Четыре встречи. Жизнь и наследие Николая Морозова - Сергей Иванович Валянский

на лысеющей, слегка трясущейся голове. Это была ученица П. Ф. Лесгафта Анна Адамовна Красуская. Многие экспонаты в музее были сделаны ее руками. В большой соседней комнате трудился Сергей Иванович Лебедкин, подвижный, слегка картавящий, с коротко подстриженными усами, в помятом сером костюме. Морозов сказал, что он, увлеченный результатами и перспективами текущих исследований, обыкновенно засиживался подолгу в лаборатории. Близкие знают, что раньше десяти вечера его ждать домой бесполезно. Еще дальше находились комната для изготовления крупных анатомических препаратов и склад музейных банок, реактивов и т. п.

Четвертый этаж почти весь был занят музеем сравнительной анатомии. Но здесь же помещалась и научная библиотека, где посетителей приветливо встретили высокая крупная женщина, заведующая библиотекой Е. А. Зиннаск, и маленькая старушка в кружевном жабо, заколотом старинной брошью, — ее помощница М. А. Грацианская. В центре главного библиотечного зала стоял большой стол новых поступлений, а кругом, до высокого потолка, — стеллажи с книгами и журналами; между ними остались только узкие проходы, куда едва помещались стремянки, которыми пользовались, чтобы сверху достать книгу.

— У нас очень богатая библиотека, — похвастался Николай Александрович. — По всем представленным в институте отраслям науки она получает и книги, и периодические издания, выпущенные в свет как в нашей стране, так и за рубежом (немецкие, английские, американские, французские, голландские и даже некоторые японские). Хотя валюты на приобретение их отпускается немного, но институт сумел найти выход из положения: в соответствующие издательства и редакции высылаются «Известия Научного института им. П. Ф. Лесгафта», а в обмен поступают зарубежные издания. Кроме того, отдельные издательства и зарубежные ученые в знак памяти П. Ф. Лесгафта, из уважения к институту, ко мне, Л. А. Орбели и некоторым другим руководителям отделений присылают свои книги и журналы. В библиотеке есть и беллетристика, собранная еще во времена Лесгафта, а также библиотека-передвижка современной литературы из Дома ученых АН СССР, периодически обновляемая. Недостаток библиотеки — отсутствие читального зала. Его просто негде поместить.

Центральный зал музея сравнительной анатомии — царство разных скелетов: бизона, африканского буйвола, жирафы, лошади Пржевальского, различных зебр и антилоп, взрослого бегемота с маленьким детенышем, человекообразных обезьян, мартышек, тапира, муравьеда и многих других, как редких, так и хорошо знакомых животных.

— В торжественные дни и во время научных сессий это помещение служит нам конференц-залом, — пояснил Морозов. — Тогда скелеты сдвигаются к стенам или частично выносятся в соседнее помещение, и здесь расставляются скамьи с пюпитрами, сохранившиеся еще со времен Высшей вольной школы.

В других комнатах и залах музея — тоже скелеты, чучела, банки с уникальными препаратами внутренних органов самых различных животных.

Через музей они прошли в отделение химии, занимавшее комнаты главного здания, сообщающегося с основным домом по проспекту Маклина. Морозов пояснил, что в связи с небольшим штатом этого отделения часть его помещений была передана сначала физиолого-химикам, а с 1935 года — физиологической группе Е. М. Крепса.

В химической лаборатории грелись стеклянные бани-термостаты с терморегуляторами и чуть слышно жужжали автоматические мешалки, стояли установки для определения электропроводности и концентрации водородных ионов, много другой физико-химической премудрости. В этом помещении находился и кабинет заведующего отделением Ивана Ивановича Жукова, но так как он в лаборатории бывал нечасто (основное место его работы — в университете), здесь работала его сотрудница А. А. Глаголева, которая, как пояснил Николай Александрович, занималась исследованием свойств растворов.

Из химического отделения они опять вернулись в главное здание и поднялись на пятый этаж. Потолки здесь были ниже, окна меньше. Весь этаж занимал зоологический музей. Чучела и банки с препаратами размещались в витринах, на стеллажах, а то, что покрупнее, — на полу. Энтомологические коллекции лежали в шкафах… Но был еще и шестой этаж. Там находились отделения зоологии и экологии, занимающие две большие общие рабочие комнаты и несколько маленьких комнатушек-келий.

— Работать здесь тихо, удобно, но зимой бывает прохладно, а летом слишком жарко, ~ пожаловался Николай Александрович.

В одной из келий работала скромная старенькая седая женщина, окруженная большими и маленькими банками со всякой зоологической всячиной.

— Это Елена Михайловна Непенина, великолепный изготовитель тончайших, ювелирных препаратов, — представил ее Морозов и добавил: — По соседству, в другой келье, трудится таксодермист Николай Петрович Опаровский, тоже большой мастер своего дела, мы сейчас зайдем к нему.

Через отделение зоологии они прошли в отделения астрономии, астрофизики и в астрономическую обсерваторию, которые располагались уже в жилом доме.

— Днем здесь мало сотрудников, можно встретить лишь тех, кто занят какими-нибудь вычислениями или фотографическими работами. Жизнь начинается здесь только тогда, когда стемнеет, особенно если ясная погода. Тогда раздвигаются створки куполов башен, где стоят телескопы и прочая аппаратура, что-то из нее выносится и устанавливается на открытой площадке, и астрономы с астрофизиками, одевшись потеплее, проводят здесь за наблюдениями нередко всю ночь, — пояснил Николай Александрович.

Из отделения астрономии по винтовой железной лестнице они спустились на пятый этаж жилого дома, окруженного другими домами института и не выходящего ни на проспект Маклина, ни на улицу Союза Печатников. В нем находились квартиры нескольких сотрудников, в том числе и Н. А. Морозова. В этом же доме были расположены три отделения: химии, в котором они уже побывали, микробиологии и физиологической химии, которые собирались еще посетить. Отделение микробиологии занимало квартиру с окнами на юг, светлую и солнечную. Здесь были кабинет заведующего Г. Л. Селибера, три рабочие комнаты с микроскопами, термостатами и биохимической аппаратурой, главная термостатная, стерилизационная и кухня, где приготавливали питательные среды для посева микробов. Первый, кого они встретили, был сам Григорий Львович Селибер — маленький старичок с мохнатыми бровями и небольшой острой бородкой, в больших круглых очках, чем-то напоминавший сову. Перекинувшись парой слов с Морозовым по своим делам, он стал рассказывать смешную историю о том, как, проходя задолго до революции действительную военную службу простым солдатом, он, боясь стрелять, стрелял всегда с закрытыми глазами. И вот однажды на смотре в присутствий какого-то великого князя, стреляя подобным образом, он всеми тремя пулями попал в самое яблочко, за что великий князь наградил его часами. «Не верите?» И он извлек из жилетного кармана круглые большие серебряные часы с надписью на внутренней стороне крышки: «Рядовому Г. Селиберу за меткую стрельбу». Все весело рассмеялись.

Отделение физиологической химии занимало соседнюю квартиру, окна которой выходили на север. Поэтому здесь было темнее.

— У них есть еще одна комната, но она на пятом этаже. Чтобы попасть в нее, надо выйти на лестницу черного хода. Кстати, зимой эта лестница не отапливается, а поэтому площадка между этажами используется физиолого-химиками для химических операций, которые надо проводить на холоде, — пояснил Николай Александрович.

В нижней квартире, где они находились, была операционная, большая общая комната, в которой