Любовь во времена серийных убийц - Алисия Томпсон

Я почти не спала.

Однажды ночью, когда я все еще лежала, ворочаясь с боку на бок, Ленор запрыгнула мне на живот. Ее глаза сверкали в темноте, словно она оценивала, насколько низко я пала. Она несколько минут потопталась по моей рубашке, покружилась, а затем плюхнулась и осталась лежать. Она не хотела, чтобы ее гладили – если бы я попыталась, она бы тут же спрыгнула обратно. Такое вот персональное пресс-папье. Это невероятно надоедало. И вместе с тем странным образом успокаивало и стало одним из немногих способов остановить мой внутренний мазохистский порыв.

Последнее, что мне хотелось делать в этом состоянии (то есть категорически не хотелось), – это встречаться с доктором Блейком по поводу моей будущей карьеры в академии. Но мы уже условились, я уже купила дурацкий блейзер и не хотела снова подводить доктора Нильссон. Поэтому я надела черное платье в стиле пятидесятых, дополнила его темно-серым блейзером и накрасила губы красной помадой, надеясь, что не выгляжу бледной как смерть, хотя именно так себя и чувствовала.

Я осторожно прикрыла за собой входную дверь, убедившись, что Ленор не выскользнула, и уже запирала ее, когда услышала, как грузовик Сэма заезжает на подъездную дорожку. Я не знала, что делать. Если бы я бросилась к «камри» и очень быстро села в нее, это выглядело бы так, будто я избегаю его. Хотя, возможно, это было бы проявлением такта, поскольку он, похоже, сам избегал меня.

В итоге я тупо стояла у входной двери с ключами в руке, пока он вылезал из своего авто.

Он подстригся, волосы по-прежнему были длинные, но не такие взъерошенные, как раньше. Он держал в руках пакет с едой навынос и, взглянув на меня, натянуто улыбнулся. Казалось, он не собирался со мной общаться, и, возможно, это было к лучшему, но я ничего не могла с собой поделать.

– Привет, – сказала я.

– Привет.

После этого односложного вступления мы оба замерли на своих подъездных дорожках. Проблема была в том, что я не могла придумать, что говорить дальше. Инстинктивно я хотела снова начать извиняться, но было ясно, что это ни к чему хорошему не приведет. И даже пожелай я завести светскую беседу, в моей голове не было ни одной чертовой темы – ни замечаний о погоде, ни какой-нибудь мелочи о тру-крайме, ничего.

«Я скучаю по тебе». Вот что я хотела сказать больше всего. Только теперь у меня не было на это права.

Он поднял руку и потер бровь, язык его тела говорил о том, что он не может решить, уйти ему или остаться. В конце концов, он уронил руку, словно покорившись судьбе.

– Хорошо выглядишь, – заметил он.

– Спасибо, – ответила я. Какая-то маленькая, извращенная часть меня была рада, что он видит меня такой, после того как целое лето я носила повседневную или самую поношенную одежду. – У меня собеседование.

– Я помню.

– А как у тебя, все еще преподаешь у Джослин? – В моем воображении возникла гигантская гифка с лицом Майкла Скотта, которая повторялась снова и снова. Что за нелепый вопрос? Он уже говорил мне, что будет заниматься этим до момента, когда возобновятся занятия в школе, и даже планировал взять что-нибудь по выходным за дополнительные деньги.

Он поднял пакет с едой:

– Моя еда стынет. Удачи тебе на собеседовании.

– И тебе удачи, – промямлила я; к счастью, он уже скрылся в доме и не мог увидеть, как я скривилась. Наше первое общение после ужасного разговора в тот день, когда Коннер делал предложение. Могло быть и хуже.

Но могло быть и гораздо лучше.

Я пыталась выбросить это из головы, пока ехала в колледж Стайлз и парковалась на месте для посетителей. Изначально доктор Блейк предложил встретиться в студенческом кафе на территории кампуса, но позже извинился, сообщив, что оно закрылось на все лето. «Но мы можем прогуляться по кампусу, и я покажу вам окрестности», – говорилось в электронном письме, заставившем меня снова задуматься, в чем именно заключается смысл этого собеседования. Доктор Нильссон ясно дала понять, что это не собеседование по поводу работы, и я дважды пролистала веб-сайт колледжа. Там не было никаких объявлений о вакансиях, по крайней мере, для преподавателя английского. Похоже, у меня был бы шанс, только если бы я преподавала статистику.

От доктора Блейка веяло серьезностью, но как только мы заговорили о некоторых профессорах в моей программе, я немного расслабилась. Он отнесся ко мне скорее как к коллеге, чем как к ученице, и даже сослался на статью, которую я написала, похвалив меня за то, что я связала воедино два, казалось бы, несопоставимых материала, изучив их через призму феминизма. Это напомнило мне о Сэме, о том факте, что он нашел время, чтобы поискать мою работу в Интернете, но подобные мысли представляли для меня опасность. Я заставила себя снова сосредоточиться на докторе Блейке.

– В конечном счете, работа в академии – это служение, – заявил доктор Блейк. – Наши исследования, преподавание, наставничество – все это для того, чтобы служить будущим поколениям мыслителей. Как вы собираетесь делать это со своей специализацией?

Возможно, он даже не имел в виду изучение тру-крайма – не подходит для настоящей науки, но слышать отголоски этого мнения в каждом вопросе было моей естественной защитной реакцией. Я отвечала медленно, желая как следует обдумать свои слова, прежде чем озвучить.

– Я знаю, что изучение литературы или риторики у большинства людей вызывает скепсис, – начала я. – Многие спрашивают, какой смысл изучать слова, которые написаны двадцать, пятьдесят, двести лет назад. И делать это снова и снова, после того как на эту тему уже столько написано. Но, в конечном счете, я думаю, что главное – научиться обращать внимание. Научиться вникать в текст, задавать вопросы и рассматривать его под разными углами, чтобы увидеть, как это может измениться. Как культура, мы сами являемся тем, о чем пишем, и изучение этих текстов может многое рассказать нам о том, как мы видим мир.

Я взглянула на доктора Блейка, стоявшего рядом со мной, однако он просто смотрел прямо перед собой, сцепив руки за спиной, и слушал меня.

– Тру-крайм – прекрасный пример этого, – продолжила я. – По сути, речь идет о том, что мы знаем о способности человечества творить зло и чего нам следует опасаться. Ответы на эти вопросы могут рассказать нам о многом, особенно если посмотреть на пересечение привилегий и власти, на тех, кто рассказывает истории, кто является их героями. Я знаю, многие считают, что тру-крайм – это просто криминальное чтиво, не заслуживающее