость тибетских монахов – боевая!»

«Приедете – объясню», – было написано в третьей.

«Опытный районный ловелас!» – вздохнула я и уничтожила из памяти телефона все три его записки. Потому что в памяти моего телефона хранятся только драгоценные Ийкины послания: «Мам. Я дома. А тебя никак нет», «Мам! Я химию сдала! На тройку, правда…», «Мамочка, купи мне, пожалуйста, конфет, лучше грильяжа, или сырных чипсов». И так далее. Я села на лавочку и стала их читать. Потом просмотрела все ее фотографии в телефоне, прослушала трогательные песенки, которые она записала в прошлом году – она очень хотела, чтобы песенки звучали у меня в телефоне вместо звонка. Но пела так тихо, что ее нежный, слабый голосок был еле-еле слышен. На одной из записей я услышала свой голос и Ийкин вздох – ну, никак не могла она петь громче…

Откуда-то доносился очень приятный запах специй, но у меня уже пропал аппетит. Я прогулялась по городку, заглянула в местный сувенирный магазин, купила кружку, как будто смятую рукой великана. На боку кружки было написано: «Я потерялся на Мальте». Я на Мальте точно не потеряюсь – самонадеянно подумала я. У меня в Москве очень важные дела…

Я шла, точно ощущая, что иду к морю. Его видно не было, но почему-то я была уверена, что когда сверну за угол и выйду на следующую улицу, проглядывавшую меж домов, увижу море. И точно, я оказалась на достаточно широкой по местным масштабам улице, примыкающей к такой же, как в нашем местечке, полоске суши у обрыва. Здесь тоже была набережная, метрах в пятидесяти от самого моря, и на ней – несколько ресторанов. Не торопясь, я прошла мимо первого, второго, почитала меню, выставленные на щите, и вошла в третий, называвшийся «Алефано», с пояснением «Традиционная мальтийская кухня».

Больше всего он понравился мне тем, что находился на открытой террасе, стоящей на сваях прямо в море. Прочитав повнимательнее меню за столом, я поняла, что традиционная местная кухня, видимо, очень похожа на английскую, как я ее помню из двух-трех романов Диккенса и учебника английского языка. Ростбиф с кровью, ростбиф без крови, соленый пудинг и фасолевый суп-похлебка.

С некоторым сомнением я заказала себе форель, жаренную на гриле. Сомнение заключалось в том, что за соседний столик как раз принесли огромную тарелку, на которой еле-еле поместилась толстая, сочная рыба, политая каким-то соусом. Изящная пожилая дама, сидевшая за столиком, откинула за спину пышный голубой шарф, чтобы концы его не окунулись в соус, и восхищенно произнесла, потирая руки:

– Oh, yes!

Я только понадеялась, что она заказала какую-то другую рыбу, не форель. Мне такую рыбину не съесть за три дня, разве что в сумочку запихнуть – на завтра, на обед…

Пока готовилось мое блюдо, мне принесли вино и горячие треугольные сухарики из черного хлеба с чесноком. Не успела я поднести ко рту ароматный сухарик, как услышала чей-то веселый и достаточно громкий голос, произнесший по-английски:

– Hey you!

Я подумала – возможно, это лишь в переводе на русский звучит грубовато: «Эй, ты!», а на другом языке, может, даже и очень вежливо. Кричавшему не ответили, поэтому он продолжал настаивать:

– Эй, девушка! Эй! Обернись! Сюда посмотри! Ну же, девушка!

Я все-таки обернулась, чтобы посмотреть, кто же и кого так настойчиво зовет. И столкнулась глазами с горящим взглядом черноволосого мужчины в яркой оранжевой рубашке. Он тут же закричал:

– Иди, садись сюда!

Я быстро отвернулась.

– Иди же! Не отворачивайся, эй!

Я замерла и через несколько мгновений осторожно оглянулась еще раз. Ну, точно – какой стыд! Он обращается ко мне. Я не сразу сообразила, как же ему сказать, чтобы он перестал орать на весь ресторан. Правда, мне показалось, что из нескольких посетителей ресторана обернулась на его крики одна я. А если обернулась бы вон та полная девушка с короткой стрижкой ярко-фиолетовых волос, то он позвал бы ее? Может, это такой трюк – крикнуть: «Эй! Девушка!» – и посмотреть, кто обернется?

Латиноамериканец – я почему-то сразу подумала, что это типичный мексиканец или колумбиец, – тем временем продолжал, глядя на меня и широко улыбаясь:

– Ну, давай! Скажи, пусть заказ несут сюда, за мой столик! Иди сюда, садись ко мне! Рядышком! Вместе всегда лучше, чем поодиночке, а? Правда?

– Гм… По-разному… – негромко ответила я, заметив, что теперь люди стали уже оборачиваться на наш разговор. – Не кричите так, пожалуйста, – попросила я его. – Я вас хорошо слышу.

– Слушай! Ты ничего не бойся! Меня зовут Педро.

– Молодой человек, – заметила дама с голубым шарфиком, съевшая уже половину огромной рыбы, – вот мне не так интересно, как вас зовут. Возможно, этой юной леди – интересно.

– А, возможно, и нет, – сказала я, сама потрясенная тем, как с легкостью уловила сложную грамматическую структуру в реплике пожилой дамы и правильно ответила.

– Тем более, – ответила та, слегка улыбнувшись мне. Я почти не сомневалась, что дама – самая настоящая англичанка. Учительница, например, или работница почты… – Так что будьте любезны не орать как дикий… м-м-м…

– Дикий кто? Как дикий кто? Скажи, скажи!

Прелесть английского языка – одна из его прелестей – заключается в том, что в английском нет обращения на «ты» и на «вы». Вообще-то исторически «you» – это «вы», и вроде как все друг друга зовут на «вы» – ругаясь, признаваясь в любви, мать – ребенка, дитя – свою мать. Но на самом деле понять, как к тебе обращаются, можно по тону, по интонации. Я уверена, что брызжущий радостью и желанием общаться Педро не имел в виду сейчас говорить ни со мной, ни с дамой в голубом на «вы».

– Как дикий кто? Ну, кто, кто? – продолжал настаивать он.

Дама прожевала кусок рыбы, проглотила ее, вытерла губы салфеткой и только тогда сказала:

– Ну, предположим, как дикий медведь.

– Отлично! – захохотал Педро, поглядывая почему-то на меня. – Очень подходит!

– Послушайте, – продолжала дама, – если вы хотите сказать девушке что-то важное, подойдите ближе и сделайте это.

– Сделать что? О, нет… Это слишком неожиданно… Добрая леди переоценивает бравого Педро…

Я вздохнула. И почему я обязательно должна влипнуть во что-то подобное? Я передвинула тарелку и попробовала пересесть спиной к разошедшемуся Педро. Я, наверно, сделала это зря, потому что он крикнул еще громче:

– Э-эй! Девушка! А я все еще здесь!

– А она – все еще там, – заметила дама.

– Послушайте, – я повернулась и первый раз внимательно посмотрела на него. Человек как человек. Вполне симпатичный. Если бы так не орал…

– Я весь внимание! – радостно ответил Педро.

– Прекрасно, – кивнула я. – Немедленно прекратите орать, прекратите называть меня «девушкой». И… вообще.

– Вообще что? – заинтересованно спросил Педро, как будто не услышав ничего вначале. Тут он увидел официанта, обслуживающего наши столики. – Эй! Иди сюда! Ты вокруг острова, что ли, ходил? Принеси давай вот этой очаровательной девушке бокал… нет… бутылку розового вина!

– Между прочим, – негромко проговорила дама, – розовое вино, которое они здесь подают, слишком кислое и пахнет старой собакой.

Педро тут же отпил глоток-другой, понюхал вино в бокале и еще понюхал горлышко бутылки.

– И правда! – захохотал он так, что стали смеяться и за соседними столиками.

– О, господи… – вздохнула я. Что же мне никак мою рыбу не пожарят?

– Правда-правда! Пахнет старой собакой! – Педро обращался ко мне, и я кивнула, лишь бы он прекратил кричать:

– Я верю.

– А ты просто так не верь! Ты возьми и проверь! Иди, иди сюда и проверь! Правда-правда! Пахнет старой маленькой болонкой!

– Вы простите меня, мой дорогой друг, – снова вмешалась дама, которой уже принесли кофе и десерт. – Но я имела в виду запах огромного мерзкого дога, у которого такие… Нет, я даже не решусь сказать – что! – Правда, дама при этом решилась показать что-то такое руками, что вызвало новый приступ хохота у смешливого Педро.