История нового имени - Элена Ферранте

Ада, со своей стороны, давно объединилась со своим нанимателем Стефано против его жены, утверждая, что та всю жизнь ему отравила. Когда Лила перешла работать в шикарный магазин в центре, Ада развернулась. Она всем и каждому твердила, какая Лина дрянь, особенно стараясь перед Антонио и Паскуале. «Она вами, мужиками, всегда вертела как хотела, — говорила она. — Знает, шлюха, чем вас взять!» Она выплескивала им в лицо эти обвинения, как будто Антонио и Паскуале несли личную ответственность за несовершенство мужского пола. Если ее брат отмалчивался, она переходила к оскорблениям: «Что, и пикнуть не смеешь? Еще бы, ты тоже берешь деньги у Солара, так что вы с ней заодно, оба ишачите на одного хозяина! Неужели не противно, что она тобой помыкает? Я знаю, что ты помогаешь ей в магазине! Принеси то, перетащи это — а ты и рад подчиняться!» Со своим женихом, который ее все больше раздражал, она вела себя еще грубее. «Ты грязный как свинья, от тебя воняет», — бранилась она. Паскуале оправдывался, что он только что с работы, но Ада не унималась, так что в конце концов он вообще перестал ей возражать, лишь бы она не разорвала помолвку. Впрочем, дело было не только в этом. Если раньше Паскуале часто упрекал Аду и Кармен за то, что они слишком быстро забыли, сколько хорошего сделала для них Лила, то после того, как однажды утром он увидел мою подругу в «фиате» Микеле Солары, который вез ее, разодетую, как элитная проститутка, на пьяцца Мартири, Паскуале сказал себе, что не понимает, как она, не испытывая настоящей нужды, могла продаться такому подонку.

Лила, по своему обыкновению, не обратила никакого внимания на растущую вокруг нее враждебность и с головой окунулась в новую работу. Продажи в магазине заметно выросли. Клиенты шли сюда не только за обувью, но и ради удовольствия пообщаться с молодой красивой хозяйкой, умевшей поддержать интересный разговор. На полках у нее рядом с туфлями стояли книги, которые она читала; она угощала их конфетами и занимала беседой. Но главное, она производила впечатление человека, для которого гораздо важнее, чтобы покупатель, кем бы он ни был — супругой или дочерью адвоката или инженера, журналистом «Иль Маттино», молодым человеком или пожилым денди, которому некуда девать деньги и время, — почувствовал себя желанным гостем, чем просто продать ему пару обуви. Им нравилось сидеть в удобных креслах или на диванах и болтать с ней о том о сем.

Неожиданная проблема возникла в лице Микеле. Он часто заходил в магазин сразу после открытия и как-то раз сказал ей в своей привычной манере, полунасмешливо, полувкрадчиво:

— Ты не того в мужья выбрала, Лина. Я правильно сделал, что поверил в тебя. Ты умеешь обращаться с людьми, которые могут быть нам полезны. За несколько лет мы с тобой вдвоем завоюем весь Неаполь и будем делать все что захотим.

С этими словами он попытался ее поцеловать.

Лила его оттолкнула, но Микеле, ничуть не расстроившись, весело заметил:

— Ничего, я умею ждать.

— Жди сколько влезет, только не здесь, — ответила она. — Потому что, если ты сейчас же не уберешься, с завтрашнего утра я возвращаюсь в колбасную лавку.

Микеле стал появляться в магазине все реже, зато Нино — все чаще. На протяжении нескольких месяцев они с Лилой тайком встречались в магазине: каждый день на три часа, кроме воскресений и праздников, которые ненавидели. В час дня, едва продавщица опускала на три четверти железную ставню и уходила, Нино проникал в магазин через дверь в туалете и через эту же дверь уходил ровно в четыре, прежде чем вернется девушка. Пару раз они чуть не попались: как-то в магазин неожиданно наведались Микеле и Джильола, потом вдруг нагрянул сам Стефано, но Нино успел закрыться в туалете и ускользнуть через внутренний дворик.

Думаю, что для Лилы тот бурный период был своего рода испытательным сроком, предвкушением будущей счастливой жизни. С одной стороны, она продолжала старательно играть роль молодой дамы, которая несколько эксцентричным способом торгует обувью, с другой — она читала, училась и размышляла, и все это ради Нино. Она знакомилась в магазине с влиятельными людьми и прикидывала, как использовать эти связи для помощи любимому.

Именно тогда Нино опубликовал в газете «Иль Маттино» статью о Неаполе, которая принесла ему определенную известность в университетских кругах. Хорошо, что я тогда ничего об этом не знала: если бы они опять втянули меня в свои дела, как на Искье, это не прошло бы для меня бесследно и поломало бы мне всю жизнь. Кроме того, я без труда догадалась бы, что некоторые пассажи — не те, где излагалась фактура, а те, где содержались некоторые интуитивные озарения, основанные не на точном знании, а на умении находить нечто общее в, на первый взгляд, ничем не связанных предметах и явлениях, — были написаны Лилой. Нино ни за что так не написал бы. Он этого не умел. Так умели писать только мы с Лилой.

88

Потом Лила обнаружила, что беременна, и решила покончить с тайной жизнью в магазине на пьяцца Мартири. Воскресным днем поздней осени 1963 года она отказалась идти, как обычно, на обед к свекрови и сама занялась стряпней. Пока Стефано ходил за пирожными в кондитерскую Солара, пока относил их матери и сестре, заодно извиняясь за свое отсутствие на обеде, Лила побросала в чемодан, когда-то купленный для свадебного путешествия, немного белья, несколько платьев и зимние ботинки, а чемодан спрятала за дверью гостиной. Потом вымыла все использованные кастрюли, аккуратно накрыла на кухне стол, достала из ящика мясной нож и положила его в раковину, прикрыв тряпкой. В ожидании мужа она открыла окно, чтобы выветрился запах еды, и стала смотреть на поезда и сверкающие рельсы. В квартиру быстро проник холод, но Лилу это не смущало, напротив, придало решимости.

Вернулся Стефано, и они сели за стол. Недовольный, что его лишили вкусного обеда у матери, он не сказал ни одного доброго слова о блюдах, приготовленных женой, злее обычного нападал на зятя и с неожиданной теплотой вспоминал племянника. Он несколько раз назвал его сыном своей сестры, как будто Рино не имел к ребенку никакого отношения. Когда очередь дошла до сладкого, Стефано съел три пирожных, Лила — ни одного.

— Пойдем полежим, — предложил Стефано, вытирая от крема рот.

— С завтрашнего дня я больше не пойду в магазин, — ответила Лила.

Стефано сразу понял, что спокойного воскресного отдыха ему не видать.

— Почему?

— Не хочу.

— Ты что, поругалась с Микеле и Марчелло?

— Нет.

— Лина, не глупи. Ты прекрасно знаешь, что мы с твоим братом сейчас не в лучших отношениях с Солара. Не надо их усложнять.

— Я ничего не усложняю. Просто больше не пойду, и все.

Стефано замолчал. Лила видела, что он встревожился, но предпочитает замять дело и не вдаваться в подробности. Ее муж боялся услышать, что один из братьев приставал к ней. Это означало бы, что ему нанесено смертельное оскорбление, на которое нельзя не ответить, вплоть до полного разрыва отношений с Солара, чего он не мог себе позволить.

— Ну хорошо, — наконец выдавил он. — Не хочешь, не ходи, возвращайся в лавку.

— Нет, в лавку я тоже не вернусь, — сказала Лила.

Стефано посмотрел на нее с удивлением:

— Ты хочешь сидеть дома? Ну и отлично. Ты сама рвалась на работу, я тебя не гнал, разве не так?

— Так.

— Вот и сиди дома, я только рад буду.

— Нет, я не хочу сидеть дома.

Стефано почувствовал, что вот-вот взорвется. Иных способов побороть страх он не знал.

— Черт, если ты не хочешь сидеть дома, то чего ты хочешь?

— Я хочу уйти, — ответила Лила.

— Куда уйти?

— Уйти от тебя. Я больше не хочу жить с тобой.

Стефано расхохотался. То, что он услышал, было настолько серьезным, что он на несколько минут испытал облегчение. Затем он потрепал жену по щеке и со своей обычной полуулыбкой сказал, что они муж и жена, а муж и жена не могут расстаться. Еще он пообещал в следующее воскресенье свозить ее в Амальфи, немного отдохнуть. На что она спокойно возразила, что не видит ни одной причины оставаться с ним; она совершила ошибку; еще в самом начале, когда они только начали встречаться, она не испытывала к нему ничего, кроме небольшой симпатии, но теперь ей стало ясно, что она никогда его не любила, и больше не желает жить на его содержании, помогать ему зарабатывать деньги и спать с ним в одной постели. Не успела она договорить, как Стефано влепил ей пощечину, от которой она упала со стула. Она вскочила и, пока Стефано поднимался, чтобы схватить ее за руку, кинулась к раковине, где лежал под тряпкой припрятанный нож. Он замахнулся для нового удара, но она повернулась к нему с ножом в руке.

— Только тронь меня, — сказала она. — Я прирежу тебя, как прирезали твоего отца.

Стефано остановился. Напоминание о судьбе отца выбило его из колеи.