История нового имени - Элена Ферранте

— Только тронь меня, — сказала она. — Я прирежу тебя, как прирезали твоего отца.

Стефано остановился. Напоминание о судьбе отца выбило его из колеи.

— Ну убей, — пробормотал он. — И вообще делай что хочешь.

Он устало махнул рукой и зевнул во весь рот, так что на глазах выступили слезы. Он повернулся к ней спиной и раздраженно проговорил: «Уходи, уходи. Я все тебе дал, на все согласился, и вот благодарность. Я вытащил тебя из нищеты, озолотил твоего брата, отца и всю вашу дерьмовую семейку…» Присев к столу, он сжевал еще одно пирожное. Потом вышел из кухни и поплелся в спальню.

— Ты даже представить себе не можешь, как я тебя люблю, — с порога крикнул он.

Лила положила нож в раковину. «Он не верит, что я ухожу, — думала она. — Скажи я ему, что у меня есть другой, он все равно не поверит». Тем не менее она собралась с духом и направилась в спальню, чтобы рассказать мужу о Нино и признаться, что она ждет от него ребенка. Но Стефано уже спал. Он провалился в сон, и забытье накрыло его своим волшебным плащом. Лила надела пальто, взяла чемодан и вышла из квартиры.

89

Стефано проспал целый день. Когда он проснулся и обнаружил, что жены нет, он сделал вид, что ничего не произошло. Эта привычка осталась у него с детства, когда отец одним своим видом ввергал его в ужас; с тех самых пор он научился нацеплять на лицо свою знаменитую полуулыбку и двигаться словно в замедленном ритме, отстраняясь от окружающего мира; это помогало ему преодолевать и страх, и горячее желание наброситься на отца и голыми руками вырвать ему сердце.

Под вечер он вышел из дома и предпринял довольно рискованный шаг: направившись к дому своей продавщицы Ады, встал у нее под окнами и несколько раз позвал ее, хотя подозревал, что она сейчас с Паскуале — или в кино, или просто гуляет. Обеспокоенная и обрадованная, Ада выглянула в окно. Она осталась сидеть дома, потому что Мелина чудила больше обычного, а Антонио опять где-то шлялся — с тех пор как он начал работать на Солара, он вечно пропадал неизвестно где. Правда, у нее сидел Паскуале. Тем не менее Стефано к ним поднялся и провел в доме Капуччо весь вечер, болтая с Паскуале о политике, а с Адой о колбасной лавке, но ни разу не вспомнив о жене. По возвращении к себе он заставил себя поверить, что Лила ушла навестить родителей. Перед сном он тщательно побрился, лег и проспал глубоким сном всю ночь.

Неприятности начались на следующий день. Продавщица из обувного на пьяцца Мартири сообщила Микеле, что Лила не появилась на работе. Микеле позвонил Стефано, и тот ответил, что жена заболела. Болезнь продлилась несколько дней, пока к зятю не заявилась Нунция, готовая предложить свою помощь. Ей никто не открыл, и она пришла еще раз, вечером, после закрытия магазинов. Стефано, только что вернувшийся с работы, смотрел телевизор, который включил на полную громкость. Услышав дверной звонок, он выругался и пошел открывать. Он впустил Нунцию и предложил ей сесть. Когда она спросила: «Ну, как там Лина?», он ответил, что она его бросила, и разрыдался.

Узнав новость, к Стефано примчались оба семейства в полном составе: его мать, Альфонсо, Пинучча с ребенком, Рино и Фернандо. Почему-то все были напуганы, но за Лилу волновались только Мария и Нунция, требовавшие у Стефано сказать, куда она ушла. Остальные ругались между собой по поводам, с Лилой никак не связанным. Рино и Фернандо, затаившие на Стефано зло за то, что он ничего не сделал, чтобы отстоять их фабрику, обвиняли его в том, что он так и не понял, как надо вести себя с Лилой, и совершил огромную ошибку, позволив ей работать в магазине Солара. Пинучча орала на мужа и свекра, называла Лилу чокнутой и повторяла, что жалеть надо не ее, а Стефано. Альфонсо заикнулся, что надо бы сообщить в полицию и обзвонить больницы, но остальные набросились на него так, словно он их оскорбил. Особенно бесновался Рино, который кричал, что им меньше всего улыбается стать посмешищем всего квартала. Потом Мария тихо сказала: «Может, она поехала навестить Лену?» Все, кроме Альфонсо, ухватились за эту мысль. Они продолжали переругиваться, но дружно притворились, что верят: Лила, устав от придирок мужа и братьев Солара, решила уехать в Пизу. «Да, — сказала Нунция, успокаиваясь. — Она всегда так делает. Если у нее что не ладится, сразу бежит к Лену». После этого они принялись наперегонки костерить Лилу за безрассудство: одна, в поезде, да еще никого не предупредила! Однако мысль о том, что Лила у меня, казалась такой правдоподобной и настолько всех устраивала, что моментально переросла во всеобщую уверенность. Только Альфонсо сказал: «Завтра съезжу туда и проверю», но тут же получил от Пинуччи: «Никуда ты не поедешь! Кто вместо тебя работать будет?» Фернандо ворчал себе под нос: «Да оставьте вы ее в покое. Успокоится и вернется».

Начиная со следующего дня на все вопросы о Лиле Стефано отвечал: «Уехала в Пизу, к Ленучче. Ей надо отдохнуть». Но уже назавтра Нунцию снова охватило беспокойство. Она пришла к Альфонсо и спросила, есть ли у него мой адрес. Адреса не было. Его не было ни у кого, кроме моей матери. Нунция послала Альфонсо к нам домой, но мать, то ли из вредности, то ли не желая отрывать меня от учебы, дала ему неполный адрес. Впрочем, я не исключаю, что она его так и записала — с грамотой у нее было плоховато, к тому же мы обе знали, что мой точный адрес никогда никому не понадобится. Как бы то ни было, Альфонсо с Нунцией совместными усилиями написали мне письмо, в котором, не сообщая ничего конкретного, обиняками интересовались, не у меня ли Лила. Письмо они отправили на адрес университета, указав только мои имя и фамилию, и я получила его с большим опозданием. Я прочитала письмо, страшно разозлилась на Лилу и Нино и не стала отвечать.

Уже на следующий день после так называемого отъезда Лилы Ада, на которой кроме работы в колбасной лавке лежали заботы о семье, да и жених требовал от нее известного внимания, предложила Стефано убирать его квартиру и готовить ему еду, что категорически не понравилось Паскуале. Они поссорились, и Паскуале в сердцах воскликнул: «Ты ему не служанка!», на что Ада ответила: «Лучше быть его служанкой, чем тратить время на споры с тобой!» Чтобы братья Солара не обозлились сверх меры, в обувной на пьяцца Мартири в срочном порядке перебросили Альфонсо, который был этому только рад. Рано утром он выходил из дома, нарядившись, как на свадьбу, а по вечерам возвращался домой чрезвычайно довольный — ему нравилось работать в центре. Но вот кто после исчезновения синьоры Карраччи впал в настоящую ярость, так это Микеле. Он вызвал Антонио и приказал ему:

— Найди ее.

— Микеле, Неаполь — большой город, — промямлил тот. — Да и Пиза не меньше, не говоря уже о всей Италии. Где же мне ее искать?

— Начни со старшего сына Сарраторе, — ответил Микеле.

Он посмотрел на Антонио как на пустое место и добавил:

— Пикнешь кому об этом, запрячу тебя в психушку в Аверсе до конца твоих дней. О чем узнаешь, что увидишь, будешь докладывать только мне и больше никому. Усек?

Антонио послушно кивнул.

90

На всем протяжении ее жизни Лилу больше всего ужасала мысль о том, что люди еще больше, чем вещи, подвержены порче: они теряют свои очертания и превращаются в нечто бесформенное. Так случилось с ее братом, которого она в семье любила больше всех; Стефано, став из жениха мужем, утратил свой первоначальный облик, и это было еще страшнее. Лишь прочитав ее дневники, я узнала, каким кошмаром обернулась для нее первая брачная ночь и как ее пугали метаморфозы, происходившие с телом мужа, которое деформировалось под влиянием желания или гнева, если не под влиянием трусости или коварства. По ночам она боялась проснуться и обнаружить рядом с собой набухшие гноем разрозненные куски плоти, готовые в любую минуту лопнуть и разлиться густой жижей, обволакивая мебель, всю квартиру и ее самое, бессильную противостоять разложению.

Захлопнув за собой дверь, она почувствовала себя невидимкой. Словно в окружении облака белого пара она с чемоданом в руке прошла через весь квартал, спустилась в метро и доехала до Флегрейских Полей. Ее не покидало ощущение, что позади она оставляет вязкое пространство, населенное бесформенными существами, а впереди ее ждет нечто ясное и четкое, благодаря чему она наконец-то сможет стать собой, ничего не ломая ни внутри себя, ни снаружи. Пустынными улочками она добралась до нужного места, втащила чемодан на третий этаж скромного дома и попала в темную запущенную двухкомнатную квартиру, заставленную старой уродливой мебелью; из всех удобств здесь был только унитаз и маленькая раковина. Она сама все организовала: Нино готовился к экзаменам и работал над новой статьей для «Иль Маттино»; кроме того, ему надо было переделать предыдущую статью в эссе, от которого отказался «Кронаке меридионале», но которую согласились напечатать в журнале «Норд э суд». Лила сама осмотрела квартиру, сняла ее и внесла плату за три месяца вперед. Еще на пороге ее окатило волной счастья. Она сама удивилась, какое удовольствие доставила ей мысль, что она рассталась с человеком, который должен был навсегда стать частью ее жизни. Да, именно так она и написала: удовольствие. Она ни капли не жалела о том, что лишилась уютной квартиры, ее не смущал запах плесени, она не замечала, что в углу спальни на стене расплывается пятно сырости, а тусклый свет с трудом пробивается в окно; это жилье, снова вернувшее ее в знакомый с детства мир нищеты, вовсе не показалось ей отвратительным. Напротив, ей казалось, что некая волшебная сила перенесла ее из ужасного места, где она тяжко страдала, в новое, где ее ждало счастье. Я думаю, ее завораживала возможность стереть себя прежнюю вместе со всем, от чего ее мутило: бульваром, обувью, колбасными лавками, мужем, братьями Солара и пьяцца Мартири. Ее мутило от себя самой — замужней женщины, где-то потерявшей себя самое. Все, что она себе оставила, — это роль любовницы Нино. Он пришел вечером.