Осада Будапешта. Сто дней Второй мировой войны - Унгвари Кристиан

9 февраля

Заместитель премьер-министра Ено Соллоши в газете Budai Osszetartas опубликовал обращение к жителям города. В связи с этим в газете неоднократно настойчиво напоминали администрации жилых зданий о необходимости немедленно отвезти арендную плату в здание городского совета. В этом же здании государственные служащие могут получить свою заработную плату».

Сегодня практически невозможно представить себе тот факт, что все упоминаемые в газете мероприятия необходимо было осуществлять под непрекращающимся артиллерийским огнем и постоянными воздушными рейдами. Кажется невероятным, что с жителей требовали уплаты налога на собственность, в то время как до 80 процентов зданий города в той или иной степени пострадало в ходе боев. (Согласно табл. 16, пригодными для жилья оставались 73 процента зданий, частично пригодными еще 16 процентов и непригодными для жилья, но ремонтнопригодными 6,4 процента. — Ред.)

Как упоминалось выше, Бела Алмай одним из последних покинул Будапешт на самолете. Вот что он наблюдал по пути:

«На улицах пусто, магазины закрыты, жители прячутся в неотапливаемых подвалах. Газа нет совсем, а электричество есть только в нескольких районах Пешта. Случайные аварии из-за неграмотной эксплуатации приводят к тому, что насосы для воды не работают по несколько дней. С 1 января население получало по 50 г хлеба в день. После 31 декабря все лошади были отправлены на бойни. Снабжение продовольствием населения не может продлиться больше 10–14 дней, даже если допустить, что оно будет систематически пополняться. Больницы не отапливаются. Топлива не хватает даже для того, чтобы отапливать операционные. Бедствия жителей просто невозможно себе представить».

Хуже всего жилось в лазаретах. Тысячи гражданских лиц и военных с ранениями лежали в подвалах здания парламента, Музея военной истории, Дома печати и Замка. Местная жительница Клара Ней, брат которой Дьюрка был ранен осколком снаряда, когда он пытался принести домой воду, рассказывает:

«Еще на верхней ступени всех окутывает духота и неприятный запах. И неудивительно, потому что на двух пролетах лестницы, ведущей вниз, в подвал, лежат на носилках трупы… Пациенты лежат по обеим сторонам коридора, между ними оставлен лишь узкий проход. Я нигде не могла найти брата, хотя мы были уже почти у его койки. Мы не могли узнать его! Как и все пациенты здесь, он лежит в адской жаре совершенно голый. За девять дней его ни разу не мыли. И если ему и удается получить тарелку супа или овощи, то только после нескольких часов ожидания… Никому нет до этого дела. Некоторые здесь просто умирают от голода…

Внутреннее помещение городского убежища… было приспособлено немцами под «военный госпиталь» уже на вторую неделю осады. Лазарет в каменном мешке, место ужасных страданий, по сравнению с этим «военным госпиталем», с точки зрения гигиены и наличия благ цивилизации — просто рай. Кое-где здесь есть электричество, но на этом все… Мрачные коридоры, которые ведут куда-то в разные стороны. Скученные пациенты, повсюду давка и страдания. Под черной каменной породой — человеческие обрубки, то с одной рукой, то с одной ногой, с безобразными ранами, лежат буквально друг на друге, на самодельных нарах из досок, дверей или носилок… И плюс к этому на каждом из них ползает, наверное, по миллиону вшей».

После Рождества в родильном отделении больницы было оставлено несколько оставшихся без матерей младенцев, кормить которых было нечем, поскольку материнского молока и других продуктов не было. В отчаянии медсестры прижимали их к груди, чтобы перед смертью ребенок мог бы ощутить хотя бы тепло человеческого тела. Через какое-то время медсестры вдруг почувствовали, что у них появилось молоко, и малыши были спасены от голодной смерти.

Гражданским лицам неделями приходилось быть свидетелями непрерывных убийств и разрушений в городе, воспрепятствовать которым они были не в состоянии. 2 января крыша здания парламента осветилась после попадания туда советской зажигательной бомбы. Пламя бросало фантастические синие и зеленые блики на расплавляющееся на глазах свинцовое покрытие крыши. Большой ущерб нанесли взрывы немецких и венгерских складов с боеприпасами: 13 января взорвалось шестиэтажное здание на улице Клотильды, 15 января — дом на улице Ротермере, отданный в распоряжение немцев, 22 января — Дом регента на бульваре Маргит. Только эти несчастья стали причиной гибели примерно 1200 человек.

