Лунный свет - Дженн Беннетт

– На твоей суперстильной новой яхте? – спросила я. – Как ты там ее назвал? Дух женщины, которой я совсем не заслуживаю?

– О-хо-хо… – тяжело вздохнул он. – Ну почему все тинейджеры такие злобные?

– Потому что еще не научились искусству лгать, мистер «Саундгарден».

Он опустил взгляд на свою футболку:

– Они стали первой группой, на концерте которой я побывал.

– А как насчет прически и джинсов? Пытаешься воскресить золотые годы? Ты поэтому опять преследуешь Мону? Тебе ведь известно: она не вписывается в твой гольф-стиль, разве нет? И в этом плане все осталось как прежде.

– Да не придерживаюсь я никакого гольф-стиля. А играть в него научился, только чтобы болтать с клиентами. Это называется «хорошо делать свою работу».

– Так ты теперь у нас заделался этаким капиталистом-плохишом, который покупает яхты и вызывает дождь?

– Я понятия не имею, о чем ты таком говоришь.

– Это меня не удивляет.

– Берди, почему тебе то и дело хочется бросить на меня тень? – спросил он, то ли поддразнивая меня, то ли смущаясь.

От моего терпения остались жалкие клочья. Что совсем не удивительно, если учесть, что мне пришлось пережить за последние пару дней: исповедь Дэниэла, когда мы ели суши, наш эмоциональный разговор в «Зеленых Фронтонах», мое случайное погружение в жизнь укурка, приступ катаплексии минувшей ночью, устроенная Черри взбучка сегодня утром… У меня было такое чувство, будто я плыву посреди озера в каноэ и упорно пытаюсь грести, но какая-то невидимая сила пробивает в днище все новые дырки. Мое каноэ шло ко дну, а Леону не повезло стать той рыбкой, которая оказалась не в том месте и не в то время.

Меня охватило жуткое желание дать ему по башке веслом.

– Почему ты пытаешься отнять у меня Мону? – почти закричала я голосом полоумного уличного проповедника, который предвещает конец света и исступленно обвиняет невинного прохожего в активном содействии погибели человечества. – Неужели я не могу оставить себе хоть что-то хорошее?

– Берди, – умоляюще произнес он и вытянул вперед руки, словно призывая меня к спокойствию, – обещаю тебе…

Что он намеревался мне пообещать, я так и не узнала: дверь кинотеатра распахнулась, на улицу вышла тетя Мона и заторопилась к нам – в белых брюках, танкетках, полосатой бело-голубой блузке и синем блейзере с вышитой от руки золотом надписью AHOY! Короткий белокурый парик увенчивала блестящая матросская шапочка.

– Солнышко! – сказала она мне, едва переводя дух. – У тебя все хорошо? Ты не подожгла дом, а? Ну как вы тут? Ладите?

Мона бросила на Леона вопрошающий взгляд.

– Отлично ладим, – ответил он с таким видом, будто мы сейчас грабили банк, а он выступал в роли самого хладнокровного и призывал нас сохранять спокойствие, – все будет хорошо.

«Ты бы лучше за себя говорил», – подумала я.

– Что с тобой? – спросила меня Мона. – У вас с нашим Дэниэлом все в порядке?

Я робко качнула головой.

Тетя Мона подняла руку, веля Леону подождать, и потащила меня обратно к входу в кинотеатр.

– Эй, – тихо молвила она, – давай выкладывай. Что у тебя случилось?

– Значит, это больше не разовое свидание? Ты опять встречаешься с Леоном?

Она на мгновение закрыла глаза:

– Все… очень сложно. Мы общаемся. На этом все.

– Общаетесь? И о чем же говорите? Он сказал мне, что решил вернуться на остров… а если это ложь? Может, он приехал только убедить тебя переехать в Техас.

– Чтобы летом до смерти обливаться потом? Никогда в жизни.

– Тогда что? Я прихожу к тебе, потому что мне надо поговорить, и что вижу? Он стоит в лучах утреннего солнца с таким видом, будто провел здесь всю ночь.

– Да, ты права, он действительно был у меня… – застонала Мона. – Но это совсем не то, что ты думаешь. Поверь, между нами ничего такого нет. Дело даже не дошло до французского поцелуя. Мы просто засиделись за разговором допоздна, и он лег спать на диване. Клянусь!

Она подняла вверх три пальца.

Я все еще до конца ей не верила. Впрочем, утреннее происшествие с Черри могло напрочь лишить меня возможности мыслить рационально и превратило в буйного, вечно паникующего параноика.

– Так, а теперь перестань дуться, – произнесла она голосом, призванным меня успокоить, – и расскажи мне, по какой такой надобности сюда пришла.

Я с шумом выдохнула воздух, попыталась выбросить Леона из головы и изложила ей краткую версию событий минувшего вечера: поездку на запад Сиэтла, знакомство с семьей Дэниэла, идиотские пастилки.

– Святой младенец Иисусе, – прошептала она, глядя на меня глазами с два блюдца, – Хьюго сожрет меня живьем за то, что я это допустила, хотя должна была за тобой присматривать!

– Ты с ума сошла? Не говори ему ничего! Хочешь, чтобы у него случился сердечный приступ?

– Ну хорошо! Хорошо! – сказала она. – Продолжай. Рассказывай, что было дальше.

И я рассказала. О том, как мы с Дэниэлом легли спать на диване. И о том, как нас потом обнаружила Черри.

– Охренеть можно, – жалобно простонала тетя Мона, – она такая злая?

– Если честно, я в этом сомневаюсь.

У меня, разумеется, не было намерения вдаваться в проблемы Дэниэла, в то время как Леон с показным видом разглядывал поток машин, поздним воскресным утром возвращавшихся с церковной службы.

– Мне кажется, она просто чрезмерно его опекает. На самом деле… Не знаю. Тебе, думаю, она бы понравилась. Черри на пару лет старше тебя. В 1990-х она работала ассистенткой иллюзиониста. У нее был сценический псевдоним Черная Бабочка и все, что положено в таких случаях.

Тетя Мона в изумлении уставилась на меня.

– Не может быть. Так это мама Дэниэла? Ну ни хрена себе. Погоди! – сказала она мне. – А потом крикнула Леону: – Еще буквально секундочку, ладно?

И не успела я ее остановить, как она уже ринулась обратно в кинотеатр. Я же тем временем смущенно кивнула Леону подбородком, будто желая сказать: «Понимаю, это откладывает реализацию твоих планов, к тому же несколько минут назад я вела себя как настоящая идиотка, но очень прошу тебя больше сюда не приезжать, а прямо сейчас постараться быть со мной паинькой». После чего уставилась на картонные афиши к фильмам в билетной кассе кинотеатра Моны и смотрела до тех пор, пока она не вернулась обратно, на этот раз держа что-то в руках.

– Смотри! – сказала она, протягивая мне старую рекламную листовку, наклеенную на кусок упаковочного картона и хранящуюся в чистом пластиковом пакете.

Рисунок был нанесен черными чернилами на неоново-розовой бумаге шелкотрафаретным способом. Флаер относился к 1999 году и возвещал о проведении «Джим Роуз Секес Сайд Шоу» в одном из клубов Сиэтла, которое начиналось выступлением Великого Альбини и Черной Бабочки.

– Это она! – сказала я и ткнула пальцем в размытое шелкотрафаретное изображение нескольких человек.

– Я знаю! Мы с твоей мамой смотрели это шоу в старших классах школы! Нам не было еще и шестнадцати, и я, чтобы на него попасть, даже