Стихотворения и поэмы - Ярослав Смеляков

326. ВОЛШЕБНАЯ ПАЛОЧКА

(Из поэмы)

На лодкевдоль северных суровых береговв расшитой ландышембольшой косоворотке,скучая, ехал фокусник Попов.

На сотни верст,в своей одежде красной,уйдя корнями в толщину земли,деревья севера —могуче и бесстрастно —в лесном молчаньемедленно росли.

У берегов стояли валуны.Шли облака,колючих крон касаясь.А по реке,томительно качаясь,плыл на плечах светящейся волнысеребряныйхолодныйшар луны,в пустынном небе смутно отражаясь.

Что фокуснику — небо?!Будто бог,он развалился на смолистом днище,в дырявый зуб,пришептывая,свищеттот милый марш, который только могбыть сочинен безвестным музыкантомв другой стране, в иные времена.

Что фокуснику значит тишина,когда он слышал зрителей молчанье,когда он шел, прославлен и силен,взволнован женщин сдавленным дыханьем,польщен мужчин критическим вниманьем,толпою любопытных окружен.

Что звезд ему холодное мерцанье,когда он сам за жизнь свою не разбыл освещаем фонарей сияньеми светом, льющимся из детских глаз.

Играли марш —и в одеянье беломон выходил, медлительный, худой,в святой чалме, украшенной умелотяжелою бенгальскою звездой.

Юпитера гудели в тишине,и, опровергнув книги и науки,красавица на сцене, как во сне,летела ввысь, заламывая руки.

И глухо ахал побежденный зал,когда,согласно тихому веленью,как легкий вздох, как дивное мгновенье,вдругчеловек со сцены исчезал.

Лишь он стоял — торжественный, без слов.А голуби из длинных рукавов,шумя, летели,медленно кружилисьи, замерев над гордой головой,над сказочной индийскою чалмой,на плечи повелителя садились.

Успех непрочен.Славы свет — мгновенен.Недолго длится сладкий интерес.И вскоре фокусник в чаду сомненийузнал, что на земле,как, впрочем, и на сцене,не может быть пленительных чудес.

Те зрители, что прежде, в самом деле,во время представления худели,теперь, на тех же обжитых местах,зевают нагло, морщатся отвратнои — никаких иллюзий! — безвозвратно,как молодость, скрываются в дверях.

Те мальчики, что так еще недавноего считали фокусником главным, —вбегают в зал, пылая и грозя,гнилыми яйцами в него бросают,его афиши бритвами кромсают,свистят на перекрестках.

А друзья?

Летающая женщина сказала,что вся любовь давным-давно прошла,что он — подлец,что он ей платит мало,трельяж разбила, полочку сломалаи к тенору в любовницы ушла.А голуби, поворковав умно:«Мол, дескать, что там, право, в самом деле», —теряя пух, в разбитое окноот нищеты и горя улетели.

Пейзажи севера однообразны.Но много я готов сейчас отдать,чтоб мне опять случилось в жизни праздно,среди цветов, кривых и безобразных,на берегу Синеги отдыхать.

Полутона темнеющего небаи берегов таинственный покойповторены, как зеркалом волшебным,журчащею вечернею рекой.

Как я любил, бывало, без движеньяглядеть часами в меркнущую гладь,вдруг сразу разучившись отраженьеот собственного тела отличать.

Здесь он и едет, падший бог обмана,с утра хмелен, который день небрит.На дне обшарпанного чемоданаего мечта разбитая лежит,еще чалма, измятая в скитаньях,коробка пудры, баночка белилда трубка Англии, что в час прощанья,в ночь пьяных слез, в минуту расставаньяему в пивной шталмейстер подарил.

За поворотом сумрак станет мраком.Скорее бы хоть курная изба!«Скажи на милость, все-таки, однако,куда меня, отметив страшным знаком,проклятая забросила судьба?..»

327. ЛАМПА ШАХТЕРА

(Из поэмы)

ЗОЛОТОЙ ОГОНЕК

На полуночном небесозвездье блестит.В поселковом Советедежурный сидит.

Электрический свет —словно жидкий янтарь.На стене прикрепленотрывной календарь.

Как дежурныйлисток от него оторвет —над полями и шахтамисолнце встает…

…Над полями и шахтамисолнце встает.Михаил Кузнецовна работу идет.

Комсомольский значокна его пиджаке,да шахтерская лампав тяжелой руке.

Эту вечную лампу —стекло и металл —сыну в день своей смертиотец завещал.

И велел-наказалпо крутому путидо высот коммунизмаее донести.

До вершин коммунизмадобраться, дожитьи шахтерскую лампуна них засветить.

По стране пятилетокнесет паренекзавещанье отца —дорогой огонек.

А в заморской странетренируют солдат,в барабаны стучат,в микрофоны трубят,

собирают в походизо всех городовтрудового народазаклятых врагов:

«Лампу надо разбитьи огонь затушить,а шахтерского сынав тюрьме задушить».

Но шахтерскую жизнь,словно сказочный клад,охраняют полки,эскадрильи хранят.

Все шестнадцать республиксклонились над ним,как шестнадцать сестернад братишкой своим.

А потом — у негоза туманом морейна десятки врагов —миллионы друзей.

На огонь его лампыс любовью глядити рабочий Париж,и подпольный Мадрид.

Берегут ее светджокьякартский батрак,итальянский шахтери британский горняк.

На высотах высот,в память наших отцов,скоро лампу зажжетМихаил Кузнецов.

Под надежным стекломзолотись, огонек!Вейся, красный флажок —комсомольский значок!

ОТЦЫ И ДЕДЫ

Бедняцкую нивупожег суховей.Зовет Никанор Кузнецовсыновей:

«Идите за счастьем,родные сыны,в три стороны света,на три стороны.

А нам со старухойтри года не спать:и ночью и днемсыновей ожидать…»

По небу осеннемутучи плывут.Три сына, три братаза счастьем идут.

И старший, меж голыхшагая берез,в ночлежку на нарыкотомку принес.

А средний прикинул:«Пути далеки —я к мельнику лучшепойду в батраки».

А младший крамольнуюпесню поет.А младший за счастьемна шахту идет.

Тяжелою поступьювремя прошло.И первенец входитв родное село.

Три добрых гостинцанесет он домой:пустую сумуза горбатой спиной,

дырявый зипунна костлявых плечахда лютую злобув голодных очах.

И в горницу среднийза старшим шагнул,его в три погибелимельник согнул.

Ему уже большене жать, не пахать —на печке лежатьда с надсадой дышать.

Под ветхою крышейтоскует семья.Молчит Никанор,и молчат сыновья.

А сына последнегов Питер на судна тройке казеннойжандармы везут.

ТРЕТЬЯ СМЕНА