Десять жизней Мариам - Шейла Уильямс

всё примечал: подозрительно раздувшийся карман, бегающие глаза, выражение лица собеседника, когда прикидывал, честен тот или хочет обмануть. А свидетельства моего позора не увидел. Я постаралась всё забыть, пока…

– Послушай меня, малышка Мэри, – сказала мне Мари Катрин. – И учти, я говорю тебе чистую правду. Может, это и не называется любовью, но… если появляется мужчина, который хорошо к тебе относится, который слушает и признает твои слова и твою мудрость, касается тебя сдержанно и нежно, прими его. Неважно, на каком языке он говорит, богат или беден, какое положение занимает. Не беспокойся ни о чем таком. Принимай нежность и заботу там, где найдешь. И знай, что иногда она проявляется в очень странной, непривычной форме. Но… – И Мари Катрин изящно провела рукой по своему телу. – Тело не имеет никакого значения. Важно то, что на душе.

Она и в самом деле говорила правду. В глазах шотландца мелькнула искорка неуверенности, будто ему что-то мешало, заставляло остановиться. Я прижала ладонь к его щеке. Его жесткая борода терлась о мою руку.

«Принимай нежность и заботу там, где найдешь».

В графстве Питтсильвания,

Содружество Вирджиния[72].

Сей день, 6 мая 1806 года, Авраам Уильям Маккалох своим непринужденным волеизъявлением освобождает Мариам Присциллу Грейс и ее сына Александра Эдуарда Маккалоха Грейса. Означенное освобождение считается действительным с сего дня.

Подпись – знак «X» – Авраам Уильям Маккалох.

Эту бумагу я храню до сих пор.

Часть IV

Мама Грейс

Если вы встретите женщину, которая уверенно идет по жизни, крепко стоит на ногах и при этом проявляет милосердие, независимо от характера, поговорите с ней… Вы обнаружите, что за всем этим кроются такие страдания, что в какой-то момент она была готова сунуть голову в петлю.

Сена Джетер Наслунд[73]. Жена Ахава (1999)

1

Река

Из Вирджинии мы уехали далеко не сразу. Надо было собрать вещи, продумать и организовать переезд, договориться о жилье, переписываясь и ожидая вестей неделями, и дождаться, пока ножки Александра достаточно окрепнут, чтобы его старой матери не пришлось нести мальчугана всю дорогу до Огайо. Так что минуло еще много восходов и закатов.

Даже с документами – а шотландец не успокоился, пока не собрал их полную сумку, – не было никаких гарантий, что нас не сцапают охотники. Ведь мы для них просто ходячая премия. Мое средство отлично отпугивало собак, но глаза-то у некоторых людей зоркие. Всегда найдется тот, кто что-нибудь да высмотрит. Правда, сунутой в ладонь монетой можно как разговорить человека, так и заткнуть, а еще заставить сомневаться, правильно ли владеть другими людьми или лучше отпустить их. Правда, проходимцам ничего не стоит завладеть и документами, и деньгами. Маккалох не торопился, поскольку не хотел, чтобы с Александром что-нибудь случилось. Или со мной. Поэтому мой путь к стулу на крыльце обшитого вагонкой дома на горном холме в округе Хайленд начался задолго до того, как я сделала хотя бы шаг.

Проводить нас Маккалох нанял Джаспера Шиллинга и Исаака Каппа – племянников его двоюродного брата. Они читали тропы не хуже индейцев и знали округу на мили до горизонта как свои пять пальцев, но показались мне слишком молодыми. Не хочу рассказывать, каким путем мы шли. Дети говорят, что я должна вспомнить, дескать, это история и людям полезно ее знать. Они говорят: «Мама Грейс, война окончена, рабство отменили. Никто не придет за тобой». Я смеюсь и отвечаю: «Ну конечно, кто ж заплатит за старуху, которая плохо видит и еще хуже ходит?»

Но страх утратить свободу въелся в меня, иначе не скажешь. Засел еще с тех дней, которые я провела одна в хижине на ферме Нэша, присматривая за беглецами, болящими и прочими. Я боюсь, ибо понимаю, на что шла Долли, долгие годы помогая людям. Всех безопасных путей, убежищ, знаков и сигналов не знал никто. Вглядываясь в туман прожитых лет, я задаюсь вопросом, а знала ли весь путь сама Долли. И хоть мне и памятны тропки и деревья, холмы и небо вдоль пути, по которому мы шли, я не могу… не стану рассказывать, как добиралась до Огайо. Дороги, которыми двигались мы, были только нашими, а те, кто отправился к свободе после нас, шли своими. И так происходило с каждым. Все беглецы помнили свои дороги, хотя и не рассказывали о них, и только спустя много лет потихоньку забыли.

Перед отъездом, на прощание я обняла Долли, Герка, Джемми, его жену Синд, их ребенка Ли’л Синд и остальных. В последний раз окинула взглядом просторы зеленой долины с фермой Маккалоха, щедрые поля, богатые травами луга, могучие леса, где стеной росли деревья, что, по словам шотландца, старше святого хитона Господня, и горы. Джаспер называл их «Аллеганы», мне казалось, что это какие-то древние боги, старше меня нынешней, – они устали от скитаний и, упершись мощными ступнями в землю, решили передохнуть, а теперь, как всякие старики, ворчат, иногда шевеля головами-вершинами, и курят огромные трубки, дым из которых смешивается с облаками и после оседает на лесистые макушки.

Стоял август, кто-то уже собрал урожай, кто-то еще нет, но погода постепенно менялась от удушающей летней жары к сухой осенней прохладе, и растения и всякие насекомые не понимали, как себя вести. Ночью под полной луной мы отбивались от кусачих комариных стай в воздухе и муравьиных полчищ на земле и до головной боли слушали скрежет и стрекот цикад. Но в предгорьях к югу от речной долины воздух стал прохладнее, а дни – короче. Теперь на закате песни пели прыгучие жуки, называемые сверчками, а стрекот цикад стал короче и тише, будто они не смели соперничать. Незадолго до того, как мы выехали из округа Мейсон, где на ферме двоюродного брата Маккаллоха сменили повозку, цикады и вовсе перестали петь, оставив темноту прыгучим жукам.

Александр ехал в фургоне, Александр ехал на моей спине, Александр шел на своих маленьких ножках, изнашивая одну из двух пар ботинок, которые сапожник сшил для него по поручению Маккалоха. Ему исполнилось три года, и он был очень шустрым. Длинноногим, как отец, и порывистым, как мать. Моментально подхватывал разные словечки Джаспера и Исаака. Помимо «нет», любимым у него было «черт возьми». А следующим стало «почему?». Он шел так близко к лошадям, что я опасалась, как бы его не затоптали, но он не боялся. Маккалох