Северное море (СИ) - Хокка Юлия

Еще раз пройдясь по участку, я обратила внимание, что совершенно незаметно, что здесь кто-то, кроме меня, ходил. Внутренности начал охватывать неприятный липкий холод. Я пролезла в дырку в заборе и направилась по заросшей тропинке к месту захоронения собаки, но, выйдя на полянку, увидела, что она полностью заросла, так же, как и могилка. Трава лежала ровно, не мятая, не поломанная. Сюда никто не приходил.

Вернувшись к дому, я присела на третью ступеньку. Что делать дальше, я не знала.

Для визитов – уже слишком поздно, но мне нужно было точно выяснить, уехал Юлий или нет. Степан Петрович не приходил на бабушкин день рождения, соответственно, скорее всего, его не было на даче, но я решила проверить.

Закрыв за собой калитку на крючок, я отошла от дома парня и направилась к Степану Петровичу, но стоило ступить в огород, тоже сразу стало ясно, что мужчины здесь нет. Однако, я все же подошла к его дому и постучала в дверь. Её никто не открыл, хотя в какой-то момент показалось, что был какой-то шум. Снова постучав, я громко сказала:

— Степан Петрович, это Ника. Вы дома?

Ответа не последовало, но буквально через пару секунд из-за спины донеслось:

— Нет его.

Обернувшись, я увидела на соседнем участке пожилую женщину.

— Ой, здравствуйте… — попытки вспомнить её имя успехом не увенчались, — А Вы не знаете, давно Степан Петрович уехал?

— Да еще в начале месяца, — она подошла на несколько шагов ближе к забору, поплотнее запахивая старое пальто. — А что ты хотела? Ты чья вообще?

— Из третьего дома я. Хотела узнать кое-что.

— Понятно-понятно, — это прозвучало с какой-то странной интонацией.

— Скажите, а Вы не знаете, в красном доме через дорогу живет сейчас кто-нибудь?

Сначала женщина долго смотрела на меня, после чего ответила:

— Уехал он. Давно не видать.

— Насколько давно?

— В сентябре я его точно уже не видела.

— Понятно, спасибо Вам большое.

— Да уж не за что, — с этими словами она пошла обратно к своему дому.

— До свидания, — сказала я, на что мне не ответили.

Постояв пару минут, разглядывая серо-зеленый лес с желтыми пятнами и бледное поле вдали, в темноте казавшиеся почти черными, я поплелась домой. Очень хотелось заплакать, но эмоции покинули меня, как и Юлий, осталась только звенящая, бездонная пустота.

Чуть позже пришло осознание: больше я никогда его не увижу.

***

С одной стороны, я отпустила Юлия, приняла тот факт, что больше нас ничего не связывает, и даже стала, вроде как, нормально жить дальше, но не могла смотреть на других парней, меня никто не интересовал, никто не мог заменить его. Нужно было время.

Жизнь стала больше похожа на существование, пропало чувство реальности, казалось, что важная часть меня потерялась, исчезла вместе с Юлием. Образовалась какая-то пустота, которую не удавалось ничем заполнить. Попытки найти хобби, чем-то заняться, не увенчались успехом, не было желания ничего делать. Абсолютно. Я училась, иногда гуляла с подругами, в остальное время просто зависала дома, сидя в интернете, смотря фильмы и периодически читая книги. Отец потихоньку выедал мозги: его неимоверно раздражало мое безделье, близился Новый Год, а я так и не нашла работу, пару раз раздавала листовки у метро – и на этом все.

Бывали редкие моменты, когда настроение внезапно улучшалось, наступал прилив сил и вдохновения, появлялись надежды, даже вера в счастливое будущее, но через некоторое время это чувство пропадало, и меня снова затягивало в болото.

Поначалу, я часто выговаривалась подругам, особенно Даше, но быстро поняла, что выливаю на них слишком много негатива, причем однообразного. Решив не утомлять своим нытьем и не давать лишних поводов для беспокойства, я стала говорить и делать вид, что всё нормально. Маме обо всем этом так ничего почти и не рассказала…

В какой-то момент, примерно в конце января, когда моя, скажем так, депрессия достигла пика, я потеряла вкус к жизни и пустила абсолютно все на самотек. Учеба тоже съехала, но если за обучение я еще как-то держалась, то вот на отношения с людьми махнула рукой. Отца и Машу стала игнорировать. Вася позвал погулять – пошла, а когда он попытался меня поцеловать, то сопротивляться не стала, хотя на поцелуй и не ответила. Парень воспринял это как зеленый свет, и стал вдвойне больше уделять внимания, писать, куда-то звать. Лишенная чувств и эмоций, утонувшая в своем одиночестве, которое скрывала за маской веселости в обществе, я просуществовала так до следующего лета.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Учебный год заканчивался, наступил экзаменационный период, впервые затянув в подготовку с головой. Она помогала отвлечься и давала ощущение, что хоть что-то я делаю правильно. И это принесло свои плоды: четыре экзамена сдала успешно, на пять, оставался последний. Отличные оценки немного поднимали настроение, а еще я договорилась с начальством книжного магазина, находившимся через небольшой парк от моего дома, что буду работать у них с июля. Не было уверенности, что потом получится совмещать эту работу с учебой, но два месяца об этом можно было не думать.

***

Сдав последний экзамен хорошо, увы, не отлично, дурацкая математика, я шла к метро, наслаждаясь солнечной погодой. Очень хотелось пить, так что пришлось зарулить за водичкой в ближайший магазин. Расплатившись на кассе, я взяла бутылку с прохладной минералкой и направилась к выходу. Но стоило только перешагнуть порог, остановилась, как вкопанная.

— Девушка, ну проходите! — послышался недовольный женский голос за моей спиной.

На ватных ногах я спустилась по ступенькам и двинулась к парковке у соседнего офиса, где только что остановился парень на мотоцикле. Он слез со своего железного коня и, стоя ко мне спиной, снял шлем. Под ним оказались черные взъерошенные волосы. Ускорив шаг, я подбежала к мотоциклисту и, схватив его за руку, воскликнула:

— Юлий!

Парень обернулся и уставился на меня непонимающим взглядом. Осмотрев с головы до ног, он отдернул руку и презрительно произнес:

— Чё?

— И-извините, я ошиблась. Перепутала.

— Ага. Очки купи, — и он снова отвернулся к мотоциклу.

А я пошла к метро.

Не помню, как спускалась на эскалаторе. Не помню, как садилась в вагон. И как заходила в квартиру тоже не помню. Помню только, как проскользила спиной по закрытой двери в своей комнате, опускаясь на пол. Помню, как заплакала. Зарыдала.

Я плакала несколько часов, пока не затошнило и не закружилась голова, которая и без того уже раскалывалась. Кажется, в тот день, я выплакала все слезы, которые должна была выплакать еще с последнего дня в Финляндии.

Благо, отец с Машей уехали в гости с ночевкой, и меня никто не трогал. Я всю ночь я не спала, а на следующий день было ощущение, что вообще умру. Но ничего, отошла. После нескончаемых рыданий даже полегчало.

Любимая родня вернулись к вечеру, к тому времени я уже успела полностью успокоиться, но чувствовала себя отвратительно и морально, и физически: дико ломило черепную коробку, да и всё тело. Не в силах больше терпеть боль, наконец достала таблетки обезболивающего и хотела пойти на кухню за водой. Раздался короткий стук в дверь, через секунду она отворилась, и отец зашел комнату.

Выслушивая его мозговыносящую речь на тему работы и переезда, я стояла, прислонившись к письменному столу, продолжая держать в руке таблетку, отец говорил так долго, что ее покрытие растаяло, сделав ладонь липкой.

— Ника, мне надоело это. Что за тупой игнор?

Я молча перевела взгляд, устремленный до этого в пол, на отца.

— Я уже год твержу, а тебе что об стену горох, — продолжил он.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

И снова молчание. А что отвечать?

— Сядь! — с этими словами отец вскочил с кровати, указав мне на нее рукой.

Я повиновалась.

— Знаешь, что. Ты больше ни копейки не получишь.

— Ты и так карманные не даешь.

— Я тебя кормлю. Я тебя содержу, оплачиваю свет и покупаю шмотки. На остальное есть стипендия. Бессовестная! Совсем уже охренела?!