Многим жителям приходилось безучастно наблюдать за тем, как уничтожается их имущество. В ночь с 14 на 15 января отделение советских солдат ввязалось в перестрелку с немецким подразделением в подвале красивого многоквартирного дома на площади Кальвина. Многие жители, которых обе стороны использовали как живые щиты, погибли. Советские солдаты тогда отступили, а немцы стали стрелять им вслед из здания из огнеметов. Когда на следующий день советские войска все-таки заняли тот дом, он совершенно выгорел изнутри и от него остался только обгоревший мраморный фасад.

30 января расквартированные в многоквартирном здании на улице Варфок венгерские жандармы и немецкие солдаты обнаружили советское подразделение, которому удалось овладеть зданием школы по соседству, откуда они попытались незаметно продвинуться дальше. В завязавшейся перестрелке вооруженный автоматом немецкий солдат убил четырех мирных жителей, а атаковавшая дом советская группа так и оставалась в нем до тех пор, пока немецкие огнеметчики не сожгли его 2 февраля. Тогда советские солдаты отступили, и в руках у немцев остались обгоревшие руины здания, которые они удерживали до конца осады. Выжившие жильцы, которые прятались в подвале соседнего дома, потеряли все свое имущество.

В районе линии фронта подросток Ласло Дешео, которому тогда было 15 лет, час за часом описывал в своем дневнике развитие трагедии:

«7 февраля

Фронт приблизился. Они устанавливают пулеметы на обоих балконах верхнего этажа. В моей комнате хотели установить автоматическую пушку. Я разговаривал в зале с одним из немцев, когда вдруг перед нами взорвалась мина, и солдату досталось. Осколок ровно сбрил его пальцы, практически до основания. Бедолага ревел как бешеный.

Они несут из сада дрова, чтобы построить в окнах баррикады. Иногда окна затыкают мебелью. Пока они строили баррикаду в одной комнате, я разбросал ее в другой…

8 февраля

Бесчисленное количество раненых. В доме напротив расположились русские снайперы, и, как только кто-то появляется в окне, в него сразу же стреляют… Тяжело ранен Вагнер (насильно завербованный рядовой из местных этнических немцев). Всего два часа назад он со смехом признался, что стал причиной разрушения целого дома, так как с тем же результатом мог направить стопы в подвал пустующего дома по соседству. Весь вечер идет яростная перестрелка.

9 февраля

Полдевятого утра. Я стою у лестницы в подвал. Совсем недавно 17 немецких солдат пришли сюда, чтобы оборонять дом, среди них один эсэсовец, англичанин по происхождению. Пятеро из них стоят рядом со мной. Мы не разговариваем. Все очень нервничают. Они курят одну сигарету за другой. Их руки дрожат. Вот они заряжают свои автоматы. Один из них летчик. Его самолет был недавно сбит, и теперь он среди защитников города. Большой сигнальный пистолет подрагивает в его руке… До настоящего времени только двое из них попросили нашего разрешения взять что-то из гражданской одежды и переодеться. На верхних этажах им разрешили это сделать, здесь же, внизу, мы не даем такого разрешения…

10 февраля

В пять минут одиннадцатого они бинтуют немецкого солдата, раненного после взрыва гранаты. У него раны на бедре и на руках. Я решил взглянуть на него. Кровь больше меня не пугает. Осколок раскроил ему ноготь на руке до кости. Кость тоже была видна…

В полшестого они садятся в большом подвальном помещении. Они не хотят идти на переговоры. Теперь подвал нужно будет постоянно охранять.

В шесть они потребовали килограмм картошки и получили его. Им невозможно отказать. Один из раненых немцев сказал мне, что раненые здесь мрут, как брошенные собаки. Никто не заботится о них. Солдат по имени Янош Шрайбер, которого ранили уже довольно давно и который все еще не может ходить, сказал, что ему пришлось прятаться от немцев, потому что с его раненой ногой он не смог бы убежать от русских и поэтому немцы, скорее всего, пристрелили бы его. Солдат, которого ранили вчера вечером… не получил ничего на ужин: его товарищи ничего ему не дали, заявив, что сами едят один раз в день. Бедняге досталось лишь несколько ложек бобового супа, да и то лишь после того, как их несколько раз попросил об этом мой отец. Он боится, что, когда русские подойдут ближе, его товарищи пристрелят его. Невозможно описать, насколько плохо обстоят дела у раненых. В доме уже шестеро из них умерли. Другие шестеро все еще живы.