Синдром отсутствующего ёжика - Наталия Терентьева

Она таких слов не нашла, моя Ийка, но ведь она именно это имела в виду, когда пыталась мне рассказать о своих мечтах.

Задумчиво листая меню, я поняла, чего больше всего сейчас хочу. Не есть. И не пить. Я бы хотела сесть перед Ийкой, налить ей тарелку ее любимого грибного супа, сделать маленькие золотистые сухарики и смотреть, как она ест, вскидывая на меня время от времени свои прозрачные глаза и молча улыбаясь мне. Ийка всю жизнь ест плохо и мало что любит. Поэтому если ей что-то нравится, то она ест это с неподдельным удовольствием.

Тем не менее я заказала себе какое-то горячее овощное блюдо и местное розовое вино – несмотря на вчерашние разговоры про старых собак. Как вчерашние?… Сегодняшние! Оттого, что я так крепко спала днем, мне показалось, что уже прошел целый день и наступил новый. Но это же все было в обед, сегодня! И Педро, и пожилая дама в голубом, и терраса, напомнившая мне Коктебель. Просто время на отдыхе так замедляется, особенно когда не с кем говорить и не о ком заботиться… Синдром отсутствующего ёжика, иными словами.

Неподалеку от моего столика сидела веселая компания то ли испанцев, то ли итальянцев – по разговору я никак не могла понять точно и от любопытства прислушивалась. Они что-то праздновали. Вокруг стола бегал шести-семилетний мальчик, очень симпатичный, почему-то светловолосый. Почти все сидевшие вокруг стола люди были явного средиземноморского типа – с красивыми смугловатыми лицами, с крупными глазами и носами. Но потом я увидела одну светлокожую и светловолосую женщину, к которой несколько раз подбегал мальчик, и поняла, что она его мать. Мужчина, сидевший с ней рядом, подозвал мальчика, обнял его и поднял в очередной раз тост. Выслушав его, все засмеялись, похлопали и дружно выпили вино. А я теперь удостоверилась – точно итальянцы. Мужчина поцеловал светловолосую женщину, а она на секунду задержала около себя мальчика, все время куда-то рвавшегося. Муж с женой счастливо переглянулись и отпустили сына бегать.

Через какое-то время у них убрали салаты и закуски и заставили стол чистыми тарелками. Посреди большого стола два официанта водрузили огромное блюдо с запеченным поросенком. Я порадовалась, что со мной сейчас нет Ийки. Она совершенно не выносит вида целиком сваренной курицы или даже зажаренной с головой рыбы. В раннем детстве, когда она начинала плакать и отворачиваться от такой еды, я даже думала, что она настоящая вегетарианка – не по здоровью и аллергии, как это часто бывает, а по психологии. Но – нет. Иечка с удовольствием ест куриные котлетки, креветки, иногда рыбу и мясные пельмени, но вот смотреть на убитых и целиком зажаренных или сваренных для еды животных она не может.

Я же внимательно рассмотрела красиво украшенного поросенка. Из ушей зажаренного до золотистой корочки поросенка свисали веточки красной смородины, из ноздрей торчали фиолетовые веточки базилика, придавая поросенку несколько воинственный вид, все упитанное тельце его было утыкано букетиками съедобной травы и цветами из овощей.

– Тонино! – позвала светловолосая итальянка сына красивым грудным голосом. Я подумала, что, возможно, она певица или просто очень хорошо поет.

Мальчик помахал ей издалека рукой, но к столу пришел только после того, как его позвали еще два или три раза. Я обратила внимание, что непослушание сына никому настроения не испортило. Итальянка буквально силой усадила его рядом с собой. Мальчик тут же вскочил и что-то схватил со спины поросенка. Мать засмеялась и сказала ему несколько слов. Мальчик кивнул и взял в руки нож и вилку. Я думала, что он начнет ими есть, но он стал перекидывать приборы из руки в руку, и, надо сказать, получалось у него довольно ловко.

Тут заиграла музыка. Несколько музыкантов в нарядных мальтийских костюмах весело и энергично исполняли какую-то очень известную эстрадную мелодию, но она звучала непривычно, оттого, что в оркестре были необычные инструменты – длинный, до пола, рог, издававший смешной, будто тройной, звук – сразу на нескольких нотах, и задорный рожок. Музыкант, игравший на рожке, время от времени вставал и исполнял соло, поворачиваясь во все стороны и слегка притоптывая себе в ритм ногами.

Мальчик, глядя на них, взял что-то со стола, мне показалось, длинный зажаренный сухарик, которыми был обложен, как хворостом, поросенок, и стал тоже наигрывать, как тот музыкант. Поскольку внимания на него особенно никто не обращал, мальчик ловко вскочил на стул и стал дудеть в сухарик, зажав его зубами, тоже пританцовывая и даже подпрыгивая на стуле.

– Мэм, не желаете еще чего-нибудь? – спросил меня подошедший официант, увидев, что я справилась с горячим.

