Десять жизней Мариам - Шейла Уильямс

– А моя… мама говорила… там красиво… деревья…

Деревья. Я закрыла глаза и увидела их, деревья возле родительского дома. Почуяла, как они пахнут. В те, прежние, времена.

– Она так и не смогла… обвыкнуться здесь.

– Колумбий, отдохни. Помолчи.

Он уже не слышал меня.

– …Говорила, что прыгнет… – Он снова поднял руку, вены на ней набухли и потемнели, и указал какое-то место, видное только ему. – И прыгнула бы… в реку, если б… не я.

Он вздохнул, рука тяжело упала на кровать. И тут Колумбий открыл глаза и посмотрел на меня.

– Каково это – быть свободным, миз Мариам?

Я солгала ему. Произнесла слова, которые, вероятно, его мать сказала бы умирающему сыну. И когда он перешел в мир теней и духов, я представила, что она стоит на берегу той реки, протягивает руку и улыбается. Как я могла сказать ему свою правду?

Я прожила в этом месте дольше, чем на земле матери и отца. Когда огромная лодка с белыми парусами покинула порт Уиды, я была девочкой, еще не уронившей первую кровь. Играла с подружками, помогала матери с детьми, носила воду, ездила по делам с отцом, который называл меня своим… Красным Орленком, а старшие сестры и братья часто поддразнивали. До того, как работорговцы схватили меня, увезли, продали португальцам, а те – англичанам, я была самым обычным средним ребенком, не заветным первым сыном, не боготворимым поскребышем и не самой красивой из дочерей, а просто ребенком, который думал об играх, домашних обязанностях да о еде. Я даже не знала, что есть такое понятие, как «свободный». Но с каждым годом запечатленные в памяти картины моего детства одна за другой таяли, исчезали, а те, что оставались, отступали в моем сознании в такой дальний закоулок, откуда выцарапать их становилось все труднее; воспоминания бледнели, растворяясь в тумане времени, исчезая за занавесью забвения. Я не могла объяснить Колумбию или кому-либо еще, что значит быть свободным, потому что тогда, давным-давно, еще сама не осознавала, что была свободна.

Совсем не этого я хотела для Александра.

В дверь постучали, и воспоминания рассыпались, как битое стекло. Сколько я сидела так, вглядываясь в прошлое? Еще стукнули. Я встала, какая-то одурелая, разгладила платье на ноющих бедрах и коленях. У меня затекла спина и разболелась голова. Надвигалась гроза, я видела, как над западным хребтом клубятся тучи, темно-серые и злые. Было уже поздно. Но я привыкла, что ко мне стучатся в ночи. Дети рождаются, когда готовы. Люди болеют, когда… болеют. Наверное, это Льюис из поселения Берли пришел звать меня на помощь Норме. Пророкотал гром, пока слабый, но это ненадолго. Я глянула на свой мешок в углу. Придется шевелить ногами, если я хочу успеть к Берли до дождя. Надо ведь еще отнести Александра к Долли и Герку.

В дверях стоял не Льюис, а Маккалох.

– Сэр. – Я была не очень-то рада хозяину, но он хотя бы постучал. Дарфи, например, не имел такой привычки, просто распахивал дверь и входил, словно и я, и мое жилище принадлежали ему.

– Прости, что я пришел так поздно, Мариам, но… погрить нада. – Шотландец бросил взгляд на колыбель и понизил голос. – Малец спит?

Я слишком устала, чтобы выговаривать даже пару слов, поэтому просто кивнула.

– Нынче утром ты сглупила, – начал Маккалох низким напряженным голосом, вдруг оказавшись в другом конце комнаты. Как он там оказался? При немалых габаритах шотландец двигался бесшумно, словно кошка. – Я же велел тыбе прислать из дома Брауна весточку, чтобы Джемми или Геракл тыбя забрали, или попросить, чтоб пацан Брауна тыбя прыводил до северной окраины фермы. Я ж велел тыбе не ходить в темноте. Охотники за беглыми бродят по округе, топчутся по моим землям. И этот кайнтукиец, – голос Маккалоха источал презрение, – душегуб безбожный. Он без колебаний тыбя захапыет и увязет. – Глаза шотландца блестели в тусклом свете лампы. – Хоть с пропуском, хоть без.

Я снова кивнула. Он был прав, я понимала, но погрузилась в свои мысли. Его голос звучал так, словно кто-то бубнил и звал издалека. Маккалох схватил меня за плечи и встряхнул.

– Женщина, ты слышишь? Понимаешь?

– Да! – крикнула я в ответ, а затем посмотрела на Александра, мирно спящего под этим ураганом слов. И повторила громким шепотом: – Да.

– Сколько их было сегодня утром? – спросил шотландец.

У меня аж кровь застыла в жилах. Он чуть ослабил хватку и приблизил свое лицо к моему.

– Сколько?

Откуда он узнал? И тут же мелькнула ясная мысль. А как он… мог не знать?.. Все детали встали на места. Рабочие, которые приходят и уходят. Никогда никаких разговоров, что кого-то продают или выставляют на аукцион. Довольная Долли. Геракл, отсутствующий по нескольку дней. И Индейская пещера. Сотрудничество… такое организованное. Такое тайное.

– Один.

Он кивнул.

– Тыбе надо остановиться.

Я покачала головой.

– Подумай хорошенько, женщина, – прорычал Маккалох. – Этот гад из Кайнтукки думыет, будто священную миссию выпылняет. Считает сыбя умным и чует запах золота. Я не смогу защитить, если тыбя спымают в пещере или в лесу. А что будет тыгда с твоим мальчиком, подумыла?

Я снова покачала головой, на этот раз давясь слезами. Нет, не подумала.

– Ничего. Он не м-мой… мальчик. Принадлежит мистеру Расселу. – И я вытерла слезы рукой.

– Уже мне. Я его выкупил полгода назад.

Я нарушила правило не смотреть в глаза белым мужчинам. Впрочем, Маккалох как раз оглянулся.

– Вы? В-вы-купили его?

– Да.

– Значит, он ваш.

– Нет. – Маккалок помолчал мгновение. – Он твой. Ты привела его в этот мир и позаботилась о последнем вздохе его матери, хоть вы и враждовали. Ты кормила ребенка грудью, и ты… единственная мать, которую он знает. Но ты упрямица, Мариам Грейс, к тому ж беспечная. Да еще с тыкой яростной волей. Я знаю… – Он смолк. – Я прошу тыбя об одном. И хорошо подумый, прежде чем ответить.

Мальчик забеспокоился, и мы оба, испугавшись, замерли над ним. А он, как всегда, скинув одеяло, лежал на спинке, его круглый животик мягко двигался вверх и вниз, а ротик был открыт. Малыш похрапывал. Не удержавшись, я хихикнула и похлопала его по животику, чтобы успокоить. Он вдохнул, причмокнул губами, его крошечные веки затрепетали. Александр даже не почувствовал, что я тут.

– Замечательный парень, – прошептал Маккалох. Он стоял так близко, что я чувствовала его дыхание на своей шее.

Он должен был расти со своими красивыми молодыми сильными родителями… с Нини, прекрасной лицом и телом… но она ушла. С Недом, чье тело и любовь я делила с ней. Его широкую