Сага о Головастике. Начало - Александр Нерей

Наконец старикан успокоился и, усевшись на табурет, изобразил смеющийся вариант забористого взгляда.

— Третий глаз, говоришь? Так это дело ещё никто не называл. Сам придумал, или кто подсказал? — еле сдерживаясь, спросил Павел.

— Баба Нюра одиннадцатого так научила, — признался я.

— Она может. Она ещё не такому научит. Так ты кроме рожи в зеркале другого пока ничего не видишь? Вокруг себя? — спросил дед, когда успокоился.

— Только во сне, а в жизни – нет.

— Если ты про эту тётку во сне видел, про больницу, про её голову, тогда это правдой может быть, а сон твой вещим окажется, — думал дед вслух, как и сам я совсем недавно.

— Ничего такого я не видел. Сказать во сне кто-то мог, а вот картинок никаких не было. Одна какая-то метнафорза была. Точно была. А что за напасть, не знаю.

— Метаморфоза. Слово такое есть. Означает превращение гусеницы в бабочку или червяка в кузнечика, — поделился Павел учительскими знаниями.

— Не то, — отмахнулся я. — От метаморфозы любая женщина становится красивой. Это я точно знаю, а вот откуда?

— Это не метаморфоза, а водка, — сказал старый и снова как захохочет в голос, но уже только своим стариковским смехом.

— Чего ты надо мной смеёшься с утра? — разобиделся я. — Я тебе ещё не всё про Калику рассказал, а ты хохочешь.

Дедову улыбку, как ветром сдуло.

— Как не всё? А ну продолжай рапорт по всей форме.

— Сначала сам ответ держи. Где мне сыскать девчушку?

— Вдруг, нет больше недосказанного, откуда мне знать? Может, врёшь ты всё, а я тебе до времени такую тайну открою, что твоё отражение покажется ерундой, а не страшилкой.

— Как нет? А про то, что как только Угодник сообщил о несчастье, оно вмиг другим стать может. Мало? Так оно совсем в другом мире, а не в нашем с тобой случиться сподобится. Опять мало? А тётка дядькой сотвориться может. Скушал? Ну-ка, говори, где девчушку сыскать, а то я ничего этого не скажу. Даже не проси, — выпалил я деду всё, о чём знал, с дальним прицелом.

— Ты, что же это, Ёшкин кот, меня за дурня держишь? Думаешь, умом ослаб? Да я тебя вмиг просветил, аки рентгеном. Думаешь, сжалюсь над мальчонкой, невзначай сболтнувшим свои секреты, да укажу, где девчушка обитает? Накось, выкуси!

Как не крути, но изуродованными пальцами дед не смог показать фиги с маслом, а я пожалел о том, что и в самом деле хотел обхитрить его. Всё понял старый. Не мог не понять. А я нисколько не сомневался, что он слышал о змеином хвостике. Проще говоря, о шутках, которые устраивает будущее, если кто-то о нём узнаёт. Я и рассчитывал на то, что дед всё поймёт и за такие хитрости у меня или появится шанс всё узнать от него самого, или повод поговорить с Кармалией в его же подвале. Узнать от неё о девчушке-помощнице. А вот, после дедова кукиша я понял, что поступил нехорошо, поэтому повинился:

— Извини. Бес попутал. Если не можешь сказать, не обижусь. Нельзя, значит, нельзя. Прости.

А дед, видно, ожидал совсем другого, потому как мигом замолчал и засопел, почёсывая бороду пальцами, не сумевшими изобразить кукиш.

— С кем не бывает. Со всеми получается, что и не такое случается.

…Ладно. Продолжаем пикирование, — поднялся Павел с табурета и затоптался на месте.

— Когда у тебя следующий большой сбор? — спросил учитель-мучитель, а я захлопал ресницами.

— Когда хлопцев гуртом собираешь? — перевёл он на доходчивый язык.

— Планировал после пересдачи, — ответил я, и теперь дед заморгал, явно не понимая меня. — Когда в третьем и шестом мире оставят братишек на второй год окончательно, тогда и собирался.

— Когда сие решится?

— До двадцать пятого августа, и в третьем, и в шестом мире всё будет кончено.

— Хорошо. Дело терпит. Как решится, собирай мальчишек. Речь держать буду. Открою новый учебный год. Уразумел? — сказал дед и уселся на табурет.

— Теперь про девчушку, — скомандовал я и снова получил забористый взгляд.

— Про которую? Про Анку?

— Про старушку. А что там про Анку? — любопытство взяло верх, и я решил послушать очередную байку.

— Дык, если пришёл до Анки, не уходи спозаранку. Потому что, как следует тело нужно расследовать, — выдал дед пику и сам над ней рассмеялся.

— Дело расследуют, а не тело, — поправил я наставника, а тот ещё больше затряс бородёнкой.

— Кому как нравится, тот так и забавится! — выкрикнул дед сквозь смех, и опять за старое.

— Ничего не понимаю. Шутки у тебя несмешные.

— Если б ты их понимал, я б их из мешка не вынимал, — всё тряс и тряс бородой Павел, а я давно сбился с подсчёта его нормы по выпечке прибауток.

«Смеётся, значит, всё в порядке. А может, сознаёт, что ещё не готов обо всём навалившемся думать? Поэтому устроил разрядку напряжённости, как в телике говорят о политике.

И сколько в нём злости на всякое зубоскальство. Сколько энергии он на несерьёзность свою тратит. Может, наоборот, из неё силы берёт? Может, давно бы перегорел, если бы жил без шуток?»

— Ладно, куражься. Если передумаешь про… Про наше тело, всегда готов к бою с тобою. И на розыски той, над которой сейчас смеёшься, тоже настроен по злому, — молвил я заковыристо, но понятно и без упоминаний девчушек, на которых дед так ополчился.

— Погодь. Я тебе ещё про ворованные груши не сказывал.

— Лучше делом займись. Обдумай всё, а я завтра загляну, — откланялся я и удалился.

Глава 30. Большой сбор

— Как жизнь у неумных? — на полном серьёзе спросил я у третьего и шестого Александров.

— Оба камнем идём ко дну, — доложил третий.

Только он относился легко ко всему выпавшему на долю этих мальчишек. Или делал вид, что ему наплевать на случившееся.

Я старался не копаться в их чувствах. Понимал, что испытать им пришлось немало. И в физическом смысле, и в моральном.

Обоих поколачивали родители, когда у них заканчивалось терпение возиться с сыновьями, которые ни с того ни с сего стали настолько вредными, что нипочём не хотели ни учиться,