– Да, наверно…

– Я сейчас дам вам меню, – улыбнулся официант. – У нас очень много десертов и разных сортов кофе и чая.

Никогда не думала, что читать меню может быть таким увлекательным занятием. Потом, когда тебе приносят десерт, описанный на семи строчках, с перечислением всех мыслимых и немыслимых ингредиентов, это оказывается просто мороженое, посыпанное орехами и кусочками фруктов, но когда читаешь слова «нежное земляничное пюре со взбитыми сливками, кусочками папайи и маракуйи, сиропом розового персика и веточкой цветущей ванили…», на секунду забываешь, что тебе уже не тринадцать лет, чтобы с восторгом уписывать длинной ложечкой холодный, калорийный и довольно вредный продукт.

Внимательно изучив меню, я отказалась и от мороженого, и от горячего яблочного пирога, политого расплавленным шоколадом, и от ореховых трубочек, и от ягодного мусса, и даже от клубничного желе со взбитыми сливками, подаваемого в съедобной засахаренной корзиночке… Попросила принести зеленого чая и счет, чувствуя, что мне приятней отказаться от чего-то, чем потакать своей минутной слабости.

Я отвернулась к морю. Как красиво опускается солнце… На секунду я как будто выключилась из происходящего вокруг и только смотрела на огромный, чуть расплывающийся по краям золотой диск солнца, быстро, на глазах, садящийся в море, на розоватое небо и темно-темно-зеленое море.

– Toni! Tonino! Mio Dio! Aiutame![5] – услышала я крики и словно очнулась.

Вокруг меня что-то происходило. Кто-то куда-то бежал, кто-то громко кричал. Я быстро оглянулась – люди, только что сидевшие за столом с поросенком, уже не сидели, а сгрудились вокруг стула, на котором недавно баловался маленький итальянский мальчик. Но мальчик стоял теперь уже не на стуле, а на полу. Я видела его голову, видела рядом его мать и отца, и еще какого-то мужчину, стучавшего ребенка по спине. Мать непрестанно повторяла какое-то одно слово, я его не поняла, а отец замер, словно его парализовало током, с искаженным лицом, крепко уцепившись в плечо сына. Мальчик же на моих глазах сильно покраснел, лицо его словно надувалось, воздух не выходил из широко открытого рта.

Не раздумывая, я бегом бросилась к нему. За две секунды, понадобившиеся, чтобы преодолеть расстояние до их стола, в голове у меня пронеслось: «… астма, нет, не астма, зачем он тогда бьет его по спине… проглотил что-то… точно… дудочка… сухарь! Попал в дыхательное горло!»

Крупный пожилой мужчина, стоявший около светловолосой итальянки, в ужасе посмотрел на меня и загородил мне путь. Я попыталась обойти его, но он с тем же ужасом на лице не пускал меня и даже схватил тяжелой волосатой рукой за плечо.

– Доктор! Медицина! – как можно внятнее сказала я и попыталась отбросить его руку.

Он, как будто не слыша меня, мертвой хваткой держал мое плечо, кажется, собираясь упасть вместе со мной. Мальчик тем временем стал синеть, в глазах его появилось очень характерное выражение, когда окружающий мир теряет всякое значение… Человек, бивший его по спине, что-то закричал и стал трясти его за голову. Я, не раздумывая, изо всех сил ударила пожилого итальянца, державшего меня, локтем в грудь, он ахнул и тут же отпустил руку.

Оттолкнув мать мальчика и мужчину, я подставила стул к спине мальчика, залезла на него, подхватила на руки мальчика и быстро, но осторожно перевернула его головой вниз. Я не видела ничего, только широко открытые и застывшие светло-серые глаза его матери. Огромные прозрачные серые глаза… Она как будто в гипнозе тут же помогла мне, когда я переворачивала мальчика, и в полной тишине я слышала ее судорожное дыхание.

Перевернув Тонино, я крепко ухватила его обеими руками за тонкие, загорелые щиколотки и несколько раз сильно встряхнула. Широкие штанины его серых бридж свалились вниз, открыв худые, ободранные коленки. Я смотрела сверху на эти коленки и вдруг услышала, как воздух с силой вышел из груди мальчика, и он закашлялся. Посмотрела на мать. Та без слов поняла меня, присела, подставила руку под его шею, и мы перевернули мальчика на ноги. Я обняла мальчика, чуть помассировала ему грудь и спину, пока он откашливался и глубоко-глубоко дышал.

Замершие вокруг люди начали что-то говорить, все громче и громче, заплакала и прижала к себе сына светловолосая итальянка, что-то громко сказал, пытаясь обнять меня, его отец. А я почувствовала невероятную слабость. Мне показалось, что я сейчас просто потеряю сознание, если не сяду куда-нибудь в сторонку. Я посмотрела на отца мальчика, все говорящего мне что-то и говорящего, на итальянку, обнимающую сына, кивнула, пробормотав по-русски: