Убийца-юморист - Лилия Беляева

Мужчина отозвался тоже криком:

— Джип Гранд Чероки Лимитед!

— Какое шикарное название! — подпела я. — Просто очень и очень.

— Очень, очень! Вообще пока все у нас идет по плану. Ося будет представлять в Америке бразильско-российскую фирму. Мы будем жить в шикарном коттедже. Вам нравится этот кофе? Я привезла его весной из Сирии! Арабы пьют его день и ночь. Но очень маленькими глоточками. Очень крепкий и очень сладкий. Вы никогда не были в Сирии? Будет возможность — побывайте. Красивая страна. Но там сильны антиеврейские настроения. Вообще, нам, евреям, жить трудно… Вы русская? Значит, вам не понять…

— Почему же? — отозвалась я. — Если это беды…

— Ну как же не беды! — Софья Марковна тряхнула могучей гривой медно-рыжих, великолепно крашеных волос. — Как же не беды! Все время приходится осторожничать, напрягаться, искать лазейки. Я возненавидела этого негодяя, отщепенца Эдуарда Тополя! Кто его просил лезть со своими откровениями! Он же хуже всякого антисемита! Он натравил русских на евреев! Мы, например, с Осей приняли окончательное решение уехать из этой страны после его статьи! Он приписал нам евреям, полную неспособность жить в мире с остальными народами! Он оправдывает даже Гитлера! Он уверяет, что евреи у власти в России довели эту страну до катастрофы! Он пугает Холокостом в этой стране. Как же быть теперь тем евреям, вот как мой Ося, которые, действительно, не на последних ролях? В любое время — погром. Вот мы и бежим, бежим, можно сказать…

— Не преувеличивай, Софочка, — в дверном проеме возник рыжевато-лысоватый толстячок. — Мы не совсем бежим. Мы ещё подождем там, в Америке, как здесь все обернется. Возможно, представители еврейской национальности сумеют обуздать разрастающийся антисемитизм. Вы, девушка, случайно, не антисемитка? — обратился ко мне, принаклонив круглую голову с отблеском света на плешинке.

— Да нет, — сказала я. — Меня вообще этот вопрос не колышет…

— Вероятно, в вашем роду были евреи? — с надеждой спросил Ося.

— Все русские, до одного, только один из прадедов белорус.

— Ну завели, — послышался глуховатый, тусклый голос ещё одного мужчины. Толстячок Ося подался в сторону, и рядом с ним возник… знакомый мне писательский «похоронщик» Михаил Маркович.

— А, это вы! — словно бы обрадовался он мне. Я же немного посмирнела — на нем был все тот же ритуальный черный костюм и режущая белизной рубашка. — Удивлены? Сцена бегства евреев в землю обетованную, то есть в Америку, и тут же я, ритуальщик? Загадка плавает поверху, как жир в курином бульоне. Софочка — моя родная сестра. Я вынужден принимать её со всеми её предрассудками. Теперь она придумала, будто бежит от антисемитизма! Ей нравится такое объяснение. Хотя она бежит с Осей от больших денег к ещё большим. Возможно, им очень повезет. Возможно. Но фортуна распорядится так, как ей надо.

— Миша! — обиженно вскричала Софья Марковна. — Ты способен испоганить любое торжество.

— Помилуй, Соня, — «похоронщик» развел руками, — о каком торжестве ты ведешь речь? Подумаешь, собрали шмотки и рванули в Америку! Только не надо рыдать над теми евреями, которые остаются здесь. Еврей, если он с врожденным еврейским бесстыдством, всегда приспособится. Возьмем того же Генриха Горовика, который во времена советской власти только и делал, что сочинял байки про бесконечно загнивающие Штаты? Он ещё приволок к нам, в Союз, какого-то там безработного в кепарике. Чтоб, значит, мы, то есть весь советский народ, слезьми облили этого несчастного. Чтоб Советы поддержать. А теперь? Вовсю разоблачает «гнилую» советскую власть. Или Павлуша Зорин? Всю жизнь прилюдно клял Америку, как кучу навоза. Теперь восхваляет! Теперь демократ из демократов…

— Михаил! — строго сказал толстячок Ося. — Есть же предел… О чем ты? Против кого? Меняются обстоятельства — меняется и способ сосуществования с ними. Аксиома.

— Вот о том и Тополь говорит! Про иезуитскую способность нашей породы приспосабливаться к народу, среди которого очутились, и сосать из него соки.

— Ты плохо читал Тополя! — топнул черной лакированной туфлей принципиальный Ося. — Тополь нас не предал! Он не забыл сказать о главном! Он подчеркнул, что мы, евреи, избранники Божьи, что нам, именно нам Бог дал таланты, сметливость, быстроту ума! Он утверждает, и справедливо, что только евреи способны играть и проигрывать и подниматься вновь, что даже самые талантливые русские не способны к настоящей борьбе, они после первого проигрыша сдаются…

— Очень правильная мысль! Бриллиантовая! — фальшиво восхитился «похоронщик». — Тому пример Великая Отечественная… Как известно, не русские её выиграли, а фашисты…

— Тетеньки-дяденьки! — закричал откуда-то из комнатных глубин женский голос. — Чем языками колоколить, лучше б сказали, куда девать валенки. Иль с собой возьмете?

— Тетя Надя, тетя Надя! — отозвалась ответным криком, не сдвинувшись с места, Софья Марковна. — Идите сюда! Какие валенки? Где вы их нашли?

Раздвинув мужчин, в комнату вошла пожилая женщина, точнее старуха в лиловом фартуке с красным петухом на кармане и черными валенками в руках. Она оглядела присутствующих плутовским взглядом и вынесла им приговор:

— Болтуны! Языкам покою не дают. А надо в дорогу собираться, с вещами расправляться. Если ещё что про русских удое скажете, плюну и уйду. Ковыряйтесь сами! Вяжите, выбрасывайте… Больно знатные! А как что надо по делу, так «где ты, тетя Надя?» Обижайтесь не обижайтесь, а я вам об этом напрямки скажу напоследок-то… Вот папаша ваш, Ося, куда уважительнее был, хотя и служил по тюремному ведомству… Сажал, значит, людишек…

Я подрастерялась. Мне как-то неловко стало смотреть на взрослых людей, воображающих о себе Бог знает что и словно бы отшлепанных внезапной старушкой-озорушкой.

Однако никто из них не смутился, даже Софья Марковна протянула усмешливо:

— Теть Надь, вечно вы нападаете… Подумайте сами, на зачем нам в Америке какие-то валенки? Заберите себе, если надо. О чем говорить?

— Как это о чем говорить? — задорно выкрикнула старушка-озорушка. — О честности и говорить! Хороша бы я была, если бы без спросу прикарманивала чужое! Нет уж, Бог меня спасает от дурных хотений! Бог хочет, чтоб я на тот свет ушла без больших замечаний с его стороны! Это богатеям все нипочем! Им лишь бы деньги грести лопатой, даже если эти денежки от вдовьих и сиротских слез взмокли…

— Тетя Надя! — взмолилась Софья Марковна. — Хоть вы не философствуйте! Вам же ещё надо антресоли доразбирать! И всякий откровенный хлам выбросить…

— Хватилась! — старушка-озорушка прижала к груди валенки, как букет цветов. — И разобрала и выбросила. Целых четыре пачки желтых бумаг… Тяжелые…

Глаза у Софьи Марковны расширились. Она вскочила с кресла:

— Какие пачки?! Кто вас просил?!

— Так вы сами, и чего теперь спрашивать? — стояла на своем старуха-домработница, — если по всему виду бумага старая, в пыли…

— Ося? — гневно позвала Софья Марковна. — Ты понимаешь, что сделала эта упрямая? Что она выбросила?

Когда её гневливо-расстроенный взгляд встретился с матово-невозмутимым взглядом мужа — они вдруг разом понятливо кивнули друг другу, и Ося перешел сразу на крик:

— Тетя Надя! Сейчас же вниз и найдите эти бумаги, и принесите их сюда!

— Господи Иисусе! — перекрестилась старушка-озорушка, уж точно только делая вид, будто насмерть испугалась. — А ничего если я сверху кинула банку с протухшим томатом? Ничего если заодно с вонью принесу?

— Ничего! Главное — найдите и принесите! — потребовал Ося.

А я… я решила, что нахожусь на самом верном пути к решению задачки про трупы пятерых человек… Только бы под тент над машиной не залезли какие-нибудь мальчишки и не унесли чемодан с рукописями В. С. Михайлова…

Старуха, между тем, ушла. Сердитый Ося и раздраженная Софья Марковна прильнули к окну, видимо, наблюдая за тем, как тетя Надя роется в контейнере для отбросов…

Бесполезность её попыток сыскать необходимое тотчас отразилась на лицах мужчины и женщины. Они одеревенели.

Первым оборвал затянувшееся молчание муж:

— непонятно, куда могла подеваться такая кипа бумаги!

— Возможно, кто-то взял её заворачивать продукты, — откликнулась жена. — Сейчас все берут, воруют…

— Твоя непредусмотрительность не делает тебе чести, — сказал муж.

— Но почему непременно следует думать о худшем? — воскликнула она с надрывом.

— Не рви мне барабанные перепонки! — попросил он. — Теперь понимаешь, почему бизнесмен я, а не ты? В деле мелочей не бывает.

Цена рукописей В. С. Михайлова, припрятанных мной так вовремя, подскочила ещё выше в моих глазах…

Возвращения ни с чем старушки-озорушки я ждала с тревогой. Но она явилась агрессивно-веселой: