Сага о Головастике. Начало - Александр Нерей

— Ишь, как подействовало антиругательное средство. Разом усвоилось. Сильная штука. Прижилось бы в головах, был бы праздник. Я не о вас, доверенных и доверчивых спрашивал, а о всех хлопцах. А то выскочил, как бойцовский цыплёнок. Ой, беда с вами недомерками. Прямо беда за бедою. Купил дед козу, а она с бородою. Так говоришь, сам пойдёшь и сыщешь?

— Пойду и сыщу. Далече она обитает? Или её тоже можно покликать в по… — договорить я не смог: кто-то невидимый тёплой ладошкой перекрыл дыхание и заткнул мой не в меру болтливый рот.

— В поле её не дозовёшься, — ничего не заметил дед, а мне сразу же возвратили возможность дышать и разговаривать.

«Кто так придушил, чтобы не проболтался? — задумался я. — Душенька или Скефий?».

— …Когда войдёшь, глазами её не увидишь. Только на ощупь. Очами её никто, кроме доверенных персон не видит и видеть не должен. Так и скажешь своему дружку. А вот с собой его брать необязательно. Сам не знаю, зачем двоих послать хотел. Он же, всё одно, ничего путного не увидит. Всё запомнил? Дальше двинемся? — спросил дед, когда закончил инструктаж, важнейшую часть которого я пропустил.

— Это что получается? Девчушку руками щупать? Ты всё издеваешься, а я по правде хотел сходить и найти её, — возмутился я из-за шуточек с девчачьей невидимостью.

— Я перед ним наизнанку выворачиваюсь, а у него не пойми, что в башке. Ишь, додумался. Девиц щупать захотел? Я те сейчас щупну! И всё третьим глазом. Уж больно ранний о таких вещах разговаривать, — взбунтовался дед с какой-то стати.

— Это ты сказал, что глазами её не увидишь, а нужно щупать. А щупают её лишь уверенные хлопцы. Или путные? — запутался я окончательно, а тут ещё смех почудился вокруг нас с дедом.

— Путные? Распутные! Олух! Я тебе про верёвочку, что на нагель восьмёркой накручена, а не про девиц талдычу. Ты каким местом слушаешь? Глазом своим? Или спишь и вещие сны видишь?

— Прости. Наважденье случилось, как в тот раз в зеркале. Не повторишь снова, ну пожалуйста, — пришлось пойти на хитрость, чтобы успокоить и деда, и себя, и смешки в зрительном зале, в котором мы с ним играли комедию, а нужно было что-нибудь душещипательное.

— Ладно. Взялся вас обучать – сам виноват, что дворянином родился да грамоте обучился. Повторяю для слабонервных и других многих, умишком убогих.

Войдёшь в центральную подземную пещеру, в которой лаз… Ну, дырка в подволоке. Лаз этот ведёт в тринадцатый мир Иуды. В пещере из стены доска торчит. Тоже невидимая. В доску нагель воткнут, а на него уже верёвка намотана. А вот, между какими мирными цифрами вся эта конструкция, не припомню. Видеть её видел, только вот, пользовать не пользовал. Не приходилось мне с несчастьями знаться, от коих туда влезть захотелось бы. А вот Калика, тот лазил туда неоднократно. Можно сказать, тропу на той лестнице протоптал. Только, то был не нынешний Калика, а который в нашем мире родился. Не заснул ещё, окаянный?

— Нет. Слушаю, — сказал я учителю, а у самого, то мурашки по спине бродили от видений мира Иуды, то зудело в груди вопросами о дедовом дворянском происхождении, через которое, оказывается, попал он в учителя к комсомольцам.

— Продолжаю. А ты всё понял про верёвку? На чём её намотанную искать придётся?

— На нагелю, — похвастался я вниманием.

— Это палка такая. Как держак у тяпки. Воткнута в доску так, что и сверху торчит вершка четыре-пять и снизу столько же. Она-то и зовётся нагелем. Только, что верёвочку, что доску, не увидеть и не ущупать, даже если об них башкой биться. Уразумел? Сокрытые они от всех посредников.

А до Угодника той верёвки не было. Всем старшинам приходилось с бесовством знаться да просить, чтобы из Иудина мира лоза виноградная в лестницу заплеталась да под ноги спускалась. Тьфу-тьфу-тьфу! Это он уже тот срам исправил, Угодник наш. Чтобы по православному всё было, и умы некрепкие не смущало. Не заснул?

— Нет, — громко выдохнул я, а перед глазами так и встала девчушка, опускавшая виноградные лозы в пещеру, где я заплетал их в косичку и залазил к ней, а потом она подхватывала меня на руки, подбрасывала высоко вверх и радостно кричала: «Головастик пришёл! Головастик пришёл!»

— Ты её осторожно с нагеля сматываешь и потравливаешь. Попускаешь, значит. Верёвка поднимается, а лестница опускается. Всё вверху через колёсико продето. Ну, как если бы я через сучок на абрикосе верёвку перекинул и на другой конец привязал лесенку. После за свободный конец потянул через сук, а лесенка бы встала в полный рост. Понятно? А когда приподнял лесенку, верёвку бы восьмёркой накрутил на нагель.

Что я тут перед тобой распинаюсь? Ты же меня не слушаешь. Вон, у тебя мухи в рот заползают, — оборвал дед инструктаж, заскучав от серьёзной роли воспитателя.

— Врёшь. Нет никаких мух, — не обиделся я, но на всякий случай ощупал лицо.

— Нет, так нет. Как залезешь вверх по лесенке, ступай на поляну с цветами. А там становись, жмурься и зови её, как давеча собирался в поле. А теперь слушай вызов: «Девчушка-старушка, стань передо мной…»

— Как лист перед травой, — не удержался я и вставил знакомую рифму.

— Не перебивай, — отмахнулся Павел и продолжил. — «Стань передо мной, глаза мне открой. Я посредник двенадцатый мирный. Стою в мире твоём и жду тебя смирно». Запомнил? — закончил дед рассказ о бесовском мире, в который меня же и посылал.

— Запомнил. Что непонятного? Лезу к бесам и зову девчушку. Потом ей говорю, чтобы пришла к тебе по делу. Потом мчусь обратно.

— Я же говорил, малахольный. На кой мне она? Сам всё ей сказать должен. О том, где беда, в каком мире, и куда посылать Угодника. Ты к тому времени обо всём этом знать обязан. А когда побежишь обратно, лесенку той верёвкой из пещеры поднимешь, а саму её на нагель намотаешь. Чтоб всё было так же, как до тебя. И мне плевать, что она невидимая! — накричал Павел, пытаясь вдолбить мне нужные знания.

— Получается, к ней ещё рано идти? Ждать нужно беды той окаянной? — подивился я неразберихе в голове, случившейся от инструктажа.

— Сходить нужно